Хомак спустился на дно ямы, и тут же с дальнего краю загремел голос Залмана Супскиса. Тот спрашивал, признаёт ли Братислав себя виновным в смерти Дыры. Грозно так спрашивал!

— Да, признаю! — дерзко прокричал Хомак. — Это из-за меня она сдохла!

— Чем докажешь? — вкрадчиво пропел уже Прыщ.

— Моя куртка! — выкрикнул Братислав. — именная куртка, лично вышитая пани Дырой. Она куталась в мою куртку, когда умирала.

— Именная? — поднял бровь Прыщ. — Там было вышито: «Хома Брут». Разве так тебя зовут, о убийца нашей надежды?

— Хома Брут — это я! — вскричал Братислав Хомак. — Это сокращение моего имени! Моего, а не, к примеру, вашего!

— Кто готов оспорить слова претендента? — поинтересовался Супскис.

— Я! — раздался громкий голос.

Пан Кшиштоф присмотрелся к мутанту, который решил бросить вызов Хомаку — и узнал Вертизада. Того самого бессовестного гея-мутанта, который ночной порой посетил в Березани Вацлава Клавичека. Помнится, его голову Дыра выменяла Пердуну на голову Сопли.

Пердун Соплю теперь наверняка обезглавил, а вот Дыра насильника Вертизада не успела казнить. Слишком рано сама умерла. Многое не свершила.

— Это ты, Вертизад? — задал ритуальный вопрос Прыщ.

— Да, это я, — ответствовал тот, — и это именно я убил Дыру, а вовсе не самозванец Хома Брут. Я убил её первым, — Вертизад осклабился, — чтобы она не убила меня. Наша Дыра, признаться, была такая дыра…

— Зачем она хотела тебя убить? — строго спросил пан Щепаньски.

— Затем, что я осеменил одного из твоих людей! — расхохотался ему в лицо гей-мутант. — А парень не выдержал и всем похвастался!..

— Хорошо! — провозгласил Супскис. — Вас рассудит поединок.

При этих словах лицо Братислава глубоко внизу заметно побледнело и вытянулось. Настолько заметно, что среди мутантов-зрителей раздались озорные смешки.

Развязной гейской походкой Вертизад стал спускаться по лестнице на дно ямы-арены. На середине пути он сделал непристойный жест и, паясничая, прокричал Братиславу Хомаку:

— Иди сюда! Я тебя осеменю!

Грянул дружный хохот мутантов, которые только что посмеивались над цветом лица щепаньского претендента. Идея осеменения носила явно издевательский характер — и не могла их не воодушевить. Ничто так не сплачивает мутантские ряды, как воля над кем-то поизмываться.

В ожидании соперника Хомак тупо стоял на дне ямы, но тут вдруг задёргался. По всему, осознал, что всё серьёзно, что спускаются к нему не для словесной перепалки.

— Оружие! — закричал пан Щепаньски. — Понадобится оружие!

Хомак поднял на него непонятливое лицо. Совсем растерялся на гладиаторской арене, кабинетный певец борьбы за существование.

Пан Кшиштоф ещё раз крикнул: выбирай, мол, оружие, пока не поздно. Братислав заметался, в панике чуть не поскользнулся на клеёнке, вновь остановился, переводя дух.

— Здесь ничего нет! — он развёл руками, стоя прямо над широкой клеёнкой, под которой даже с высоты угадывались древки копий, лезвия длинных ножей, топорища секир.

— Холодное оружие! — закричал пан Кшиштоф. — Под клеёнкой!

— А, холодное! Под клеёнкой… — дошло до Братислава, — так бы сразу… — он не стал договаривать, а откинул клеёнку.

Удивиться пришлось не столько Хомаку, сколько пану Щепаньски. Ничего из богатейшего боевого арсенала пани Дыры в гладиаторскую яму не попало. Глиста, что ли, всё разворовал? Так скоро!

Под клеёнкой лежал в основном сельскохозяйственный инвентарь. Вилы, грабли, лопата, топоры… Нет, один из топоров был ничего себе — Братислав Хомак его-то и подхватил. Но предназначался такой топор явно не для боя, а так — лес рубить.

Вертизад, как спустился в яму, тоже бросился к клеёнке с инвентарём. Подхватил вилы, какие подлиннее, да поострее. Понадеялся достать соперника одним ударом, прежде чем тот размахнётся. Если человека пропороть вилами, дальше он дерётся не так хорошо — доказанный факт.

