— Как вы правы, Джун! — Голос Мэри Адамс был под стать ее тонкой, как у птички, шейке. — У меня тоже такое чувство, что Лиза умирала дважды. Несчастный случай — это ужасно, но представить, что ее убили…

— Мы вот здесь толковали, Хелен, о том, как изменились времена, — продолжила Джун. — Раньше, когда мы были детьми, в Фезербридже ничего подобного не случалось.

Супницу было не так-то легко держать, тем более наполненную почти до краев. Кухонный стол загромождали увесистые куски мяса. Хелен протиснулась между женщинами и пристроила супницу на свободное место рядом с раковиной.

— Да, мир сейчас изменился, это точно, — согласилась Хелен.

— Какой ужас, что полиция запретила Эдгару похоронить дочь. — Рут Баркер скрестила руки на груди и встряхивала головой; как всегда, ее жесткие, похожие на проволоку волосы разлетались в разные стороны. — А ведь все уже было спланировано. Эдита готовила панегирик. Эдгар с Анизой Айвори должны были получить гроб. Именно сегодня. Я готовилась заказать цветы.

— Цветы, конечно, цветы, Рут, — мрачно проговорила Джун Кингстон. — Но не в цветах дело. Эта девочка заслуживает, чтобы ее похоронили, как положено. Кто знает, сколько ей пришлось страдать, как долго она лежала на этой дороге, прежде чем Брайан нашел ее. Она была чудесным ребенком… А теперь что же получается? Значит, нужно ждать разрешения полиции. Но расследование может продлиться несколько месяцев.

— Что за дикие порядки! — покачала головой Мэри Адамс. — Какие-то еще повторные экспертизы. Живые всегда должны иметь право похоронить своих мертвых.

— Да, — протянула Рут, — во времена моей молодости…

— Конечно, — прервала ее Джун, — во времена нашей молодости здесь не было никаких приезжих. — Она отошла от раковины и начала протирать обеденный стол, а Хелен молча наблюдала, как хлебные крошки сыплются на пол. — Я знаю, в чем причина. Приезжие. Они по-другому себя ведут, даже иначе выглядят. Знаю, сейчас так говорить не принято, но все здесь изменилось именно из-за них.

— Вы правы. В последние годы здесь полно приезжих, — заволновалась Рут, и Хелен, натянуто улыбаясь, начала протискиваться к двери. — Но это мы так, — спохватилась Рут. — Я хочу сказать, что не все приезжие плохие. Вы же знаете, Хелен, что я так не думаю. Но некоторые приносят с собой какое-то зло. Это зло, наверное, просто следует за ними. — Она посмотрела на Джун Кингстон и вскинула брови. — По-моему, у некоторых из них просто крыша поехала.

— Я абсолютно с вами согласна, дорогая. Именно крыша поехала — очень подходящее определение.

Миссис Кингстон закончила уборку. Улыбнувшись Хелен, она подняла крышку супницы и заглянула внутрь.

— Баловница! Что это ты принесла? Да это же не суп, а объедение!

Хэлфорд, который, пригнув голову, входил сейчас в полицейский участок Фезербриджа, был мало похож на Хэлфорда, забравшего девять часов назад Мауру у ее дома в Лондоне. Вся элегантность и мягкость его манер куда-то испарились. Сейчас его высокая, крепкая фигура напоминала монумент. И злой он был сейчас до чрезвычайности. О причинах этой злости Маура могла только догадываться, наблюдая из машины, как он открывал дверь участка.

Первый удар неудовольствия Хэлфорда принял на себя резной медный колокольчик, подвешенный на красной веревочке у двери из матового стекла. Тень Хэлфорда исчезла за дверью. Появление «м-ра Э» меняло все. С надеждами на быстрое и тихое завершение дела пришлось немедленно распрощаться. Для серьезного расследования Хэлфорду сейчас была нужна полная команда. Возможно, потребуется более ста человек. Маура с горечью подумала, что Рождество придется провести без Джеффри.

Оставив своего шефа сражаться в одиночестве, Маура нажала на газ и двинулась по Главной улице на запад. Унылый дождь прекратился, облака рассеялись, и после полудня небо неожиданно стало ясным. Колокольня церкви св. Мартина была выполнена в норманском стиле. Сверху ее венчал массивный римский крест. Он торчал из этой колокольни, как уродливый рог. У церкви Маура замедлила ход и свернула направо. В этом месте улица огибала кладбище и дальше соединялась с кольцевой дорогой. Кладбищенская стена, сложенная где из кирпичей, а где из камня, была неровной и во многих местах покосилась.

