Лицо сержанта мне показалось знакомым, а через минуту выяснилось, что Иващенко прибыл сюда дня на четыре раньше и тоже из 169-й дивизии! — Выходит, что мы с тобой вместе шагали из-под Николаевского до Харабалей?

— Выходит так, товарищ лейтенант, — ответил сержант и рассказал о себе. Мы с ним оказались одного года рождения. Он тоже демобилизовался из армии осенью 1940 года и сразу поступил на службу в милицию. Весной 1942 года вместе с другими работниками милиции Украины был направлен в Саратов, а там был призван в запасной полк 169-й стрелковой дивизии.

— Ты что ж, с милицией дело имел? — спросил у наводчика Воронов.

— После кадровой работал милиционером, а что здесь особенного?

— Да ничего, конечно, я просто так, — неопределенно ответил Воронов и смущенно улыбнулся.

— А ты кем до войны работал? — спросил Иващенко.

— В Донбассе на железной дороге пути перешивал. В сороковом году в армию призвался, в Черновицах служил, город такой есть в Закарпатье. Там и война застала.

— Небось полковую окончил?

— Нет, грамоты не хватило.

— А как же звание дали? — спросил Михаил Бондаренко.

— Так и дали, безо всякой школы обошлось, — ответил Воронов.

И в этом была правда.

Еще задолго до армии колхозный паренек с Орловщины Илья Воронов сразу по приезде в Донбасс записался в осоавиахимовский кружок. Целыми часами водился возле станкача «максим», а когда призвался в армию, Илья по косточкам разбирал и собирал пулемет. С тех пор он не расставался с «максимкой». Отличное знание оружия, умелое применение его в бою, личную отвагу и смелость пулеметчика по достоинству оценило командование. Воронову присвоили звание старшего сержанта и назначили командиром расчета.

Осмотрев оружие, проверив наличие боеприпасов и уточнив расположение огневых точек противника, я отдал приказание набить пустые ленты патронами и попросил Воронова провести меня к командиру роты.

Ротный КП находился в этом же здании, в подвале северной части мельницы. Мы спустились по отвесной железной лестнице и очутились в небольшом помещении. Под ногами зашуршало зерно, толстым слоем покрывавшее пол. Возле стены, на маленьком столе горела керосиновая лампа, в углу примостился со своим аппаратом телефонист.

За столом я увидел командира 7-й стрелковой роты старшего лейтенанта Наумова — широкоплечего, довольно полного мужчину лет сорока.

Из рассказа старшего лейтенанта Авагимова я уже знал, что Наумов был политруком, а несколько дней назад командир роты выбыл в госпиталь по ранению, вот и остался он за политрука и командира.

— Очень рад, — ответил Наумов на мой рапорт, крепко пожимая руку. — Пулеметчиками я доволен, молодцы ребята.

Поинтересовавшись, как у нас с патронами, Наумов предложил мне располагаться тут же. Но мне хотелось получше узнать подчиненных, подробнее ознакомиться с обстановкой на участке, и Наумов отпустил меня во взвод

Свирин, Иващенко и Хант сидели на полу у стены и набивали пустые ленты. Мы с Вороновым присоединились к ним.

Сначала работа шла молча. Затем завязался разговор. Солдаты наперебой рассказывали о прошлых боях, вспоминали погибших товарищей. Из их рассказов я понял, что они хорошо знают друг друга и не стесняются высказать правду-матку в глаза товарищу, если он допустил какой-либо промах. Иващенко, например, припомнил, что Хант однажды неправильно выбрал огневую позицию, и расчет поплатился за это: один боец был ранен. Из этой же беседы я узнал, что все они уроженцы ныне оккупированных территорий: Воронов — из Орловской области, Иващенко и Бондаренко — с Украины. Мне нетрудно было понять, что каждый из них не пожалеет сил для того, чтобы освободить родную советскую землю от фашистской нечисти. Это были настоящие защитники Сталинграда, лозунгом которых стало: «За Волгой для нас земли нет!».

В дружеской непринужденной беседе незаметно пролетел час. От командира стрелковой роты явился посыльный: вызывают.

У Наумова уже сидели командиры взводов.

