Нескончаемая вереница пленных тянулась к скалистому перевалу. Того, кто не мог больше идти и падал, зарывшись лицом в сухую дорожную пыль, враги добивали ударом меча или пики. А тех, кто, превозмогая боль, еле передвигал ногами, гнали в сторону кровавого заката, и щелканье бичей не знающих пощады воинов Юзут-Арыг сливалось со стенаниями несчастных рабов.
Все дальше и дальше уходила цепь прикованных друг к другу пленников, сопровождаемая жалобным блеяньем овец и тревожным ржанием коней.
И вот опустела земля Албанчи. Холодный ветер завладел пепелищем, и черная гарь густым туманом заволокла горизонт.
А на вершине тасхыла, ногами к потухшим очагам, лежал отважный богатырь Албанчи.
Он не видел, как гонят в неволю его сородичей — глаза его были закрыты костлявой рукой смерти; он не слышал, как стонала земля его предков, — в ушах застыла тишина вечного безмолвия; он не мог поднять меч, чтобы пронзить грудь ненавистного врага, — рука его неподвижно покоилась на сырой от крови земле.
А снизу, от подножия голой горы, окутанной дымом и гарью пожарища, доносился зловещий хохот Юзут-Арыг, и от этого смеха все живое в ужасе замирало.
Но постепенно мгла начала отступать. Спрятались черные тучи, выглянуло солнце, и его добрые лучи легли на многострадальную землю отважного алыпа Албанчи.
Глава девятая, и последняя
О том, как вещая кукушка вернула к жизни богатырей, павших в неравном бою с Юзут-Арыг, и на землю Албанчи пришло счастье
Долгие дни сменялись короткими ночами, долгие ночи уступали дорогу быстрым, коротким дням. Время бежало так скоро, как проворно мчатся горные ручьи в раннюю весеннюю пору, и текло так же медленно, как неторопливо взбирается на остроконечную верхушку тасхыла уставший путник.
В далеком безоблачном небе загорались новые звезды, и постепенно меркли и угасали старые. Испуганная появлением дневного светила, луна поспешно скрывалась за кромкой горизонта, чтобы, вновь набравшись храбрости, выползти из-за горного кряжа и бросить холодный свет на погрузившуюся в тягостную дремоту землю. И казалось, ничто не может нарушить безмолвия разграбленного и опустошенного края славного Албанчи.
Замерло некогда шумное стойбище. Степные дороги заросли дикой травой. Очаги потухли, и лишь под грудами черных головешек теплился незримый огонь. Но некому было ни раздуть, ни поддержать его пламя.
И только породнившиеся с волками одичавшие собаки, поджав хвосты, бродили по пепелищу. Они не боялись людей, ибо еще помнили их повадки, и не боялись своих диких сородичей, потому что в них еще текла кровь ручных псов, некогда воспитанных людьми. Они стали хозяевами в голой степи, и их безудержный вой возвещал о том, что пришла пора, когда сила торжествует над разумом.
Но вот однажды, когда солнце, оттолкнувшись от вершины тасхыла, стало набирать высоту, в прозрачной синеве неба, сияя всеми цветами радуги, появилась золотистая точка. Она была похожа на дневную звезду, повисшую над землей Албании.
Это была вещая птица — сладкоголосая золотая кукушка.
Широко расправив нарядные крылья, она парила над выжженной степью и макушками остроконечных гор, над обезлюдевшим пепелищем, где царствовали бурьян и ковыль да стаи голодных волков.
Медленно ступая золотистыми лапками по солнечным лучам, спустилась вещунья на заросший травой зеленый бугор и села, сложив разноцветные крылья.
Потом она трижды встряхнула своим золотистым убором и превратилась в статную, прекрасноликую красавицу Чарых-Кеёк, дочь могучего Албыгана и щедрой сердцем, несчастной Ай-Арыг.
Шестьдесят аккуратно заплетенных косичек спадали на ее смуглые плечи, семьдесят черно-смольных косичек прикрывали богатый наряд на груди, и лицо ее сияло, как полная луна в безветренную и безоблачную ночь. Сорок хитростей было у нее на уме, пятьдесят уловок в запасе.
Обратив свой взор на восток и воздев руки к небу, мудрейшая из мудрых и умнейшая из умных, красноречивая Чарых-Кеёк заговорила, и голос ее был услышан солнцем и луной, неприступными горами и полноводными реками.
— Слушай меня, богатырь Албанчи! Ты рожден для славы и побед! Стань на страже границ родного края, не допускай, чтобы кони злых недругов пили воду из теплоструйного Хан-Харасуга и топтали горные тропы Кирима, резали скот и убивали беззащитных стариков и детей! Знай и верь, что скоро придет счастливая пора, когда в море сольются голубые ручьи, а на буйнотравых лугах будут мирно пастись резвые скакуны и люди станут жить, не зная ни страшных болезней, ни кровавых войн!
Но никто не ответил Чарых-Кеёк, никто не вышел навстречу, лишь стаи голодных волков, поджав хвосты, разбежались и скрылись в туманной дали.
Неторопливо, осторожно обходя неподвижные тела бездыханных богатырей, Чарых-Кеёк шла по заброшенному пепелищу. И там, где проходила она, касаясь рукой земли, зацветали цветы и пробивались сквозь густой бурьян зеленые стебельки душистых целебных трав.
