И тогда из самой глубины расколовшегося надвое неба раздался голос, заглушавший самый громкий гром:

— Здравствуй, верный товарищ Хара-Хулат! Наконец-то петли дальних дорог подарили мне встречу с тобой! Скажи, чья злая рука завела тебя под уздцы в эти проклятые, ненавистные края? Ответь, кто осмелился называть себя твоим хозяином?

Молчали горы, молчала затаившаяся тайга. А громоподобный голос, расколовший свод неба, продолжал:

— Здравствуй и ты, сын гордого Хулатая, приемыш всесильной великанши Юзут-Арыг! Мы нашли тебя в дальней дали. Теперь ты навеки вернешься к нам в бездонную топь болот, где не ступала нога доброго человека и лапа мохнатого зверя!

Словно небесный гром несется над тайгой, устрашая все живое. Это голос страшной беды. Сила его такова, что с треском ломаются скалы, рушатся деревья всех ста пород, буйнотравые луга превращаются в безводную степь.

Оглушительно храпит, стаптывая на своем пути островерхие горы и осушая бурные реки, трехногая кобылица, погоняемая кровавоглазой Юзут-Арыг.

Не человек и не зверь восседает без седла на черной кобыле о трех ногах; а сзади, ухватившись за змееподобные косы болотной твари, прижался безумный Хулатай. Ноги его волочатся по земле и задевают за коряги и кочки. Он дико оглядывается по сторонам и хрипит, словно загнанный охотниками зверь.

Но мудрая Алып-Хан-Хыс не дала волю страху. Она быстро завела в юрту двух юных алыпов и открыла огромный красный каменный сундук, что стоял в переднем углу уютного жилища.

— Дети мои, — торопливо проговорила она, — сейчас должна решиться ваша судьба. От смелости и сноровки зависит и настоящее и будущее. Ты, сын Хан-Миргена, моего любимого брата, надень на себя боевой наряд — тебе предстоит смертельная схватка с безрассудным Хулатаем. Помни и знай: пути назад нет! Как только ты покажешь ему спину, очарованный Юзут-Арыг богатырь убьет тебя! А ты, несчастный сын безумного отца, надень простое рубище и смиренно приблизься к всепожирающей Юзут-Арыг. Как только лягушачье отродье будет от тебя на расстоянии вытянутой руки, ты смиренно скажи ей: «Прекрасноликаи Юзут-Арыг, моя душа чиста, как горный ручей. Не помышляя о бегстве, я грелся у зажженных тобою болотных огней, и не моя вина, что чья-то злая рука однажды ночью накрепко привязала меня к спине могучего Хара-Хулата, который привез меня в шестиугольную юрту чужеземки Алып-Хан-Хыс. Спасибо тебе, добрейшая Юзут-Арыг, что ты наконец нашла меня и вызволила из проклятой неволи». Как только ты произнесешь последнее слово, сейчас же кинься на шею болотной мрази, будто хочешь нежно обнять свою дорогую приемную мать, а сам осторожно расстегни все девять застежек каменного панциря и сдави ее змееподобную шею. Только тогда она, лишившись сил, бездыханной рухнет на землю.

Внимательно выслушали мудрый наказ Алып-Хан-Хыс юные богатыри и стремглав побежали в сторону огромной черной горы, где, ведя под уздцы трехногую кобылу, шествовала кровавоглазая великанша.

— Эк-кей, прекрасноликая Юзут-Арыг, называющая меня своим приемным сыном! — приветствовал болотное чудище сын Хулатая, стараясь приблизиться на расстояние вытянутой руки. — Смилуйся надо мной и открой дорогу к своему щедрому сердцу. Не по своей воле покинул я твой гостеприимный очаг. Могучий Хара-Хулат увез меня в чужедальние края, где приютила меня сестра Хан-Миргена, сердобольная Алып-Хан-Хыс.

— Эк-кей, любезный моему сердцу несмышленый приемыш! Я рада, что ты ждал меня. И если чья-то злая рука увела тебя из моего жилища, я прощаю тебя! Иди со мной, я накормлю тебя лакомством из отборных ящериц, змей и лягушек. Я зажгу все принадлежащие мне болотные огни и своим бледным, как смерть, светом они будут освещать тебе путь в черную трясину. Прижмись скорее к материнской груди любящей тебя Юзут-Арыг, и ты не вспомнишь о том, что было с тобой вчера и сегодня и никогда не подумаешь о том, что будет завтра. Иди ко мне скорее, мой любимый сынок!

