— Отец, — заговорила, наконец, Амико. — Ты ошибался.

— Что?

— Ты ошибался. Тем, что сделал, ты бесчестишь нашу фамилию.

— Что ты можешь понимать, глупая девочка… — в словах Сацугая не было даже раздражения. Только холодное отрицание.

— Я понимаю, что разжигать войны — удел подлецов, — отвечала она. — Я видела, что творит власть, о которой ты говоришь. Я видела смерть, кровь и страх, на которых ты строишь свой трон. Если на деньги, полученные так, ты кормил меня, лучше мне было умереть с голоду, как умрут люди, чей край разрушила рухнувшая плотина. Если такое могущество охраняет меня, лучше мне жить в трущобах среди воров. Если ты стоишь за плечами королей, правящих такими, как тот афганец, лучше мне быть изгнанницей из такого царства.

— Патетично, — Сацугай презрительно поджал губы. — Но что ты знаешь о страдании? Разве ты жила в бедности, как жил я? Разве понимаешь ты, что говоришь? Избалованная девчонка. Старикан забил тебе голову старомодной самурайской чепухой, такой же пыльной и поеденной молью, как он сам. Бесчестье… и что с того? Когда тебе целуют ноги, важно ли, заслужил ты поклонение или нет?

— Кто будет тебе поклоняться, отец, если загорится весь мир? Дедушка помнил мировую войну. Принесла она нам хоть что-то хорошее? Ты помогаешь множить страдания в мире. Рано или поздно оно придет и в наш дом. Оно уже пришло!

Амико с неожиданной яростью рванула на себе и без того измочаленное монашеское одеяние.

— Случившееся с тобой… — он не нашелся с ответом. — Это очень плохо. Я планировал выдать тебя замуж, чтобы создать новый династический союз, и потому они…

— Они хотели сломать меня, отец. Маэми взяли со мной, чтобы надругаться над ней у меня на глазах. А потом…

— А потом тебя обесчестили, — в глазах Сацугая появился злой мстительный огонек. — А теперь ты стыдишь меня. Почему же ты не совершила сэппуку, раз так благородна? Понимаешь ли, что теперь вся польза от тебя — разве что сдать в бордель, как делалось в боготворимые твоим мертвым дедом времена?

— У меня есть идея куда лучше, — Амико вскинула голову, глядя на отца с бунтарской твердостью в глазах. — Эта плотина, как и та, другая, заминирована?

Сацугай нахмурился:

— Да.

— Тогда взорви ее, отец. Прикажи или скажи, как это сделать отсюда. Убей меня, а вместе со мной уничтожь всю ту погань, что скопилась наверху. Разрушь планы своих хозяев, какими бы они ни были. Спаси себя и меня от дальнейшего бесчестья.

— Ой! — не выдержав, испуганно пискнула Кейко. Амико не дрогнула и даже не посмотрела в сторону подруги и Засельцева, который лишь молча покачал головой. Впрочем, испуга на его лице не было.

Сацугай ответил не сразу. Он прикрыл глаза, словно погрузившись в раздумья. Амико ждала.

— Я не могу этого сделать, дочь, — сказал он, наконец.

— Не можешь?

— Не хочу. Не вижу в этом смысла. Чем бы ни была забита твоя голова, убивать тебя я не намерен.

— И останавливать ваш план тоже.

— Разумеется. Неуместное благородство у тебя явно не от меня.

Амико заметила, как «Джон» тихо скользнул в сторону от компьютеров, что-то разыскивая. Иван, не проронивший ни слова после их с отцом совместного окрика, присоединился к нему. Вместе они подобрали с пола возле опрокинутого стола какой-то смутно знакомый прибор. «Квантовый код», — услышала она шепот «Джона»: «Это не Скайп какой, так просто не вскроешь…»

— Тогда мы сами взорвем ее, — произнесла дочь, глядя в глаза отцу.

— Вы не доберетесь до бомб. Они замурованы еще при строительстве, и сигнал на подрыв могу отправить только я.

— Ты все предусмотрел.

— Я делаю свою работу хорошо.

Тун Тин, единственный, кто вообще не имел представления о содержании разговора, лазил по бункеру и заглядывал во все углы. Он первым услышал шум за дверью.

Мальчишка шагнул к массивной бронедвери, кажется, собираясь приложить ухо, чтобы лучше расслышать, но не успел — это его и спасло. С противоположной стены громыхнуло, и толстую стальную плиту пробила острая пылающая игла, рассыпавшая по сторонам горсть раскаленных искр. Тун Тин взвизгнул от боли и отпрыгнул назад, с потолка посыпалась пенопластовая крошка от подвесного потолка, а боковую стену бункера сотряс хряский удар; полетела бетонная пыль.