А в таежной чащобе уже слышалось громкоголосое пение вернувшихся в родные гнездовья крылатых птиц и треск валежника под лапами таежных зверей, после долгой разлуки нашедших свои покинутые логова.
На опустевшую и разоренную землю Албанчи вновь возвращалась жизнь.
Повеселели глаза у прекрасноокой красавицы Чарых-Кеёк, звонче и бодрее зазвучал ее голос, а щеки раскраснелись так, будто их согревало пламя большого костра.
Быстро нарвала она целебных трав, быстро накопала душистых лечебных корней и, приготовив из них чудодейственное зелье, обильно окропила его своими слезами. И только потом стала прикладывать волшебную смесь к вискам и губам бездыханных богатырей.
И всякий раз, наклоняясь над павшим в бою юным алыпом, она тихо шептала:
— Пусть исцелит тебя всепобеждающая сила моей любви! Пусть сердце твое, услышав мои вещие слова, мерно забьется вновь; пусть кровь, заалев, быстро побежит по застывшим жилам и вольет могучую силу в твое неподвижное тело; пусть добрая правда откроет тебе глаза, а уши услышат, как стонет и плачет многострадальная земля твоих славных предков. Очнись, богатырь! Это говорю тебе я, Чарых-Кеёк, а мой голос — это голос родного края. Он зовет тебя! Вставай, отважный богатырь!
И поднялись с пепелища доблестные алыпы: Алтын-Теек, достающий рукой до вершины самой высокой вековой сосны; Тюн-Хара, способный одним махом сбить снежную шапку с макушки тасхыла, и Албанчи, сильнейший из сильных, равного которому не знал еще подлунный мир.
Шумный гомон наполнил ожившее стойбище. Радостно заблеяли овцы. громко заржали богатырские кони, пританцовывая у золотой коновязи.
Плачет от счастья сладкоречивая Чарых-Кеёк, увидев, как навстречу ей идет пробудившаяся от холодного сна жена Албанчи, красавица Килин-Арыг. держа за руку прекрасноокую Чибек-Арыг и щедрую сердцем Алып-Хан-Хыс.
Все уже было готово к торжественному пиру, и каждый уже спешил занять свое место у богатого стола, как вдруг раздался звонкий голос мудрой Чарых-Кеёк:
— Слушай меня, Албанчи! Слушайте меня, славные алыпы, все, кому дорога честь и свобода родной земли. Не торопитесь предаваться преждевременному веселью. Не забывайте, что лихая беда может холодным дыханием задуть пламя ваших очагов, и вновь опустеют стойбища, на которых будут хозяйничать лишь голодные волки да одичавшие псы. Готовьтесь к последнему бою, могучие богатыри, скачите вперед по дороге славы и желанной победы! Я обращаюсь к тебе, не знающий страха храбрец Албанчи! Возьми мой волшебный ремень — он заменит тебе стальной меч и остроконечные стрелы и сможет повергнуть любую самую злобную нечисть. Правой рукой набрось ремень на врага, и враг рухнет к твоим ногам; левой рукой затяни его потуже, и он, обвив шею недруга, задушит его. А теперь слушай и крепко запомни все, что я скажу тебе, доблестный герой Албанчи! Путь твой лежит в сторону багрового заката, туда, где у края земли солнце уступает дорогу луне. Там встретишь ты проклятую людьми кровавоглазую Юзут-Арыг. Не медли, вступи с ней в бой, а когда, связанная волшебным ремнем, она подобно раздавленной гадюке с перебитым хребтом будет лежать у твоих ног и молить о пощаде, не слушай ее, отважный богатырь. Смотри не дрогни, не пожалей Юзут-Арыг! Знай, что все слова ее сотканы из лжи и обмана, коварства и подлости. Но не убивай ее! Не оскверняй своих рук прикосновением к болотной нечисти. Оторви от утеса скалу и привяжи ее к тонкой шее Юзут-Арыг, а потом брось зту нечисть в болотную топь, чтобы она захлебнулась в родной ей смрадной трясине. Но не думай, отважный храбрец, что, покончив с Юзут-Арыг, ты одержал окончательную победу. Горе и беда сами собой не покинут просторов твоей благодатной и щедрой земли. Ты должен разорить дотла гнездовье злобных врагов, освободить всех рабов и вернуть их к родным очагам. Лишь после этого ты сможешь выполнить свой сыновний долг. Твой отец, гордый богатырь Хулатай, опутанный злыми чарами Юзут-Арыг, лишился рассудка. Не жалей его, Албании! Не жалость поможет несчастному Хулатаю. Лишь страдания вернут ему разум и человеческий облик, утраченный им. На плоской черной горе, там, где скрывается лучезарное солнце, стоит огромный котел. В нем вечно кипит смола, подогреваемая огнеликим светилом, дарующим жизнь. Брось в этот котел несчастного Хулатая, и в страшных мучениях он обретет разум. И тогда сбудется все, о чем мечтал твой дед, мудрейший из мудрых богатырь Албыган. Ты, потомок славных героев, храбрец Албанчи, станешь главою каждому роду, всех одаришь одеждой и кровом, и на земле твоей каждый жеребенок вырастет скакуном и каждый обездоленный сирота будет непобедим в бою.