Кристиан Тимбрук жил в перестроенном доме, в двух кварталах от Главной улицы. Карту городка Хэлфорд засунул между сиденьями, но, чтобы определить, в каком доме живет витражных дел мастер, Мауре заглядывать в нее не требовалось. Вот справа небольшой белый дом. Он прятался под ветвями дуба, единственного дерева на участке. Южная стена была почти полностью застеклена, за ней виднелись панели витражей.

Маура въехала на небольшую подъездную дорожку и выключила зажигание. Приближался вечер, и туман, который обычно бывает утром, вернулся, но теперь он был желтоватый. Солнечные лучи ласкали застекленную стену дома Тимбрука, и панели витражей вспыхивали всеми цветами радуги. «Интересно, а как выглядит этот дом ночью, — вдруг подумала Маура. — Наверное, в чернильной темноте он кажется кафедральным собором».

Тимбрук откликнулся не сразу. Мауре пришлось позвонить трижды. «Специально тянет, — решила констебль Рамсден, — ведь я звонила и сообщила, что выезжаю». Художник даже не открыл дверь, а как-то странно вывернул ее и прислонился к косяку. Можно было подумать, что он внезапно заболел. Некоторое время Тимбрук мрачно разглядывал ее глаза, лицо, шею и вдруг улыбнулся. Маура его мгновенно невзлюбила.

— Вы определенно не старший инспектор, — сказал Тимбрук. — Старший инспектор должен быть выше и солиднее.

— Я детектив Рамсден. Старший инспектор Хэлфорд сейчас занят другими делами. — Она показала свое удостоверение. — Я могу войти?

— О, пожалуйста. Действительно, здесь не самое удобное место для разговоров. — Он показал ей свои забинтованные пальцы. — Видите? Когда я порезал последний, десятый палец, то решил, что на сегодня пора кончать. Мизинец мне жалко больше других. Им я обычно пробую, не слишком ли горячий кофе, а то, знаете ли, желудок. А вообще это у меня вроде жертвоприношения — я даю Богам свою кровь, а они мне даруют цвет и свет.

Конечно, Мауре следовало скрывать свои чувства, но это было выше ее сил. Тимбрук неожиданно улыбнулся и посторонился.

— Боже мой, детектив, вы уже меня ненавидите. Между прочим, давать мне об этом знать — не очень профессионально. А с другой стороны, такая искренность в полицейском подкупает. Уверен, мы подружимся. Входите.

Она пошла вперед, но на пороге комнаты внезапно остановилась. Маура была уверена, что если бы ее зубы сейчас не были крепко стиснуты, то нижняя челюсть обязательно бы отвисла. Все пространство в доме занимала мастерская. Где-то в углу помещалась маленькая кухня и у дальней стены место для сна. Но не это, конечно, поразило Мауру, а цвет, вернее цвета. Все стены и большую часть пола занимали витражи. Они свисали даже с потолка. Проникающий из окна зимний свет создавал на белых стенах комнаты настоящую фантасмагорию красок — светло-вишневая, изумрудная, сапфировая… Потрясающе!

— Забавно, не правда ли? Даже меня это иногда поражает, — тихо сказал Тимбрук.

Маура инстинктивно сделала шаг назад. С этим художником еще надо разобраться: непростой это человек.

У длинной западной стены она вдруг увидела что-то знакомое. К деревянной раме был прислонен витраж церкви св. Мартина. Разумеется, это был новый витраж, плод мастерства Тимбрука. Старый она в последний раз видела в церкви, прямо перед ним покончил собой Том Грейсон: тело, распростертое под алтарем, и цветные стеклышки, покрывающие его, как конфетти. И вот теперь этот витраж стоял здесь в полном порядке. Богоматерь и младенец Христос, тогда разделенные пулей, блаженно глядели друг на друга.

Маура была в восторге.

— Это феноменально! И живопись, и цвета… Я бы не смогла отличить этот витраж от прежнего.

Тимбрук прищелкнул языком.

— Значит, стоило постараться, как вы считаете?