Мужской голос. А водочка ничего, вполне приличная водочка. Так я продолжаю. Мы — это я и самый молодой помощник нашего любимого Валентин Логунов, с некоторых пор и по настоящее время нынешний, а значит, последний зять Дмитрия Федоровича. Ну, мы и помогли.

Голос Маши.А подробнее?

Мужской голос. А подробнее — противно.

Голос Маши. Паша, я заплатила.

Мужской голос. Ну, как? В общем, так. Валька в кабинете ему зубы заговаривал, а я подошел вплотную и выстрелил в правый висок, строго соблюдая положенную для самоубийства трассировку пули. Потом вытер рукоятку и прижал пистолет как следует к руке покойника. Пистолет лег на пол, будто выпал из ослабевшей руки самоубийцы. На стол положили предсмертную записку, которую он в свое время написал как литературное произведение, по-моему. Потом позвонили шефу и местной ручной милиции. Все, ласточка.

Голос Маши. А из более поздних времен у тебя столь же завлекательного не имеется?

Мужской голос. Может, и имеется.

Голос Маши. Не расскажешь?

Мужской голос. За отдельную плату и не сейчас.

Голос Маши. А если сейчас заплачу?

Мужской голос. Чем больше получишь, тем больше пропьешь. Нет, подождем, родная, пока я твоим баксам ножки пристрою. Да у тебя сейчас и денег таких нет, чтобы слушать завлекательные истории из поздних времен.

Голос Маши. Очень завлекательные?

Мужской голос. Очень дорогие. Я еще выпью, а?

Голос Маши. Да пей ты, не спрашивая! А если еще раз скажешь, что "водочка ничего, вполне приличная водочка", я тебе нос откушу.

Мужской голос. Хорошо пошла и легла удовлетворительно. Так можно?

Голос Маши. Хоть какое-то разнообразие.

Мужской голос. Я пойду, а то пункты обмена закроются.

Голос Маши. А то расскажи. За тысячу зеленых.

Мужской голос. За тысячу, может, и рассказал бы. Да нет ее у тебя.

Голос Маши. Точно знаешь?

Мужской голос. Точно. Ты бедная оттого, что очень хочешь стать богатой.

Голос Маши. И стану, Паша.

Мужской голос. Бодливой корове Бог рогов не дает.

Голос Маши. Бог не дает, а ты дал. И еще одну пару дашь.

Мужской голос. Со временем.

Конец записи.

Сырцов выключил магнитофон и сказал:

— А теперь бы музычку послушать. Для санитарии и гигиены.

— Такие мы нежные, — понял Мишаня и присел у нижней полки. — Что предпочитаешь?

— Фьюжн, — решил Сырцов.

Он почти до конца убрал звук, чтобы фьюжн только пульсировал. Мишаня настойчиво смотрел на него, а он молчал. Не выдержал Мишаня:

— Кассету получил. Когда уйдешь?

— Кассету получил, — подтвердил Сырцов. — Одну. Сколько их всего, Мишаня?

— Откуда мне знать?

— Давай считать. Та, что мне отдал, — раз. Копия, которую ты для себя сегодня ночью сделал, — два...

— Это почему ты так решил? — перебил Мишаня.

— Слишком легко отдал эту. Но не перебивай. Значит, у тебя вторая. А третья, вероятнее всего, где-то  Машей спрятана, запасная. Где твоя копия, Мишаня?

— Нет ее у меня, — храбро заявил Мишаня.

— Значит, мамаша к себе увезла. Отгадал?

— Да иди ты!

— Ты прав, пойду. — Сырцов встал, положил кассету в карман и завещал на прощание: — Они опасны, эти оставшиеся кассеты. Осторожней будь, Мишаня.

Пора к Деду. Пора, пора. Глава 16

Дед мерно качался в ивовом кресле-качалке и, казалось, подремывал. Они сидели на террасе, по периметру буйно заросшей диким виноградом. Но чистый загородный ветер все же прорывался сюда — забирался под расстегнутые рубахи, играл остатками шевелюры на смирновской голове, осторожно, за угол поднимал лист бумаги на столе, но не уносил его, потому что Дед положил на лист бумаги дорогую самопишущую ручку. Маленький магнитофон окончил вещать.

— Ну и что? — спросил, не открывая глаз, Смирнов.

— Как — что? — удивился Сырцов. — Это же грандиозный скандал!

