Дрожа от страха и нетерпения, хитрец богатырь, еле слышно переступая ногами, стал приближаться к золотому ложу.

В низком поклоне Хан-Мирген склонился над прекрасной девушкой и, осторожно коснувшись ее неподвижной руки, почувствовал холод окаменевшего тела.

«Каменный остановившийся взгляд, каменная улыбка, каменное безмолвие. Что может быть страшнее этого?» — подумал он и решил бежать из таинственного дворца, как вдруг увидел начертанные на красном граните слова:

«Всякий живущий в подлунном мире, под широким небесным сводом, помни и знай: здесь покоится тело невесты гордого алыпа Хулатая, краше которой не знал и никогда не узнает белый свет. Каждый, кто вздумает нарушить ее вечный покой и каменный сон, будет жестоко наказан — его ожидает смерть! А я, не ведающий страха сын могущественного Албыгана, Хулатай, отправляюсь в дальний путь, чтобы отыскать волшебную силу, которая вернет ей жизнь! Хоть небо высоко, а земля тверда — я вернусь с победой!»

— Эк-кей, — нарушил безмолвие шестиглавого дворца встревоженный Хан-Мирген. — Я направил копыта своего коня по следу счастья, и путь мой лежал к щедрой земле великого Ак-Хана, откуда доносится скрежет мечей и треск ломающихся богатырских пик. Зачем спешить навстречу беде? А если в равном бою дрогнет моя рука и я, лишившись последних сил, с позором выпаду из седла и передо мной откроются ворота в подземный мир вечного холода? Нет, любимец тайных жизненных троп Хан-Мирген, попробуем еще раз перехитрить судьбу! Пусть в богатырской схватке тешит свое сердце непокорный Хулатай! Вот и сейчас, наверно, он на своем могучем скакуне сотрясает поле брани воинственным кличем! Пусть простодушный гордец обнажает свой остроконечный меч, пусть золотой шишак его шлема сверкает среди поверженных вражеских тел и копыта его взмыленного коня поднимают до небесного дна облака черной пыли! Увлеченный кровавой сечей, он не видит дальше настороженно торчащих ушей своего скакуна и не слышит ничего, кроме эха собственного громоподобного голоса. Ну что ж! Каждому свое! Мир хитер и непонятен, подобно дикой лошади, которая норовит сбросить с себя седока. Не мешкай, Хан-Мирген, пользуйся случаем. Скрытой тропой увези невесту Хулатая, уговори единственную сестру, любимую Алып-Хан-Хыс, и она волшебными чарами оживит каменную красавицу. И тогда ты сделаешь ее своей женой.

С этими словами юный алып навьючил бездыханное тело на спину светло-рыжего коня и направился в путь.

Быстро ли, медленно ли ехал он, но неласково встречала незваного пришельца затаившаяся тайга. Разлапистые ветви вековых елей преграждали дорогу, а густой зеленотравый ковер скрывал от глаз всадника почти незаметные лесные тропы.

А когда копыта взмыленного скакуна гулко застучали по знакомой земле родного края, изумленный народ лукавым и задиристым смехом встретил богатыря, ехавшего со столь странной поклажей.

— Глядите, — кричали ему вслед те, кто посмелее, — наш хитрец перехитрил самого себя! Бахвалился, что добудет в бою лунноликую красавицу, а сам приволок красную глыбу! Уж не на каменную ли свадьбу собираешься ты приглашать званых гостей? И не каменные ли дары ожидаешь на свадебный пир? Смотри, смельчак Хан-Мирген, сколько обломков гранита валяется кругом! Не прихватишь ли с собой на всякий случай еще и лысую макушку горы? Не надорвись в пути и не подавись за столом!

Угрюмо потупился богатырь, не обращая внимания на крик разноголосой толпы. Он спешил к своей юрте, где на пороге ждала его прекрасная Алып-Хан-Хыс.

— Что привез ты, брат мой? — удивленно спросила Алып-Хан-Хыс. — Почему так тяжело ступает твой богатырский скакун? В каком удалом бою пленил ты эту красную скалу?

— Она будет моею женой, — ответил Хан-Мирген, внося в юрту окаменевшее тело юной красавицы. — Смотри, сестра, как хороша ее каменная улыбка, застывшая в безмятежном каменном сне. Стоит тебе трижды взмахнуть своим волшебным платком и трижды ударить жалом волшебного кнута, и она оживет, обретет дар речи, и в наше жилище войдет доброе счастье.

