— Нами располагайте, дорогие наши защитники, — попросил старик. — Тяжело будет — скажите, мы тоже с винтовкой постоим.

— Спасибо, отец, — ответил я. — Без вашей помощи мы, наверно, и не обойдемся. Если будем проводить какие-нибудь работы в целях обороны, обязательно к вам обратимся.

— Всегда поможем, — заверили мужчины и женщины.

— А как у вас с продовольствием? — поинтересовался я.

— Какие уж тут могут быть продукты. Кое-как перебиваемся. У кого немного крупы, у кого муки, да и то уж тут, в доме поджились. Вот с водой совсем плохо. Последние два дня из водопроводных труб высасывали, а теперь и там кончается.

— Что-нибудь придумаем, будем искать воду, — заверил я, — ведь без нее и нам не обойтись.

— Заходите еще! — приглашали нас, когда мы попрощались.

Поздно ночью, обходя посты, я подошел к бронебойщику Бахметьеву.

— Ну как, заметил что-либо подозрительное? — спросил я у него.

— Вон оттуда, — показал он в сторону железнодорожного дома, — пулемет все время стреляет по мельнице. — И тут же спросил: — А ужин разве не принесут сегодня?

— Кроме того, что вам принесли, ожидать, пожалуй, нечего. С переправой плохо, фашисты простреливают Волгу. Придется пока потерпеть. Вот наладится переправа — тогда все будет.

— Трудно терпеть, товарищ гвардии лейтенант, — скривился Бахметьев, — с тощим желудком воевать плохо.

Я еле сдержался.

— Мы еще особых трудностей не испытывали, товарищ Бахметьев. Солдат должен уметь переносить все тяготы, это наш долг. А вопрос о продуктах будем решать своими силами.

Отбиваем атаки

Ночь прошла без происшествий. Перед утром, оставив за себя Павлова, который отдохнул пару часов, я прилег на кровать и моментально уснул. Когда проснулся, в подвале никого не было. Стены дома вздрагивали от далеких разрывов: это фашисты снова обстреливали Мамаев курган из шестиствольного миномета.

В котельной, куда я загляну, слабые лучи утреннего света, проникавшие из узких амбразур, освещали ржавый котел. В западном отсеке подвала я увидел Рамазанова. Он стоял возле окна у северной стены.

— Может быть, ружья ПТР перенесем сюда? — спросил он.

— А в чем дело?

— С северо-западного угла площади доносится шум моторов, танки, наверно.

Мы помолчали, прислушиваясь. Сомнений не оставалось: гудели танки.

— Перебросьте сюда два противотанковых ружья приготовьте противотанковые гранаты, — распорядился я и пошел в третий отсек подвала, чтобы проверить, надежно ли заложены там дверные и оконные проемы. На лестничной площадке меня окликнул Иващенко.

— Что случилось?

Сержант немного помолчал и нерешительно заговорил:

— Разрешите осмотреть квартиры наверху, может быть, из продуктов что-нибудь попадется.

— Ну что же, давай, только под окнами меньше маячь.

— Насчет этого не беспокойтесь, зря под пулю не полезу, — спокойно ответил сержант. Он повернулся и ушел.

Иващенко, как и других, я знал мало, но и за это время нельзя было не заметить в нем подчеркнутого спокойствия, неторопливости и расчетливых движений, а сейчас в нем проявилась и забота о товарищах.

Думая о бойцах, с которыми судьба меня свела в этом доме, я не заметил, как пролез через пролом в стене и подошел к последней двери. Она только что вчера была забаррикадирована. Между верхней притолокой и ящиками с землей был просвет. Подняв с земли два кирпича, я бросил их на верхний ящик, и тут же сразу треснула разрывная пуля, ударившись о лестничные перила. Оставшийся просвет надо было закрыть, чтобы фашистскому снайперу не было приманки.

Утренняя тишина сменилась непрерывным гулом артиллерийской канонады. Над боевыми позициями наших частей уже висели сотни фашистских самолетов, у метизного завода шел тяжелый бой.

В центральном подвале возле стены стоял Павлов.

Перед ним лежал ржавый танковый пулемет с сошками и двумя покрасневшими дисками.