— Вот что, товарищи, — сказал нам ротный — по сведениям нашей разведки, фашисты собираются во второй половине ночи или утром начать наступление. Атака ожидается со стороны Солнечной улицы.

На столе перед Наумовым лежала схема, вычерченная от руки, и он показал по ней направления ожидаемых атак противника.

— Со стороны Солнечной улицы возможно появление танков, поэтому противотанковые средства приказываю перебросить влево. Приготовьте побольше противотанковых гранат и выделите от каждого стрелкового взвода по два человека для уничтожения танков бутылками «КС». Вам, лейтенант, — обратился командир роты ко мне, — надо подобрать огневую позицию в машинном отделении и обеспечить отражение атаки пулеметным огнем. — Наумов обвел нас взглядом и закончил:

— Если вопросов нет, по местам. Еще раз передайте бойцам, что к Волге враг пройдет только через наши трупы. Пока хоть один из нас способен держать оружие, фашисту не пить волжской воды.

Один из командиров спросил:

— А не известно ли, хотя бы примерно, какими силами будет начато наступление?

— Трудно сказать, — пожал крутыми плечами Наумов. — Во всяком случае гитлеровцы будут превосходить наши силы не меньше, чем втрое.

Он усмехнулся:

— А нам что, впервой?

Одна стена мельницы была обращена на запад. Именно отсюда скорее всего можно было ждать атаки гитлеровцев. Поэтому нам предстояло так установить пулемет, чтобы он обеспечивал наибольший угол обстрела.

Придя от командира роты, я позвал Воронова, и мы вместе с ним осмотрели машинное отделение. Оно было разбито, на полу среди битого кирпича валялись шестерни, тут же стояли ржавые машины, изуродованные снарядами.

В соседнем помещении, где размещались основные мукомольные агрегаты, царил такой же хаос. Стены здания, сложенные из красного кирпича, были настолько массивны, что их не пробивали ни бронебойные снаряды, ни снаряды крупного калибра. Угрозу для бойцов представляли только те, что могли попасть в окна.

Выбрав удобное место, мы обложили амбразуру кирпичами и каменными глыбами, и огневая позиция была готова. Затем я поставил боевую задачу перед каждым бойцом и показал им на местности возможные направления вражеских ударов. На всякий случай каждый выбрал запасную позицию.

Рано утром противник обрушил на мельницу шквал артиллерийско-минометного огня. Сквозь пыль и дым трудно было разглядеть, что творится впереди. Но вот разрывы стали реже, и мы увидели, что гитлеровцы атакуют нас со стороны Солнечной улицы, как и предполагал командир роты.

Мы быстро перебросили пулемет налево, и Воронов нажал гашетку. Начался неравный бой. Гитлеровцы лезли точно очумелые, не считаясь с большими потерями. Им удалось продвинуться слева и подойти вплотную к мельнице. Но никто из бойцов не дрогнул. Автоматчики в упор расстреливали врага, забрасывали его гранатами.

В бою участвовала и санитарка 7-й роты худенькая белокурая Маруся Ульянова. Переползая от раненого к раненому, она то и дело строчила из автомата и громко выкрикивала:

— Бейте, бейте их, гадов поганых!

Потеряв около сотни убитыми и ранеными, фашисты, наконец, отступили на исходные рубежи. Здание мельницы снова задрожало от разрывов снарядов и мин.

В середине дня гитлеровцы повторили атаку, но и на этот раз успеха не имели.

Вечером меня вызвал Наумов.

— Ленты все снаряжены? — спросил ротный.

— Все, товарищ старший лейтенант, а что, опять атака ожидается?

— Пока не слышно, но вам предстоит другая задача, — ответил ротный и, развернув схему, лежавшую перед ним на столе, спокойно продолжал. — Два дня назад вот в этот дом пробрались четыре наших бойца и заняли оборону. Старший среди них сержант Павлов. Если противник возобновит наступление, то в первую очередь он попытается захватить этот дом. Поэтому вы со своим взводом после ужина пробирайтесь туда и закрепляйтесь. Дом мы должны удержать во что бы то ни стало.

— Ты выделяешь им что-нибудь из противотанковых средств? — спросил у Наумова присутствовавший при этом разговоре старший лейтенант Жуков.