Этого только и ждал сын Хулатая. Словно отпущенная могучими пальцами богатыря туго натянутая тетива, он бросился на грудь Юзут-Арыг, а сам осторожно расстегнул все девять застежек каменного панциря и сдавил ее змееподобную шею. Захрипела великанша и рухнула на землю.

Но это было только начало смертельной схватки.

Закрылись глаза у солнца, потемнели глаза у луны. Звезды затянула черная пыль, поднявшаяся с поля жестокой битвы. Камни превращались в сыпучий песок, реки выходили из берегов, вековые сосны, словно беспомощные былинки, никли к земле от громоподобного богатырского крика. Все крепче сжимал юный смельчак покрытое скользкой змеиной чешуей горло кровавоглазой великанши. И тогда, собрав последние силы, Юзут-Арыг прохрипела:

— Спаси меня, Хулатай! Скорее приди мне на помощь!..

Услышав жалобный вопль Юзут-Арыг, потерявший разум Хулатай крепко схватил за пояс сына Хан-Миргена, высоко поднял его над головой и что есть мочи бросил на остроконечные скалы.

Жалобно застонал юный алып, увидев перед собой широко распахнутые ворота безлунного мира. И стон его тоскливым эхом отозвался в горах и еще долго был слышен в самых далеких селениях.

А отуманенный злой силой Хулатай, как бешеный пес_/ринулся на своего сына. Но лишь только рука его коснулась плеча юного богатыря, как откуда-то со дна неба послышался сладконапевный голос вещей кукушки.

Не на золотой ветке чудо-дерева, не на скалистом уступе снежновершинной горы, не в насиженном гнезде сидела вещая птица. Легкий порыв теплого ветерка, набежавший из далекой родной земли, распушил ее сверкающий разноцветными перьями хвост, расправил в свободном полете светлые крылья.

И, заслышав ее сладкоголосую песнь, бурные реки вернулись в обмелевшие русла, сыпучий песок вновь превратился в гранитные глыбы, распрямились поникшие кроны деревьев всех ста пород, зазеленели травы и распустились венчики увядших голубых цветов. Хворые обрели утраченную силу, к безумным вернулся разум. Словно белый туман, покрыл и голую степь мигом раскинутые шестигранные юрты и повсюду заслышался разноязыкий людской гомон.

А сладкоголосая кукушка, не прерывая чудодейственной песни, пролетела совсем рядом с оцепеневшим Хулатаем и нежно коснулась его лица сверкавшим, как ярко раздутое пламя, крылом.

«Что случилось со мной? — подумал, будто бы очнувшись после тяжелой дремоты, гордый Хулатай. — Что делал я все это время? Куда занесла меня рука судьбы? Как же я раньше не замечал лазурного неба, чистоструйных полноводных рек, как же не слышал доброго шелеста вечнозеленых деревьев и таинственного шепота степных трав? Неужели глаза мои затянуло болотной тиной, а уши заложило гниющим мохом?»

Изумленно глядел по сторонам прозревший Хулатай. Все казалось тут знакомым и незнакомым, словно он когда-то давно уже был в этих краях. И гостеприимная юрта Алып-Хан-Хыс, и очертания видневшегося вдалеке перевала, и золотая коновязь, у которой был привязан его верный скакун Хара-Хулат. А совсем рядом — вот он! — его сын, юный алып, как две капли воды похожий на свою мать — прекрасноликую Чибек-Арыг.

«Как же мог я поднять руку на свое единственное дитя? — думал Хулатай. — Кто коварно нашептывал мне: «Убей своего проклятого выкормыша!»?»

И в тот же миг он услышал за спиной злобное шипение:

— Не раздумывай! Убей сына, и мы будем спасены! Нас ждет ложе из тины и богатый стол из коряг и моха. Не мешкай, гордый богатырь!

Обернувшись, Хулатай увидел приплясывающую на своих тонких лягушачьих ножках Юзут-Арыг. Она улыбалась, скосив узкие глазки, и ее змееподобные косы извивались, как гадюки, собирающиеся ужалить свою жертву.

— Нет, болотная погань! Теперь ты не уйдешь от меня! — неистово вскричал Хулатай. — Не видать тебе больше твоей проклятой трясины! Я раздавлю тебя, как выползшего после дождя червя!

Но лишь только могучий богатырь коснулся скользкого плеча Юзут-Арыг, как кровавоглазое чудовище, высоко подпрыгнув, превратилось в черное облако сажи, которое мигом унес неугомонный степной ветер.