Маура оглядела комнату. Верстаки покрывали кусочки цветного стекла. Они были похожи на детали детских головоломок. На небольшом столике лежали яркие, наполовину законченные наброски, выполненные цветными карандашами. Кругом кисти, краски и прочее. Восточную стену занимали большие стекла и ящики с графитом. В углу располагались две небольшие печи для обжига.

— Ваши работы чудесные, — произнесла Маура, поворачиваясь к нему. — Вы делаете несколько вещей одновременно?

Тимбрук посмотрел на нее с притворным ужасом.

— Несколько одновременно? Мой дорогой детектив, разве у меня конвейер? Я же творю. Мои глаза и руки получают это прямо от Господа.

Тимбрук поднял руку с забинтованными пальцами. В этот момент он был похож на актера, пытающегося спасти своей игрой очень плохую пьесу. Наклонив голову, Кристиан смотрел на Мауру с такой тревогой, что та громко рассмеялась. Его лицо смягчилось, голубые глаза блеснули.

— Детектив Рамсден изволили рассмеяться. Может быть, они также и присядут.

Он указал на единственный приличный предмет мебели, массивный плюшевый диван. На нем вполне могли усесться семеро и не меньше троих лечь спать. Перед диваном стоял железный стол, ширины которого хватало только на то, чтобы там разместились грязная чашка с блюдцем.

Маура села на край дивана и извлекла ручку с блокнотом. Сейчас она немного расслабилась, но этот человек, с которым предстояло беседовать, ее настораживал. Тимбрук легко опустился рядом, вытянул ноги под стол и начал тихонько покачивать его тонкую ножку.

— Итак, детектив, я полагаю, вы хотите знать о моих передвижениях в то утро, когда Лизы не стало.

Она раскрыла блокнот и отбросила за ухо прядь волос.

— Скажем, с девяти и до полудня.

— Это для меня не вопрос. Я в точности помню, чем занимался. Собственно говоря, тут и забыть нечего. Я был здесь, как, впрочем, и каждое утро. Большую часть работы я выполняю до двух — в это время самое хорошее освещение. И даже, если оно не особенно необходимо для работы, все равно солнце меня вдохновляет. Раньше восьми я не встаю — вернее, такое бывает, но редко, и обычно начинаю работать в девять. Именно так все было и в ту субботу. Я работал не переставая до одиннадцати тридцати, а затем сделал перерыв. Собирался уже выйти — надо было кое-что купить, — но тут позвонила Хелен Пейн с сообщением о смерти Лизы, и я никуда не пошел.

— Во сколько она позвонила?

— О… наверное, где-то около полудня.

— И что она вам сообщила?

— Что ей позвонила Гейл Грейсон и сказала, что Лиза попала в аварию на велосипеде и погибла. Сломала шею. Ну а потом пошли всякие «охи» и «ахи». Вот и все.

Маура внимательно посмотрела на него.

— Что за «охи» и «ахи»?

Кристиан пригладил волосы.

— О, ну всякое такое: она не может в это поверить; только вчера, в пятницу, она видела Лизу; что же будут делать бедные Эдгар и Брайан. Ну, в общем, все в таком вот духе.

— Мисс Пейн сказала, что Лиза сломала себе шею?

— Она пересказала слова Гейл. А откуда та об этом узнала, понятия не имею. Я ничего не уточнял. Авария с велосипедом, сломанная шея. Мне это без разницы.

— А не считая телефонного звонка мисс Пейн, кто-нибудь еще в субботу утром видел вас или говорил с вами?

— Нет. Кроме Хелен, меня никто не беспокоил. И в этом нет ничего необычного. Большинство соседей вокруг знают, что до двух мне звонить нельзя. Я вообще могу за целый день не встретиться ни с одним человеком.

Маура глубже погрузилась в диван и посмотрела на свои записи.

— Каким транспортом вы пользуетесь, мистер Тимбрук?

— Вы имеете в виду автомобиль? У меня микроавтобус. «Лейланд», 1985 года. Удобная машина.

— Она вас устраивает?

— Не всегда. Для перевозки витражей я нанимаю небольшой грузовик.

— А здесь, в Фезербридже, чем вы пользуетесь?

— В основном ногами. Велосипеда у меня нет, если вы это имеете в виду.

— Насколько хорошо вы были знакомы с Лизой Стилвелл?

— Достаточно хорошо, чтобы не заниматься с ней сексом.