И начался поединок. Вертизад с вилами наперевес гонял Хомака по арене, при этом не забывая время от времени повертеть задом специально ради развлечения публики. А публике много и не надо, чтобы со всей искренностью покатиться со смеху.

Братислав отступал, всё не решаясь пустить в дело тяжёлый топор. Мутанты-зрители кричали ему что-то оскорбительное, но Хомак их вряд ли слышал. В общем-то, поступал вполне целесообразно. Что зрители, когда победить надо Вертизада, и только его.

А потом Вертизаду надоело корчить паяца. Он бросился на Хомака, силясь поднять его на вилы, отвлекая соперника истошным воплем:

— Осеменю!..

Братислав неожиданно поднырнул под вилы — те его только по щеке чиркнули — да как хряпнет топором в лицо. А у Вертизада лицо — довольно смазливое, как для мутанта. Было.

Пытаясь защитить красоту, Вертизад выронил вилы и ну ладонями закрываться. Но Братислав Хомак уже вошёл в раж: он рубил мутанту лицо пополам с ладонями, отсекал пальцы, скулы, нос. И приговаривал:

— Получай! Получай! Это тебе за осеменение! А вот это — за Клавичека! Запомнишь Клавичека, гамнюк! Ещё получи!

Остановился Братислав только тогда, когда соперник с полчаса пролежал на песке гладиаторской арены. Лицо Вертизада к тому времени походило на изящно выдолбленную деревянную ложку.

— Кажется, он победил, — с неудовольствием констатировал Супскис, — на сегодня всё. Поединок закончен.

Только и после официальной отмашки Братислав не успокоился. Он всё далее крушил вертизадовы останки под бурные рукоплескания и радостный рёв зрителей. Мутанты такие зрелища особенно ценят.

Пан Щепаньски думал было лично спуститься на арену, остановить парня — но отчего-то страшно стало спускаться. Что, как попадёт по лицу топором от неадекватного поединщика?

Отряд капитана Суздальцева окопался в берёзовом лесу, немного в стороне от нахоженных троп в Березань, но и не так, чтобы очень далеко. Кое-что с Березанью их ещё связывало. Сначала — капитан Багров, пока он ещё находился на излечении «Хирургов через заборы». Потом, после счастливого бегства Багрова — посланные в Столичную Елань рядовые Хрусталёв и Рябинович. Ведь парни под конец работы экспедиции обязательно вернутся в Березань: так договорились.

Слишком рано ребят не ждали, вот и просчитались чуток. Ну кто же мог подумать, что со Славомиром Костичем случится беда, которая и их приведёт втроём с ним в такую гиблую засаду? Никто бы не мог. Ибо соваться в Березань после чудесного побега раненого капитана — это уже испытывать судьбу на прочность. Знали бы Хрусталёв и Рябинович… Но не знали. Догадаться бы вовремя Суздальцеву… Но вышло не вовремя.

Догадаться пришлось позавчера, когда со стороны Березани донеслись звуки автоматной стрельбы. Долгий, довольно интенсивный бой чуть приостановился, чтобы завершиться впечатляющим взрывом. Бабах — и в селении тишина.

— Это наши мины! — предугадал Мамедов, светясь от великой гордости. — Там, в подвале! Ух, как рвануло!

Мины в подвале расставлял в основном он. Сделал это несколько небрежно, что — в результате — спасло жизнь знакомому с его почерком капитану Багрову. Капитан сумел набрать в подвале оружия и притом не подорваться. А кто-то другой не сумел. Неужели наши? — гадал Суздальцев. К сожалению, было похоже. Если у Рябиновича и Хрусталёва кончились патроны, — а как им не кончиться в том автоматном крошилове?..

Подробнее о случае с Хрусталёвым, Рябиновичем и Костичем капитану Суздальцеву поведал «язык» — мутант в красной балаклаве, пойманный вчера в лесу близ тропы от Березани. Мутанты, конечно, бывают разными, попадаются и неразговорчивые, но этот — исключительно «шуганный», примерно того же подтипа, что и Сопля, но глупее. На такого чуть надави — выложит всё: правду, ложь, глупые домыслы. Главное, не станет молчать.

Хрыч — так звали мутанта — показал, что послан в разведку. Главная задача — разыскать беглого капитана Багрова. Причём с добрыми намерениями. Конечно, упомянутого капитана желает съесть Пердун, да только не съест, потому что у Прыща теперь больше власти, а намерения Прыща — именно что добрые.