— Жаль, что эти паразиты не дали тебе времени успокоиться. У тебя, Жора, только шоковое впечатление.

— Что я, девица? — обиделся Сырцов.

— Ты — не девица, ты, слава Богу, нормальный человек, реакция которого на убийство естественна. На все: нет, нет, не может быть! Ты ведь не подошел к ней во второй раз, чтобы внимательно рассмотреть шею?

— Не подошел, — горестно признался Сырцов.

— А мне бы шея многое сказала. Синяки, и все?

— Синяки, и все, — подтвердил Сырцов.

— Теперь положение тела. Как она лежала?

— А какое это имеет значение? Ее ведь сначала ударили, а потом удушили. Исходные все равно не выяснить: убийца для того, чтобы душить, был вынужден изменить положение тела. Так что реконструировать свершившееся там поэтапно не удастся.

— Душили ее на полу или на тахте? Как ты считаешь?

— Стоп, — сказал сам себе Сырцов. — На тахте. На тахте! Тело сползло с тахты, потому что голова лежала левой щекой вплотную к краю тахты, в положении, в котором к горлу подобраться просто невозможно.

— Вот уже кое-что выяснили, — удовлетворенно отметила Лидия Сергеевна. — Ясно, что двое стояли, когда это произошло, и Елагина упала на тахту после удара пепельницей. Не стал же убийца затаскивать ее туда, чтобы удушить. Теперь второе соображение. Решительный, привыкший к экстреме человек довершил бы дело повторным ударом пепельницы или каким-нибудь еще более радикальным способом. Удушение — итог борьбы или спонтанная акция запаниковавшего человека. Судя по всему, борьбы не было. Подумаем о запаниковавшем человеке. Сколько ты окурков насчитал?

— Пять. Три в помаде, два без.

— Помада на окурке — губная помада Елагиной?

— Откуда мне знать?

— Да по цвету, по цвету, сыщик!

— Вроде ее.

— На двух окурках помады нет. Рабочая версия — мужчина. Но обычно при разговоре именно мужчина курит чаще, а у нас наоборот.

— Елагина сильно нервничала, — догадался Сырцов.

— Скорее всего. Теперь второй вопрос: почему не выпивали? Разговор, видимо, был непростой, при таком разговоре рюмка — и некоторая расслабка, и возможность подумать, и повод для того, чтобы потянуть с ответом, и пауза перед решающим вопросом. У нее в доме не было выпивки?

— На кухне и коньяк, и вино, и водка.

— Кофе. Сразу же кофе. — Лидия Сергеевна подошла сзади к креслу Деда и чисто механически стала покачивать его. Как люльку. — Мирный привычный ритуал. Почему, как ты думаешь, они встали?

— Ссорились, — без колебаний решил Сырцов.

— Это мужики вскакивают, когда ссорятся. Перед дракой. А женщина в ссоре продолжает победительно сидеть. Скорее всего, они встали перед уходом неизвестного визитера. И туг наша Елагина сказала нечто, оказавшееся последней каплей в чаше терпения визитера. Итак, Жора, не портрет, до портрета ох как далеко, контур: старый знакомый, импульсивен, непьющ, без привычки и умения убивать, паникующий как до, так и после. В доме Елагиной ему ничего не надо было. Убил и убежал. Скорее всего, визитер — жертва елагинского шантажа.

— Уж вы скажете, Лидия Сергеевна: жертва! — не выдержал, проворчал несогласно Сырцов. — Бедная жертва взяла да и удушила!

— Обмишурилась, — покаялась Лидия Сергеевна. — В азарте обмишурилась. Ну, еще что вам от меня надо?

— Чтобы пожрать нам с Жорой приготовила, — наконец вступил, и решительно вступил, в разговор Смирнов. Лидия Сергеевна поцеловала его в малую проплешину на макушке, смиренно ответила: — Слушаюсь, мой командир. — И удалилась на кухню.

А Смирнов попросил:

— Подробнее Про пареньков, Жора.

— Да уж и не знаю, как о них подробнее. Среднемосковский стандарт, Александр Иванович.

— Но все-таки кто? Чистые уголовники, рэкет, боевики, охрана?

— Скорее всего охрана.

— Есть доводы или ты их просто соединил с господином, который рвал когти?

— И соединил, и доводы есть.

— Доводы?

— Один. Стереотипное вооружение. Без учета индивидуальных особенностей каждого.

— Убедительно. Подготовка?

— Один совсем сырой. Второй понатасканней, но туго и читаемо соображает.