Маура бросила на него усталый взгляд.

— Не поняла.

Он скрестил на груди руки.

— Был период, когда ей очень хотелось переспать со мной. Но, уважаемый детектив, городок этот очень маленький, а Лизу здесь знают все. Она вообразила, что полюбила во мне душу пилигрима. Пару раз мы с ней выезжали кое-куда: на пикник в Петерсфилд, один раз в кино, в Саутгемптон. Но ей хотелось «отношений». О Господи, вам просто надо было ее знать! Она была такая юная. — Он пожал плечами. — У меня хватило ума остановиться.

— Когда происходили эти свидания?

— Где-то в сентябре. Могу сказать точнее: в первую и вторую субботу сентября. Вначале был пикник — мы выезжали на природу. Вряд ли я смогу найти сейчас это место. А в следующую субботу ходили в кинотеатр повторного фильма, смотрели «Войну супругов Роуз».

— Вот как?

— Да. Фильм, конечно, вполне в моем духе, но ей, я думаю, вряд ли понравился. Очень уж она была романтичная.

— А кто-нибудь знал о ваших встречах?

— Не думаю. Лиза очень не хотела этого. «Боюсь, папочка бы наших встреч не одобрил», — говорила она.

Кристиан снова принялся покачивать столик. Маура потянулась и переставила чашку с блюдцем на пол.

— Мистер Тимбрук, похоже, смерть Лизы вас не очень удивила?

Он только усмехнулся.

— Браво, детектив! Ну, конечно, это я убил Лизу. А как же могло быть иначе? Извините, но в этом направлении ничего путного вы не добьетесь. Лиза искала любовника. И могу поспорить, что нашла. Причем любовника и убийцу одновременно. Как говорится, в одном флаконе.

Неожиданно он сделал резкое движение ногой, и столик опрокинулся. Маура бесстрастно за ним наблюдала и тут же задала вопрос:

— И кто же, по-вашему, мог быть этим любовником?

Несколько мгновений Тимбрук сидел тихо, изучая грязь на ножках стола. Затем его губы сложились в улыбку. Он потянулся за чашкой, которую Маура поставила у своих ног, и сокрушенно выдохнул:

— Не знаю. Можете мне не верить, это ваше право, но я действительно хочу вам помочь. Чем могу. Разумеется, никакой радости от смерти Лизы я не испытываю. Просто я ко всему подхожу философски. Это мне очень помогает. А теперь, детектив Рамсден, я собираюсь заварить отличный чай на травах. Вас включить в список приглашенных на чаепитие?

С блокнотом в руке Маура последовала за ним на кухню. От остальной части комнаты кухню отделял только низкий прилавок. На нем Тимбрук и готовил пищу, а потом и ел. Маура вытащила из-под прилавка стул и села. Мельком взглянула на рабочую поверхность прилавка, и у нее перехватило дыхание.

Это нечто совершенно необычное. Из кусков кафеля и стекла — некоторые из них не больше полутора миллиметров — в духе византийской мозаики была сложена картина, изображавшая умирающего Христа. У подножия креста его оплакивали две женщины в свободных голубых одеяниях. Для слез использовались маленькие кусочки слюды.

— Как прекрасно! — выдохнула Маура. — И вы что, режете на этом салат?

— Что? — Тимбрук обернулся к ней. — А, это. Нет, конечно. — Костяшками пальцев он постучал по прилавку. — Плексиглас. Предохраняет произведение искусства. Так, давайте посмотрим: сегодня у меня цветки липы и фенхель. Что вы выбираете?

— Цветки липы, наверное.

— Очень полезно от головной боли. Я могу дать вам с собой, чтобы вы взяли в полицейский участок.

Маура оторвала взгляд от мозаики и стала наблюдать, как Тимбрук заваривает чай. Он вроде бы успокоился. Скорее всего все так и было, наверное, как он рассказывает, но этот опрокинутый столик. Вряд ли он это сделал случайно. Тимбрук бросил в керамический заварной чайник две чайные ложки сухой травы, и Маура обратила внимание, что руки у него не дрожали. А под ее руками одна из женщин рыдала над распятым Спасителем. Маура аккуратно очертила пальцем ее контуры.

— Знаете, Тимбрук, — она постучала по крышке мозаики, — это меня удивляет. Витражи вам заказывают, но это… Мне показалось, что вы совсем нерелигиозный.