Впрочем, туда-то юноши, как раз не стремились. Оба хотели носить — и носить с гордостью! — снежно-синие цвета Восходного Караула Дома Ваин. Подобная верность не могла не вызывать уважения.
Комнату напротив друзей занимал Твеир — он отсутствовал на вступительном испытании. Высокий и мускулистый, от Кригара юноша отличался лишь меньшей словоохотливостью. Его родной городок Феердайн находился на западном берегу реки Хегур, недалеко от Низких Ущелий, на границе земель Дома Летар и равнин Латтрана. В школе Перворожденный появился в один год с наследником Ваин.
После смерти отца Твеира, желание служить в Темной Страже боролось в нем с долгом главы семьи: позаботиться о матери и младшей сестренке. Но мать — мудрая женщина! — настояла: «Мужчина должен сражаться, чтобы женщины и дети жили!»
Каждый раз, когда Твеир упоминал о сестре (это, наверное, единственная тема, на которую он говорил с охотой), перед глазами Марена вставало лицо Деи — его собственной сестры, кровной дочери короля. В ее присутствии, пусть и молчаливом — даже, когда она и разговаривать еще не умела, — принц чувствовал умиротворение и покой. Тяжесть, что обычно давила на плечи, словно ответственность за судьбу всего Мира, уходила на второй план. Все становилось легко и понятно — ты здесь, и ты жив, а все вокруг подождет.
И сейчас в школе, вдали от нее, неподъемный груз вновь навалился всем своим весом.
Нет, это не угнетало, не делало слабым. Это больше походило на тяжелый взгляд, на сотни и тысячи взглядов «упертых» в спину. Словно от каждого принятого решения зависит не только твоя жизнь, но и жизни многих. Словно за тобой неустанно наблюдают.
Праотец говорил, что именно так себя чувствует Настоящий Король. И именно таким, по его словам, был Инген.
…Первый виток в Мор де Аесир для Марена пролетел незаметно.
С первых же дней, как и сказал главный наставник, Марен занимался отдельно. Вместе со всеми, но в стороне. Но при всем желании, учителя не могли не видеть, как легко принц осваивает любые приемы. Он повторял их так, будто знал наизусть, будто это естественные для него движения. Меч в ладони становился продолжением руки и, что называется, «парил» — легко и непринужденно.
Все это относилось и к двуручному мечу. Правда, дахондиру, логмесу или ваирлоту принц предпочитал хедмор. Он занимался с ним ежедневно, бывало и после заката. Клинок в руках принца оживал и «насвистывал» рассекаемым воздухом затейливые мелодии. Сталь сливалась в мерцающие полукружья, уследить за которыми не представлялось возможным.
С той же легкостью он орудовал и двумя короткими мечами, которые назывались «парными» — потому как использовались в паре со щитом или вторым мечом; и маскатом, который, по сути своей, являлся полуторным, но в руках юного принца выглядел, как настоящий «двуручник».
К маскату как раз Марен и питал наибольшую «привязанность». А то, что он проделывал с двумя такими мечами, повторить не смог бы никто, во всем Ардегралетте. Но никто и не видел этого — принц никогда не выходил на поединки на занятиях.
И все же ни у кого, из наблюдавших за принцем хоть краем глаза, не возникало сомнений в том, кто в школе Меча Богов является истинным Богом Меча.
Часто с принцем занимался Кригар, а порой — и друзья из Грансена. Но только после занятий, в свободное время: учителя строго следили за распоряжением главного наставника. И Марен ни в коем случае не потворствовал нарушению правил.
Со временем к ним присоединился Твеир, но опять же, после занятий.
Юноши слушали принца, перенимали движения, выпады и стойки, многие из которых, повторить могли с трудом. А если и получалось, это отнимало столько сил, что исход боя становился предрешен и, увы, не в их пользу. Но все же, стоило знать эти движения, хотя бы на крайний случай — каждое могло стать весомым «последним аргументом» при разумном использовании.
С луком принц занимался реже, но умело клал стрелы «древко в древко». И, казалось, мог делать это с закрытыми глазами.