— Товарищ лейтенант, трофей нашли. Только, видно, из него толку не будет.

— Почему?

— Ржавый он весь, да и мушки нет. А вместо прицельной рамки какая-то штуковина.

— Штуковина! — улыбнулся я. — Эта штуковина и есть прицел. Она заменяет и мушку и прицельную рамку. Диоптром называется.

— А вы откуда знаете? — удивился Павлов.

— Танкистом когда-то был, вот и знаю.

— Чего же это вас в пехоту потянуло?

— Долго рассказывать, как-нибудь в другой раз… Давай керосин, сейчас мы его купать будем.

Сошки на планшайбе и два пустых диска свидетельствовали о том, что экипаж какого-то подбитого или подожженного танка готовился вступить в неравный бой с врагом вне своей машины. Чем закончилась эта схватка, кто были хозяева пулемета и где они теперь — мы, конечно, не знали. Но оружие, возможно, выпавшее из ослабевших рук, должно было снова служить народу.

Мы несколько раз промыли и прочистили детали пулемета. Собрали, опробовали на стрельбу — ничего не получается: бьет одиночными выстрелами, а очереди не дает. Я припомнил, что в таких случаях надо хорошенько прочистить отверстия регулятора газовой камеры. Так и сделали.

Пока мы возились с пулеметом, Иващенко вычистил и набил патронами диски. Оставалось поставить на место соединительную чеку и подогнать затыльник. В эту минуту появился Рамазанов:

— Немцы!

Все дома в окрестностях имели у нас условные названия: «молочный дом» (названный так по цвету наружной окраски), Г-образный дом, дом железнодорожников, дом военторга и т. д. Некоторые здания назывались по фамилиям командиров: левее, недалеко от нас, находился дом Заболотнева; несколько дней назад появилось название и нашему дому. В то время, когда санинструктор Калинин докладывал командиру полка гвардии полковнику Елину о том, что в дом № 61 по улице Пензенской пробрался сержант Павлов с тремя бойцами и занял там оборону, присутствовал кто-то из корреспондентов, и на следующий день во фронтовой газете была напечатана статья под названием «Дом сержанта Павлова». Никто тогда из нас, да и командование и не думали, что дом с этим названием так и останется в истории.

На этот раз фашисты скапливались для атаки за длинным зданием военторга. Намерение врага мы разгадали сразу. Раньше фашисты атаковали нас с запада. Для того, чтобы вплотную подойти к нашему дому, им приходилось пересекать открытую площадь. Теперь фашисты изменили тактику. Они решили штурмовать нашу оборону с самого близкого расстояния. Здание военторга как раз и отвечало этой цели. Одной стороной он выходило на Республиканскую улицу и отделялось от нашего дома только стыком двух улиц. Вторым удобным пунктом для скопления гитлеровцев перед атакой был дом напротив нас, на Солнечной улице.

Я приказал перебросить основные огневые средства на такие позиции, чтобы держать под обстрелом стык Республиканской и Солнечной улиц, а также дом напротив. Тут я вспомнил бензохранилище неподалеку от здания: оттуда можно было просматривать и обстреливать Республиканскую улицу. При первой возможности решил обследовать его и использовать для огневой точки.

Для отражения вражеской атаки мы создали группу в составе Павлова, Рамазанова, Свирина и Воронова. Перед ними поставили задачу — в случае приближения фашистов к дому забросать и уничтожить прорвавшихся ручными гранатами. Старшим группы я назначил Павлова.

Со стороны Республиканской улицы и «молочного дома» били вражеские пулеметы. Через некоторое время западную (торцовую) стену начали обстреливать минометы. С каждой минутой огонь нарастал. Из-за сплошной стены разрывов и поднятой ими завесы пыли невозможно было разглядеть, что происходит впереди. Но мы знали, как только будет прекращен минометный огонь, фашисты пойдут на приступ. Прильнув к амбразурам, бойцы с волнением ждали решительную минуту. Спокойствие не покидало их даже в этом тревожном ожидании.

— Он, дурак, думал, что мы наверху будем сидеть, — говорил Глущенко. — Тильки покажись на вулице, побачишь, як мы стрелять начнем.