Бирманец понятливо кивнул.

Китайский ЗИЛ аккуратно подполз к перекрестку, пропустил старую цистерну, на которой была навешена гора вещей, школьный автобус, запряженную изможденными, покрытыми засохшим потом буйволами повозку, откуда торчали бритые головы монахов, и втиснулся перед грузовичком неизвестной науке марки, совершенно лишенным капота, и вставившим голый двигатель на всеобщее обозрение. Тот протестующе заквакал клаксоном, но Иван уже занял место в колонне.

— Нефига гудеть, всем ехать надо, — пробурчал он.

— Н-да… — пробормотала Кейко. — И от тех убежали в страхе, и тут мне что-то неспокойно. Кто знает, чего эти люди хотят, кто они и откуда?

— Я сильно сомневаюсь, что они хуже прежних бандитов, — произнесла Амико. — Они слишком похожи на беженцев, чтобы быть бандой.

— Мало ли, — хмыкнула Маэми. — Беженцы тоже не ангелы.

— Ухо будем держать востро, конечно, — заметил Иван. — Но это все же намного лучше триадовцев. Да и затеряться тут намного проще. О, глядите, Тун Тин жжет!

Мальчишка действительно пижонил — видимо, решил порисоваться перед девушками. Спрыгнув с крыши кабины на длинный капот ЗИЛа, он неторопливо прошелся по нему, осматриваясь и вдруг легко, словно обезьянка, перепрыгнул на ползущую впереди повозку. Грузовик полз на первой передаче, поэтому это даже не выглядело особенным каскадерством.

Переговорив о чем-то с бритыми наголо послушниками в оранжевых робах, он призывно помахал рукой. Иван немного прибавил газу, и мальчишка легко перешагнул на кованый бампер, вернувшись в кузов тем же путем. Просунувшись в заднее окошко, он залопотал и зажестикулировал, делясь добытой информацией.

— Вот как, значит, — задумался Иван. — Значит, из этого, как его, из Мандалая, бегут? Для города многовато, наверное, это все же область, или штат, как они тут зовут. Опять погромы, опять этнические чистки, зуб даю. И чума у них, кажется. Холера, не иначе, и голод, плюс наводнение, плотина рухнула. Население с перепугу дернуло во все стороны. Отлично. Лучше не бывает.

— Много же вы смогли понять! — потерла лоб Амико. — Сумбур и хаос. Выходит, мы можем в нем скрыться.

Чего-чего, а хаоса тут действительно хватало. Обочины были усеяны брошенной поклажей, уставшими, выбившимися из сил пешеходами, раздутыми тушами павшего скота, сломавшимися и закипевшими автомобилями.

Мрачно осматриваясь, русский пробормотал:

— Это уж точно. Хаос и сумбур. Прикрытие… это да, только… вот полчаса уже едем со скоростью десять километров в час, и сдается мне, быстрее не будет. Да я бы бегом быстрее бежал! Прикрытие прикрытием, но не люблю я, честно говоря, такие столпотворения. — Инстинкт какой-то начинает работать, толкает под руку: «Выбирайся один, и кустами, кустами. Не торчи в толпе, мало ли что».

— Если бы вы были один, — вздохнула Акеми. — Мне кажется, стоит все же дать нам с вами некоторую передышку и, хммм… проползти хоть часть пути.

— Пожалуй, да, — хоть и недовольно, но русский кивнул. — Говорят ведь и что «плохо ехать лучше, чем хорошо идти». Хотя я считаю, что это выдумали хромоножки, у которых после двух шагов ноги заплетаются…

Иван уныло сгорбился, поерзал, словно ему было неудобно сидеть, плюнул в открытое окошко водительской двери и выругался себе под нос какими-то незнакомыми словами. Правда, потом покосился на девушек и извиняющимся тоном добавил:

— Ладно, не берите в голову. Это наша всегдашняя русская паранойя мучает. Конечно, будем ползти, пока ползется, и пока хватит горючки. Баки полные, километров на триста-четыреста должно хватить, а там уж и до моря не так далеко. Отдыхайте пока, поспите. Днем, небось, еще и жарко будет — это вам не в горах под сенью струй прохлаждаться… эх, какой там был водопадик! И трепетная Кейко-тян, и отважная Акеми-сан с иголкой — как вспомню, так на сердце теплеет…

— Смотрите на дорогу, пожалуйста, — напомнила Акеми. — А отдохнуть нам действительно стоит. Сейчас нужна каждая секунда.

— На дорогу буду смотреть, — кивнул Иван. И добавил легким тоном, свидетельствующим о том, что настроение у него почему-то улучшилось: — Как бы трудно это ни было, чего бы это ни стоило. Но в уставе прям черным по белому написано: «солдат обязан стойко переносить тяготы и лишения»… да вы спите, спите, это я так, чисто сам с собой.

— Как бы в рассудке не повредились, сами с собой разговаривать, — расслабленно потянулась Кейко.

— «Травы, травы, травы не успели от росы серебряной согнуться, и такие нежные напевы — ах! — почему-то прямо в сердце льются. Лунною тропою на свиданье еду, тихо сам с собою — тихо сам с собою я веду беседу… — вдруг с чувством процитировал Иван по-русски. — К милой подойду я, глаз поднять не смея, и от поцелуя — и от поцелуя словно захмелею…»

Квадратные глаза обеих девушек смотрели на русского с недоумением.

— По-моему, он поет, — шепнула подруге Кейко.

— Только зачем? — не поняла Амико.

— Во-первых, чтоб не заснуть, — не отрываясь от дороги, пояснил русский. — А во-вторых — душа просит. Дороги у нас в России длинные, времени много уходит — едешь себе и едешь. Надо же скоротать как-то. Вот и привыкли песни петь. Это такой фольклорный народный обычай. Правда, приемники и плееры подгадили, нарушают традицию.

— У вас, русских, страннейшие традиции, — сказала Кейко. — Хотя чего-то я уже устала дивиться вашей необычности, носатые варвары.

— Зато я не устаю удивляться, симпатичные ояшки, — добродушно парировал Иван. — Больше всего поражает, как ловко мы нашли общий язык. Наверное, оттого, что одни и те же мультики смотрели, не иначе… Опа!.. Куда ж ты под колеса лезешь, коза!

Засельцев вдавил педаль тормоза, и ЗИЛ, протестующие заскрипев колодками, замер на месте, едва не толкнув бампером женщину-азиатку в строгом синем платье с белым воротничком и в платке странной формы. Она умоляюще сложила руки, кланяясь и указывая в сторону накренившегося на обочине старенького микроавтобуса, вокруг которого виднелись другие фигурки в схожих одеяниях. На капоте был нарисован католический крест.

— Хм, — нахмурилась Амико. — По-моему, это какие-то миссионеры.

— А белые где? — засомневалась Кейко.

— Не знаю. Но им что-то нужно. Однако…

Девушка обернулась к Ивану.

— Мы должны их проигнорировать.

Однако ее слова уже были обращены к открытой водительской дверце — русский, воспользовавшись тем, что вся колонна беженцев в очередной раз остановилась, недолго думая, вылез из кабины. Немного послушав монахиню, которая, как оказалось, изъяснялась на более-менее понятном английском, Иван присел на корточки возле колеса микроавтобуса, которое самым непотребным образом вывернулось в сторону. Ему не потребовалось много времени, чтобы оценить масштаб повреждений. Выпрямившись, он что-то сказал, покачал головой, и для наглядности скрестил руки — мол, кранты.

Пожилая монахиня закатила глаза и воздела руки в широких рукавах к небесам. С десяток ее подопечных — на удивление симпатичных и молодых сестер в крылатых головных уборах — высыпали наружу и окружили Ивана, что-то умоляюще щебеча. Судя по затравленному виду, с которым он оглядывался, такого налета русский не ожидал.

— Я так и думала, — вздохнула Амико. — Проблемы.

— Угу, — буркнула Маэми, глядя из кабины. — Суета.

Из машины ни одна, ни другая девушка не вышли.

Их нежелание встревать в чужие дела было понятно и объяснимо, однако… одинокого Ивана мигом взяли в оборот. На каждой его руке повисли по две рыдающие и голосящие монашки, а остальные попадали на колени прямо в дорожную пыль и принялись кланяться, оттопырив попки вполне приятных очертаний. Все они были азиатки, правда, выделяясь несколько более светлым оттенком кожи, чем большинство беженцев. Что отвечал им русский, было не слышно за шумом и гамом, но буквально через двадцать секунд большую часть монашек как ветром сдуло. Остались лишь две, предусмотрительно держащие слишком добросердечного водителя за руки, в то время как остальные с поразительной скоростью и дисциплиной выстроились в цепочку от микроавтобуса до кузова ЗИЛа и принялись стремительно перекидывать из рук в руки багаж — разнообразные баулы, тючки, стопки связанных книг, ковчежцы, чаши и прочую церковную утварь, включая никелированное металлическое распятие в человеческий рост. Пустой доселе (если не считать канистр с бензином и скатанного брезента) кузов грузовика стремительно заполнялся. Тун Тин, который забрался на крышу кабины, отнесся к происшествию с юмором, принявшись подбадривать монашек полезными советами и веселым смехом.