— Твою мать, РПГ!.. Все за пульты, живо!.. — рявкнул Иван, одним прыжком оказавшись рядом с мальчишкой. Схватив под мышку, русский уволок его в левую часть помещения. — Коридор узкий, они под углом стреляют! Не подходите ни к двери, ни к правой стене!

В самом деле — блестящее свежим металлом маленькое отверстие, появившееся в двери, прошло под острым углом. Кумулятивная струя без труда пробила двухсантиметровую сталь, выбив на выходе небольшую порцию вторичных осколков, и врубилась в стену. В отличие от тесного боевого отделения танка, где на ее пути наверняка оказались бы сами танкисты, баки с топливом или боеприпасы, в объемном помещении разрушения оказались минимальными. Пока пострадал только Тун Тин.

Он испуганно дрожал, но оказавшись в руках Кейко, немного успокоился. Иван пощупал его плечо. Крошечный осколок — практически кусок окалины — вошел всего на полсантиметра под кожу в бицепс, и теперь остывал там. Неприятно, но не смертельно.

— Почувствуй себя танкистом, блин!.. — выругался Иван и повернулся к «Джону». — Ладно, немного времени у нас еще есть, но когда им надоест тратить гранаты, приволокут взрывчатки и вышибут дверь нахрен, попутно нас размазав по стенкам. Надо думать, куда бежать дальше.

«Джон» все возился с аварийным передатчиком спутниковой связи, который они с Иваном обнаружили среди аппаратуры. Терминал, позволивший связаться с Акеми-старшим, был поврежден при стрельбе, но эта рация работала. Судя по тому, как умело управлялся с ней бирманец, он разбирался в секретной связи. Быстро передав раскрытый майором Шун Ци код «Ихэтуань 1900», он обернулся.

— Дайте мне три минуты, и можно хоть помирать, как девочка хочет.

— Отставить помирания! — парировал русский. — Лучше будем жить, назло врагам.

В этот момент сквозь пробитое в двери отверстие донесся голос Ансари:

— Эй, шурави! За мной тут должок. Большой должок!

— Вчера приходи, душманская морда!.. А то больно много вас тут, желающих. Хотя, если вдруг еще свидимся, порешаем вопрос — окончательно, мать твою! — бодро проорал в ответ Иван, который в этот момент потрошил разгрузки двух убитых игиловцев. Вестись на провокацию и подходить к двери он не стал, лишь показав в ее сторону фак.

Сацугай и Амико все еще смотрели друг на друга, как будто смертельная опасность их нисколько не волновала.

— Тебе и твоим спутникам осталось недолго, — в голосе родителя не было сочувствия. Почти.

— Я не боюсь смерти, отец, — отвечала Амико. — А ты?

— Пока я есть, смерти нет. Когда придет смерть, не будет меня. Вот и все.

— Похоже, что-то от тебя во мне есть.

— Кровь не водица, дочь. Послушай, — он на мгновение позволил себе посмотреть на нее с намеком на родительское тепло. — Не все еще потеряно. Я все еще могу остановить этого негодяя. Я все еще могу спасти тебя. Но только тебя.

— Предлагаешь струсить, отец?

— Предлагаю поступить так, как поступить следует. Не думай, что я намеренно даю такой выбор. Но другого нет.

— Вот к этому все пришло?

— Именно так.

— Ты разочаровал меня, отец, — она опустила взгляд.

— Не тебе меня судить, дочь. Я служу самой великой дзайбацу. Как служит настоящий самурай.

За дверью явно собирались стрелять снова. А может быть, и приладить к двери взрывчатку. Тун Тин и перепуганная Кейко жались к левой стене. Иван что-то быстро сочинял из трофейных гранат, закрыв широкой спиной колдовавшего с рацией «Джона». Все могло кончиться в любую минуту.

И тут Амико подняла голову и в последний раз посмотрела отцу в глаза. Именно теперь Сацугай, не ведавший, через какие муки и опасности довелось пройти его совсем уже взрослой дочери, пусть даже не понял, но почувствовал, кто стоит перед залитой кровью камерой. То была уже не японская школьница благородных кровей. То была не дочь богача. То была не испуганная, нерешительная девушка, дрожавшая в джунглях. И даже не надломленная стрессом беглянка, которой Акеми-младшая почувствовала себя на плотине. Сейчас на Сацугая сквозь юную девушку смотрел проклятый старик, последний глава семейства Акеми. Ненавистный хрыч, державший дома свой родовой меч, старую армейскую винтовку и фотографию круглоглазых солдат в советской форме. Несгибаемый, гордый и полный презрения, похожий на длинный штык, выкованный в горниле старой имперской Японии.