— Замечательные, — сказал он и засмеялся.

Замечательные полковники встретили их у террасы.

— Здравствуйте, Ксения, — сказала полковник-жена, а полковник-муж глянул на девицу непонятно веселым глазом и ляпнул с ходу:

— Привет, монашка. Привет, Жора. Жрать хотите?

Лидия Сергеевна мимолетно обняла Ксению за плечи и разъяснила ситуацию:

— Мой старичок ваньку ломает. Его хлебом не корми, дай перед молоденькой покривляться. Ну, а есть вы хотите наверняка. И спрашивать не надо.

— Руки мойте и за стол, — приказал полковник Смирнов.

Поклевал спешно и опять за баранку: дела, дела в Москве. Ксения поначалу дичилась там слегка, но потом старики раскрутили ее, втащили в свою беспрерывную игру, покусали слегка по-собачьи — понарошку, заставили отбрехиваться, вынудили нападать на них. Когда Сырцов уезжал, Ксения сказала на прощание:

— Ведь можно же жить по-человечески!

На всякий случай помотался по грунтовым, выбрался на Осташковское шоссе и въехал в центр по Дмитровскому. Домой па минутку и потом — к Паше Рузанову под мост.

Но дома по рассеянности на мгновение стал идиотом: снял трубку вдруг зазвонившего телефона. И — на тебе:

— Жора, это Леонид. Я к тебе сейчас подъеду.

— Не стоит. Я ухожу.

— Дождись меня. Я сей момент и времени у тебя много не отниму, — подполковник Махов положил трубку, не дожидаясь сырцовского ответа.

Не убегать же, не быть идиотом во второй раз. Сырцов успел принять душ и переодеться, прежде чем позвонили в дверь.

Сырцов не завидовал подчеркнуто богато одевавшимся во все самое лучшее в мире нуворишам, не завидовал несусветному франту Коляше Англичанину, а Леониду Махову тайно завидовал.Леонид не был ни франтом, ни щеголем: он франтовски и щеголевато существовал. Он не носил безукоризненных пиджаков и модных брюк, он не обращал на них внимания, они были частью его, только и всего. Такое присуще коренным москвичам, проживающим в родной им Москве уверенно, раскрепощенно и с веселой снисходительностью ко всему.

Вот он, недостижимый пижон, начальник отдела МУРа, подполковник милиции Леонид Махов, перед ним.

— Кофейку, — потребовал Махов.

— Ты же на минутку, — проворчал Сырцов, уже идя па кухню.

Он разбросал по чашкам растворимый кофе, залил кипятком, плеснул молока. Махов сделал первый глоток, осторожно вытянул (чтобы не тронуть случаем хлипкий журнальный столик длинные ноги и сообщил, ища сочувствия:

— Устал.

Сочувствия не нашел. Сырцов, отхлебнув, сказал:

— И я тоже.

— От чего же ты так устал, Жора?

— За этим и приехал?

— Что? — сделал вид, что не понял иронии, Махов.

— Приехал, говорю, затем, чтобы узнать, отчего я устал?.

— Так точно, ваше благородие. Как мне кажется, ты очень суетишься последние дни. Хотелось бы знать, по какому поводу?

— А на хрена вам это знать, ваше высокоблагородие? — Откуда-то Сырцов знал, что подполковник — уже «высокоблагородие».

— После тщательного обыска в квартире убитой Марии Елагиной, после серьезной работы экспертов мы пришли к выводу, что на эту квартирку в ночь убийства было по меньшей мере три захода, совершенных тремя не связанными друге другом лицами или группами лиц. С большой долей вероятности можно говорить об убийстве, о последовавшем вслед за ним неизвестном гражданине и, наконец, о парочке быков, которых упустили ребята из района. Неизвестный гражданин — не ты ли, Жора?

— Что, сильно там наследили? — не ответив на маховский вопрос, задал свой Сырцов.

— В том-то и дело, что несильно. Поэтому я и задал свой вопрос. Отвечай, Жора.

— Не буду я отвечать. Но не потому, что я там был, а потому, что ты со мной ведешь игру без правил. Просто давишь. Ведь тебе меня зацепить нечем.

— Нечем, — покорно согласился Махов и допил кофе. — Но хочу сообщить тебе еще кое-что. Для сведения. Кто-то навел ментовку на эту квартиру в ту ночь, назвавшись соседом убитой. Навел с профессиональной четкостью. Мы сапог не пожалели, проверили все квартиры дома. Нету там такого соседа.