Но, несмотря на явную одаренность, оставалось и то, в чем принц Летар оказался несколько слаб: плохо давался конный бой. Но в том вина принадлежала, скорее, коням. Под Мареном они постоянно нервничали, норовили взбрыкнуть или встать на дыбы, а то и вовсе бросались прочь, как обезумевшие. Единственный из всех, кто не пугался принца — Альтран, белый жеребец Кригара, потомок очень древней породы, видевшей, как считалось, самих Кровавых Богов. Под принцем он вел себя спокойно, и едва ли не послушнее, чем под хозяином.
К тому же, сражаясь верхом, Перворожденные теряли естественную скорость, поэтому принц предпочитал пеший бой.
Марен не пропускал ни одного занятия. Внимательно наблюдал за обучением, слушал наставников, несмотря на то, что на него старались не обращать внимания. Но учился отнюдь не владению сталью. Наоборот, смотрел, как владеют другие. «Важно знать своего противника», — всегда говорил праотец, обучая еще совсем юных Марена с Колленом. И принц внимательно наблюдал, чему учат мастера — и признаться, они носили свои титулы по праву.
Но зная, как сражаются лучшие, можно побеждать лучших, затрачивая меньше усилий! Принц знал все их приемы, а они не знали и сотой доли того, на что он способен.
Свободного времени почти не оставалось. Да, и его юноша тратил на Зал Знаний. Изучал легенды, мифы, пророчества, которыми изобиловали рукописи и свитки. Искал хоть малейшее упоминание о Зверях, или Диких Родичах. Зал Знаний крепости Атеом хранил поистине древние артефакты.
Среди вороха пергамента принц наткнулся на окаменевшие глиняные скрижали, и не сразу понял, что это такое. Засечки и точки, покрытые ни одним слоем пыли, казались, множеством простых трещин и сколов. И лишь приглядевшись внимательней, заметил, что хоть трещины и сколы и усеивают добрую часть поверхности, основные символы стоят ровным строем. Более того — повторяются. Но это — не понятные и привычные руны, а некая клинопись, каждый символ содержал, самое большее, три штриха.
В них проглядывало, что-то схожее с символами, что наносились на кольца выпускников.
И Марен не преминул спросить об этом мастера Дайнера.
— Ты верно подметил, — подтвердил наставник. — Символы Атеом основаны на этих додревних рунах. По крайней мере, на малой их части. Считается, что это язык Древних драконов, или Тем де Сир, как его называют — Глас Небес. Взгляни сюда.
Дайнер перебрал несколько табличек, достал одну, отвернул в сторону и дунул. Серое облако поднялось в воздух, засверкав в пламени свечей.
— Давненько я не брал их в руки, — посетовал он, стирая остатки пыли ладонью. — Вот здесь, — палец заскользил по насечкам древних знаков, но читал мастер на родном языке, — «Negen sam mun uskarit ofano tolef [Тот, кто повелевает над двенадцатью]». Ничего не напоминает?
— Сеан офано толеф — первый над двенадцатью.
— Верно. Сейчас мы используем руну «тринадцать». И пишем, «тринадцать Старших Богов». Но! Если вернуться к прошлому, звучало бы: «Первый над двенадцатью Старшими Богами»!
— Бог… над Богами? — усомнился Марен. — Но мы знаем имена всех Старших: Эриан, Вардена, Акев, Хемаль, Венет…
— Я знаю имена Богов, — усмехнулся Дайнер. — Как и имена Крылатых Змеев, и некоторых Диких драконов.
— … и везде «первым среди Старших» называют Эриана. — закончил Марен.
Дайнер кивнул, все так же усмехаясь.
— И это — верно. Но его называют «первый СРЕДИ», а не «первый НАД». «Сеан офано толеф» — совершенно самостоятельная руна! Ни ледари, ни Дикие драконы, ни даже Боги не обозначаются ей — применительно к ним она вообще не встречается на этих скрижалях! Но, — мастер поучительно поднял палец, — такая формулировка используется в более поздних свитках и рукописях. Например, когда речь идет о командующем теаларом итлаире. В этом случае о нем пишут: «первый над двенадцатью», но пишут всегда полностью, и никогда — самой руной, всегда только руна «тринадцать».