— Коляшины?

— Нет. Твердо — нет.

Смирнову надоело качаться. Он пересел на диван, к Сырцову. Оба зачарованно смотрели, как, легко постукивая, мотается из стороны в сторону пустая качалка.

— Что, по-твоему, знает Коляша? — После перерыва Смирнов продолжил задавать вопросы, а Сырцов — отвечать.

— Ни черта.

— Но знает, что хочет узнать?

— Безусловно. Компромат, Александр Иванович. Компромат на Логунова.

— Каким же образом на это завязана твоя Ксения?

— Скорее всего она, сама не понимая того, обладает решающей информацией.

Смирнов встал с дивана, направился, заметно хромая, на любимое место жены — ступеньки. Устроился и тоже личико поднял — загорать. Постарел за последние после-инфарктные два с половиной года Дед, конечно, постарел. Но, слава Богу, не одряхлел: ерничает, паузами путает.

— Просто. Очень просто. Слишком просто, — не открывая глаз, подытожил Дед.

— На этом свете все просто. Ваши слова, которые я навсегда запомнил, — сейчас же уличил его радостно Сырцов.

--Но не до такой степени, — нашел выход Смирнов. — Завтра ты разыщешь Ксению. Что с ней делать собираешься?

--Прямо вот так завтра и разыщу?.. — усомнился Сырцов.

--Разыщешь, разыщешь. Но ведь девчонкой тебе рисковать никак нельзя.

— Если не согласится вернуться домой, сообщу матери о ее местонахождении.

— Считаешь, что она домой не вернется?

— Почти уверен.

— Тогда ты просто подставляешь Ксению Коляше. Сам говоришь, что ее пасут. Единственный лихорадочный вояж дамочки для уговоров — и Ксения у них в руках. Если откажется возвращаться домой, тебе придется ее перепрятать..

— Или оставить там, где найду ее, — добавил Сырцов.

— Ни Боже мой, Жора! Думаешь, мы одни такие умные?

— Считаете, они ее найдут?

— Через два дня, через три дня, через неделю, но найдут обязательно.

— Куда же я ее спрячу, Александр Иванович? Не к себе же! — И вдруг осенило: — Может, к подружке ее, Любе?

— Не пройдет. Ею уже интересовались. И страховочно присматривают.

— Так что же вы предлагаете? — рассердился Сырцов. — Уже наверняка все продумали, а мне жилы мотаете!

— Привози ее к нам.

— То есть как — к вам?

— Просто к нам. — Смирнов поднялся со ступенек и бойко подмигнул Сырцову: — На этом свете все просто.

— А что Лидия Сергеевна скажет? — задал идиотский вопрос Сырцов.

— Скажет: молодцы!

— Ну, вы даете! — восхитился Сырцов. — А если Ксения нс захочет?

— Ты, главное, привези ее сюда. И будь осторожнее, Жора. Сегодняшний визит — последняя твоя открытая поездка сюда.

— Будьте уверены: Коляшиных быков я за версту срисую и уйду от них, когда захочу.

— Елагину прикончили отнюдь не Коляшины ребята.

— Ну, — на минуточку забылся Сырцов и сразу же получил от озверевшего Смирнова:

— Сейчас как трахну по башке! Сколько раз тебе говорить?

— Виноват. Исправлюсь, — верпоподдаинически гаркнул Сырцов.

Получив сатисфакцию, Смирнов вмиг успокоился:

— Пойдем перекусим. Я под тебя рюмашку выпью, а ты посмотришь.

В несовременно уютной гостиной-столовой уже был накрыт массивный, на львиных ногах круглый стол: крахмальные, салфетки торчком, тарелки старого фарфора, серебряные ножи и вилки. Три куверта.

Лидия Сергеевна, сидя в вольтеровском кресле, без интереса смотрела телевизор, в котором извивалась, что-то воя без смысла, но с плохой дикцией, очередная поп-звезда. Смирнов с Сырцовым, стоя за креслом Лидии Сергеевны, тоже полюбовались малоприкрытыми статями отчаянной вокалистки. Недолго. Усаживаясь за стол, Смирнов спросил:

— Хотите знать секрет нынешнего эстрадного сексапила? — И, не считая нужным дождаться утвердительного ответа, без паузы продолжил: — Приоткрыть влажный рот, мягко по кругу виляя задом, тыльной стороной ладоней медленно поднимать распущенные патлы, и затем, продолжая вертеть задом и раздвинув ноги, неспешно садиться на воображаемый кол. Публика ревет и плачет.