— Скандал, скандал, — согласился Дед. — Маленький скандал. Но не оружие.

— Скандал — тоже оружие, — не согласился Сырцов.

— Кто нынче боится скандалов? Тем более дельцы. Народ бойкий, небрезгливый. Им ссы в глаза — все Божья роса. Доказательств нет, Жора. Никаких. В любой момент алкоголик Паша заявляет, что наплел он всю эту историю, чтобы у дуры бабы денежки вытянуть и по пьянке. Пока отложи это дело.

— Пока?

— Пока. А сейчас тебе необходимо девушку искать. Срочно.

— Прикинем как, а, Александр Иванович?

— Прикинем, — согласился Смирнов. — Начинай.

— Исходные: отец Афанасий помог ей спрятаться и знает, где она. Куда может спрятать поп нормальную светскую, как у них говорится...

— Мирскую, — поправил, перебивая, Смирнов.

— ...Мирскую, — подхватил Сырцов, — девицу? К родственникам своим? Вряд ли. К другим знакомым попам? Тем более. Скорее всего, он ее в монастырь спрятал, Александр Иванович. А монастырей у нас теперь — ого-го!

— Не скажи. Вариант, что он спрятал ее вне московской епархии, маловероятен. А- сколько женских монастырей в московской? Ну, два-три от силы. Теперь, как он тебе говорил? У тебя память почти магнитофонная, — похвалил походя Сырцова Дед, — напомни.

— «Ксения нуждалась в умиротворении, — прикрыв глаза и монотонно, как медиум, забубнил Сырцов. —Я постарался сделать так, чтобы она хоть на время обрела покой, душевное равновесие и целительное бездумье, достигаемое тяжелым и простым трудом».

— Во! — обрадовался Смирнов. — «Бездумье, достигаемое тяжелым и простым трудом». Тяжелый и простой труд — подсобные работы на стройке. Ищи, Жора, не действующий, а восстанавливаемый монастырь.

— В любом монастыре работы предостаточно, — засомневался Сырцов.

— Это обычная, рутинная работа. Он бы тогда интуитивно не акцентировал: «тяжелый и простой».

— Может, вы и правы.

— Да прав, прав. А такой монастырь, где идут восстановительные работы, наверняка один. Завтра...

— Лучше сегодня, — перебил ретивый Сырцов.

— Сегодня! — передразнил его Дед и глянул на наручные часы. — Сейчас у нас половина шестого вечера. У попов тоже нормированный рабочий день, их уже никого на месте нет. Так вот, завтра с утра ты, — у них. Разводишь турусы на колесах насчет того, что страстно желаешь помочь возрождению русских монастырей и готов во избавление от собственных грехов трудиться простым рабочим где угодно.

— Врать духовному лицу — тяжкий грех, — злорадно заметил Сырцов.

— Эта ложь, богослов ты мой муровский, во благо, а потому большим грехом быть не может. Мы с тобой чисты перед Богом, Жора, — вывернулся Смирнов. Покончив с этим вопросом, он энергичным рывком качнул кресло и продолжил: — Вернемся-ка к убийству. Но для этого Лидка нужна.

Приоткрыв рот, он закинул язык к небу и издал дикой силы свист. Кто стоймя стоял, тог сиднем сел, кто сиднем сидел, тот лежмя лег, а кто лежмя лежал, тот так и остался. Неспешно явилась Лидия Сергеевна Болошева-Смирнова и спросила ласково:

— Что тебе, московская шпана?

Глядя на Лидию Сергеевну, Сырцов каждый раз наглядно убеждался, что такое, казалось бы, затертое определение, как «порода», имеет прямое отношение к реальности. Шестьдесят с большим хвостом, а как двигается! Одета в повседневные брючки и мужскую рубаху, а как на ней все это сидит! Вроде бы ничего не предпринимает,чтобы тебе было просто и удобно существовать, а только одна ее доброжелательно-ожидательная улыбка помогает тебе ощутить себя премьером сегодняшнего вечера.

— Твое просвещенное мнение, подруга. Жора, излагай.

Сырцов изложил. Покороче, конечно, чем Деду, но на убийстве остановился с доскональными подробностями. Сидя на ступеньках террасы и подставляя лицо вечернему солнышку, Лидия Сергеевна внимательно слушала. Заметила по окончании сырцовского рассказа: