Я выглянул из кельи. В коридоре ни Дитера, ни Мастера. Наверняка они идут к месту Ксавье. Я найду их там.

Ориентироваться в Лабиринте стало не сложнее, чем в коридорах школы. Я ощущал оставшуюся за спиной расписанную келью, как будто она - магнитный полюс. Чувствовал, куда повернуть, чтобы выйти в спиральную загогулину, где играла в последний раз Индия - её музыка въелась в коралл тремя повторяющимися тактами. И знал, куда идти, чтобы найти место Ксавье.

Мутное лунное пятно в небе подёргивалось за перекатами Мантии. Кораллы светились ярче обычного и, потрескивая, тянулись живыми костями вверх. Треск сливался в шум прибоя, как будто они скучают по воде.

Океана нет, это мой ум создаёт целостный звук, везде ищет закономерности и когерентную историю. Как увидеть настоящую картину, за тем, что я себе нафантазировал? Может, Индия дома, и я мог бы тоже уйти домой.

Океан гудел из кельи Ксавье. Я заглянул - и оказался на краю густого синего, чудовищного шторма. Нет берега, нет точки опоры. Со всех сторон смыкалась тёмная, смертоносная вода и вздыбленные волны, а от горизонта поднимался вал цунами.

Я задохнулся от неописуемой огромности океана, от его жажды влиться в меня и поглотить.

Краска покрывала стены, покрывала пол, забивала поры коралла и, кажется, новые верхние участки лабиринта, которые только росли, тоже были темны и наполнены ею.

Нарисованное Ксавье чудовищно. Чудовищно и выходит за пределы...всего.

Я тоже так хочу.

Если бы я доверился Мастеру, то научился бы. Это страшно, как всякая стихия, но лишь такое творчество имеет право на жизнь. Оно и есть жизнь. Зря я считал Дитера штамповщиком, это я жалок по сравнению с ним. А он... он болен. Болен и великолепен.

Раз уж я здесь, почему бы не украсть то знание, которое Мастер собирается подарить Ксавье? Может быть, это изменит и меня.

Не выдерживая близости к стихии, я отступил в соседний коридор. Повернул направо - и оказался в зале со скульптурами. Десяток Марий, выполненных в разных стилях и материалов, замерли в изящных и холодных позах. В основном композиции были из белоснежного пластика, одна - из дерева, ещё две - из мотков проволоки. Зачем их сюда поставили? Кто и когда их сделал? Скульпторов на конкурсе не было, а в галерее Мастера я этих работ не видел.

За уродливой кубической Марией на стене был выбит и разукрашен охряной краской маленький, размером с кошку, бизон. Как будто сбежал из давно затопленных неолитических пещер.

- Сторожи. - Велел я ему и погладил рыжую спину.

Позади раздались невнятные голоса.

Я выскочил из зала с Золушками и притаился на развилке. Но это были не Мастер и Дитер.

- ...моя очередь. - