А я на это: «Положительно, он аккуратнейший дурак, какие только могут быть на свете. «Шаг», говорит, «за шагом!» — и щепетилен, как старая кумушка. Всегда в разладе с собой, он не уживается ни с кем».

Наконец-то старичок Вертер мне опять на подмогу подоспел. Заремба растопырил свои щелки, а потом проворчал: «Н-на? Этого не скажи!»

Он был первый, кого этот древневерхненемецкий стиль не сковырнул с копыт. Да мне было бы и жалко. Правда, я сознаюсь, что выбрал для него более или менее нормальное место. Не знаю, понятно ли вам, парни. А через несколько дней грянул гром. Адди со своей командой поставил распылитель во дворе одной из этих старых берлог и подключил к сети. Пришли два эксперта из какой-то специальной шараги — с целым ящиком форсунок всех калибров. Чтобы все испробовать. Генеральное представление! Народу набралось — плюнуть некуда. Всякие там печники, каменщики — в общем, все, кто только ошивался в этих берлогах. Ни одна форсунка не сработала. То вылетала водяная струя в руку толщиной, то капельный туман стоял, как от дождевальной установки. Эксперты с самого начала были настроены не очень-то оптимистически, но перепробовали все форсунки подряд. А Адди ни в какую не хотел отступаться. Адди был крепыш, что и говорить. Пока не выхватил форсунку самого маленького калибра. А та, бедняжка, попросту давления не выдержала. Шланг лопнул, как кишка дохлая, и в радиусе метров десяти все сразу оказались желтыми, что твои китайцы. Особенно Адди. Успех был колоссальный — публика животы надорвала.

Эксперты высказались: «Плюньте на все это дело. У нас то же самое было — а мы чего только не пробовали! Тут ничего не придумаешь. Проблема технически не разрешима — на сегодняшний день, во всяком случае. Дело не в форсунках».

Вот тут-то я взвел курок и спустил своего Вертера: «Род человеческий вообще вещь довольно однообразная. Большую часть времени они употребляют на заработку хлеба, а остальная небольшая доля свободы их так пугает, что они делают все, чтобы избавиться от нее».

Эксперты, наверно, подумали, что я вроде бы как домашний клоун в бригаде. Во всяком случае, они осклабились. Но бригада вся, во главе с Адди, медленно двинулась на меня. Они еще вытирали желтые помои со своих физиономий. Я сразу — кулаки наизготовку: на крайний случай. Но ничего особенного не произошло. Адди просто выдавил из себя: «Пошел вон! Пошел вон, иначе я ни за что не отвечаю!»

Лица его я так как следует и не рассмотрел. У меня самого еще все глаза были замазаны. Но голос у него был такой, будто он вот-вот разревется. Адди было за двадцать. Не знаю, когда я в последний раз ревел. Во всяком случае, давненько дело было. Может, потому-то я и пошел сразу, как он велел. И, может, я и в самом деле перегнул палку. Надеюсь, вы меня за это не посчитаете трусом, старики. Боксеру все равно нельзя обороняться всерьез. Ударишь по-глупому — и сразу тебе дисквалификация. А кроме того, и Заремба был тут, и он тоже сказал: «Убирайся, парень. Сейчас это лучше всего!» Так пока и закончились мои гастроли в малярной труппе Адди и его компании.

Кстати, погода была в тот день омерзительная. Я убрался в свой колхоз и первым делом отрапортовал Вилли на новой пленке: «А чьему краснобайству я этим хомутом обязан? Кто мне о деятельности уши прожужжал? Вы же, мои милые! Хороша деятельность!.. Я подал в отставку… Подсласти, рассиропь и поднеси это матушке. Конец». По-моему, я попал в самую точку.

— Я его попросту вышвырнул! Нет, не то чтобы мы вообще чужих не терпели. Вот Ионас, например, — он к нам со стройки пришел. Но к нам, конечно, много и таких приходит, кто ничего не умеет, да по большей части и не хочет уметь. Думаете, легко сколотить бригаду, с которой хоть что-то сделать можно?

— Да нет, что вы, зачем же оправдываться! Наверно, Эдгар и в самом деле был просто сумасбродом, оболтусом, самонадеянным, неуживчивым мальчишкой, с вечными заскоками…

— Ну нет, не скажите! Неуживчивым он, собственно, никогда не был — у нас, во всяком случае. А сумасброд?.. Ну, да вам-то лучше знать!

— Откуда же мне знать? Я его не видел с тех пор, как ему исполнилось пять лет!

— Ах, этого я не знал! Но… постойте! Ведь он к вам ходил. Он же был у вас!

Адди! Заткнись!

— Все еще расписывал потом, какое у вас ателье, как там здорово— окна на север, картин навалом, кругом кавардак такой…

Адди! Да заткнись же ты!

— Извините. Это я не от Эдгара узнал. От Зарембы.

— Когда же это было?

Погодите… Да вскоре после того, как мы его прогнали. В конце октября.

— У меня никто не был.

К сожалению, был. Не знаю даже, зачем я туда поперся, но это факт. Жил он в одной из этих гармошек, отделанных плиткой, — их сейчас в Берлине натыкали, куда ни плюнь. Адрес-то его у меня был, но я не знал, что он живет в такой роскошной коробке. У него там была однокомнатная квартирка. Окна на север — все точно. Может, думаете, я был такой идиот, что сразу представился? «Здравствуй, папочка, я Эдгар», — вот в таком стиле? Ну уж нет. Я надел свои малярные шмотки, а когда он открыл, просто сказал: «Слесарь. Проверка отопления». Он не очень-то был в восторге, но поверил сразу. Не знаю, что бы я сделал, если бы он не поверил. Плана у меня никакого не было, но я был почти уверен, что все сойдет. Натянул синие штаны — и, пожалуйста, ты уже слесарь по отоплению. Надел допотопную куртку — и вот вам управдом. Кожаная сумка — работник телефонной станции и так далее. Они всему поверят. Ну и что же, их можно понять. Надо только их знать — и все. К тому же у меня и молоток с собой был. Я и давай постукивать по батарее в ванной. Он стоит в дверях и смотрит. А мне просто время нужно было, чтобы привыкнуть к нему. Не знаю, понятно ли вам, старики. Знать, что у тебя есть отец, а потом увидеть его — это абсолютно не одно и то же! На вид ему было лет тридцать или вроде того. Я просто обалдел. Я же понятия о нем не имел. Я-то всегда думал, ему по меньшей мере пятьдесят! Не знаю, с чего я это взял. В общем, стоит он и смотрит — в халате и джинсах. Джинсы — с иголочки. Я это сразу усек. Надо вам сказать, в это время в Берлине вдруг появились настоящие джинсы. С чего — непонятно. Но появились. Тогда опять вот-вот какие-то перемены ожидались. Прошел такой треп — во всяком случае, в определенных кругах. А продавали их где-то на задворках — знали, конечно, что ни один универмаг в Берлине не вместит народных масс, которые рванутся за джинсами. Один раз так оно, между прочим, и было. Надеюсь, вы понимаете, что я при этом не дремал. И еще к а к не дремал! Так рано я еще в жизни не вставал — только чтобы вовремя на посту быть. Я себе ведь клешню откусил бы, если б джинсы прошляпил. Выстроились мы у входа — тысячи три гвардия! — и ждем открытия. Даже представить себе невозможно, как плотно мы стояли. В тот день, между прочим, первый снег выпал, но мерзнуть ни один из нас не мерз, слово даю. Кое-кто транзистор прихватил. Настроение как перед рождеством: вот-вот дверь распахнется, и дед-мороз с подарками выйдет— если кто, конечно, верит в деда-мороза. Все здорово на подъеме были. Я прямо чуть не выдал свой шлягер про синие джинсы, когда дверь распахнулась и начался этот цирк. За дверьми стояли четыре рослых продавца. Их смели, как пушинки, и вся орава— к джинсам. Только зря старались. Они не настоящие выбросили. Правда, похожие как две капли, но все же не настоящие. Зато уж хэппенинг получился первый класс. Лучше всех, наверно, были две бабуси с периферии, — они тоже там перед входом толкались. Хотели, наверно, своим сыночкам в какой-нибудь зачуханный Доннерветтер настоящие джинсы привезти. Но когда публика начала заводиться все больше и больше, бабуси вдруг струхнули. Решили сматываться, пока целы, бедняжки. Шансов на это у них никаких не было, даже если бы я или кто другой им помочь захотел. Пришлось им вместе с нами воевать— хочешь не хочешь. Надеюсь, они хоть живыми выбрались.