Ничего не ответила брату Алып-Хан-Хыс и, лишь дочитав до конца надпись, начертанную на красном камне, тяжело вздохнув, тихо сказала:

— Ты вор, Хан-Мирген! Ты украл чужую невесту! Ты недостоин называться храбрым алыпом! Ты опозорил наш славный род, и теперь мы с тобой, как потухшие угли одного костра, не будем дарить тепло друг другу. Опомнись пока не поздно, потерявший голову Хан-Мирген! Иначе сбудется страшная клятва гордого Хулатая, и тебя ожидает бесславная смерть!

— Единственная сестра моя, любезная Алып-Хан-Хыс, сжалься над несчастным братом! Неужели сердце твое не сковала бы щемящая боль при вести о моей безвременной гибели? Ты же знаешь, я направил копыта своего светло-рыжего по следу счастья, но на гостеприимной земле щедрого Ак-Хана столкнулись в кровавой сече могучие богатыри. Пусть гордец Хулатай потрясает смертоносным мечом и оглашает округу победным криком. Быть может, он будет выбит из седла и найдет покой во мраке безлунного мира. Мне не по сердцу его участь! Каждому свое! Медведь овце не родня! Да, я похитил невесту Хулатая и привез в нашу юрту, Алып-Хан-Хыс, чтобы ты оживила ее, и тогда она станет моею женой. Прошу тебя, сестра, уступи моей просьбе. Я скроюсь с лунноликой красавицей в глухой таежной чащобе, и ни одна живая душа, ни человек и ни зверь, ничего не узнают обо мне.

Нет, Хан-Мирген, — покачав головой, сказала Алып-Хан-Хыс, — ты можешь скрыться от любопытных людских глаз, ты можешь спрятаться в лесной глуши и обмануть доверчивых зверей и присвоить то, что принадлежит другому, но нельзя спрятаться от самого себя! Можно обмануть других, но нельзя обмануть себя! Ты вор, Хан-Мирген! И мой тебе добрый совет: не теряй времени зря, отвези лунноликую обратно, и пусть ее каменный сон нарушит жених Хулатай. Больше мне нечего тебе сказать!

— Нет, Алып-Хан-Хыс, я не поверну вспять копыта своего коня. Если силу своих волшебных чар ты приберегла для другого, ты мне не сестра и не считай меня больше родным по крови. Отныне нет у нас общего очага! Угли погасли — осталась одна зола! Я уезжаю, и ты не сможешь удержать меня!

— Воля твоя, непослушный Хан-Мирген, — печально ответила Алып-Хан-Хыс. — Петляй на своем светло-рыжем коне по дорогам лживой удачи. Но я не отдам тебе тело каменной красавицы. Пусть в своем каменном забытьи дожидается она своего суженого. А ты — ты свободен! Но знай: умный никогда не говорит о своей добродетели, у глупого она на языке! Я не удерживаю тебя, Хан-Мирген! Езжай!

Быстро оседлав богатырского коня и облачившись в боевые доспехи, Хан-Мирген поскакал в сторону черного перевала.

Никто не вышел проводить его, никто не пожелал ему счастья на трудных дорогах.

Скачет быстроногий конь, копытами разгоняя облака, остроконечными ушами касаясь дна неба. Споря с солнечными бучами, сияют золотые доспехи богатыря, лицо его бледнее луны, а глаза ярче ярких звезд. И кажется, что ничто не сможет остановить лихого алыпа.

Далеко за спиной остались родные края: голос подай — не долетит; обернись — не увидишь. Чужая земля лежит под ногами удалого скакуна. И вот наконец за цепью скалистых гор открылись взору Хан-Миргена убегающие к узкой полоске горизонта пустынные белые степи. А совсем близко, в самом центре голого поля, словно растущее прямо из земли, высилось огромное черное тело.

«Так вот куда вывела меня дорога счастья, — подумал оторопевший богатырь. — Обида на единственную сестру подгоняла меня, а теперь страх сковал быстрые ноги моего скакуна. Вперед, мой светло-рыжий, и мы перехитрим судьбу!»

Но едва возгордившийся Хан-Мирген дернул за узду, чтобы пустить вскачь неподвижно застывшего коня, как черное страшилище, оглашая окрестность нечеловеческим громоподобным голосом, зашевелилось, и перед испуганным юношей, затмевая свет солнца и луны, поднялась страшная великанша Юзут-Арыг.

Трехногая черная кобыла, понукаемая поводом из дохлой змеи, нетерпеливо била копытами о землю, поднимая до неба облако пыли. Плеть из живой змеи, крепко зажатая в огромной ладони, извивалась перед лицом обезумевшего от страха Хан-Миргена. А сама всеглотающая и всепожирающая великанша скосила зловещие лягушачьи глаза и, щелкая ощеренными зубами, с любопытством разглядывала перетрусившего незнакомца.