— И что? — полюбопытствовал Сырцов.

— Да ничего. Я понимаю, ты закрыт и осторожен, боясь навредить клиенту. Но смотри — себе не навреди.

Еще картиночка, приятная на вид! Откуда узнал про его дела муровский подполковник? Коляше совсем не с руки, сам себе кислород перекрывать не стал бы, ему Ксению тоже искать надо. Логунов до недавнего времени был не в курсе.

— Светлану Логунову додавил?

— Все-то тебе скажи, — лучезарно улыбнулся Махов. — А ты мне — ничего.

И, поднявшись, от долгого низкого сидения мучительно-сладострастно потянулся.

— Еще кофейку? — предложил гостеприимный хозяин.

— Хватит. Сегодня — четвертая чашка. С пятой изжога придет. Спасибо. — Махов засунул руки в карманы брюк и, что самое удивительное, не испортил силуэт

восхитительных линий пиджака. — Говенно поговорили,брат.

И направился в прихожую. Сырцов — за ним. Понимал, что мент специально выводит его на последний аккорд, но шел за ним, как бычок на веревочке. Махов и дверь входную открыл на площадку, чтобы создать эффект нейтрального поля.

— Ну, шарахни на прощание! — опережая его, попросил Сырцов.

— Нашел девицу? — дал пристрелочный залп Махов.

— Без комментариев, — стараясь уподобиться политическому деятелю, мгновенно отреагировал Сырцов.

Сей ответ Махов принял без огорчения:

— Дело твое.

— Это уж точно — мое.

Махов только и ждал подтверждения:

— Прелестно, но запомни: если твое дело имеет отношение к делу об убийстве Марии Елагиной, пощады от меня не жди. Конечно, соучастие тебя минует, но сокрытие улик, введение в заблуждение ведущих следствие, дезинформацию — все это я тебе прицеплю.

— На срок потянет?

— На срок, скорее всего, нет.

— Спасибо, успокоил, — перебил Сырцов. — Адью,Леня.

Уже от лифта Махов в последний раз улыбкой обнаружил свое обаяние:

— Но позору, позору, Жора, на всю Москву!

Задумчиво прибрал со стола, помыл чашки, придирчиво прикинул взором, все ли в порядке в его гнезде (не любил возвращаться в засранную квартиру, сразу портилось настроение), хотел было уходить, но ослаб что-то, присел на минуту — собрать себя по кускам, сконцентрироваться. За окном шустрее забегали автомобили, не одинокие прохожие — шеренги и колонны двинулись по тротуарам, оживленней зазвучал человеческий гур-гур. Москвичи убегали со своих рабочих мест. А ему работа только предстояла.

Какая еще работа? Он ведь, сделал порученное ему дело, честно отработал гонорар и мог бы со спокойной душой отрубиться, быстренько уехать на Валдай рыбачить и забыть все к чертовой матери. Но нет! Забыть распухший язык и выпученные глаза Маши? Забыть объятую ужасом Светлану? Забыть брошенную всеми на растерзание черному миру Ксению? Забыть Деда, который без всяких просьб и мзды ринулся ему на помощь? Себя забыть?

Сырцов в прихожей до предела высунул язык и тщательно рассмотрел его в зеркале. Ничего язык, розовый. Скорчил рожу, подмигнул ей, рожа подмигнула ему. Захотелось сказать ей кое-что. Сказал:

— Дурак ты, Сырцов.

Глава 20

Подготовкой к капитальному ремонту путепровода-моста над Садовым испортили сразу все: и проезд, и подъезд, и объезд, и, самое главное, вид. И не торопятся, заразы. Обнесли забором, завезли какие-то плиты, оставили на всякий случай самоходный кран и успокоились. Судя по тишине за забором, всерьез приступят к строительству не раньше будущего лета. Машины гуськом тянулись по одной полосе вдоль забора. Сырцов вырвался из цепочки, сделал левый поворот и, избежав столкновения с ползущим ему навстречу двадцать восьмым троллейбусом, выскочил, слегка нарушая, на широкий тротуар у кафе «Крымское». А у кафе — стоянка.

Забор был ничего себе, плотный забор. Но есть ли на Руси хоть один забор, в котором русские не проделали бы лаз? Лаз вот он, рядом. Сырцов проник на строительную площадку.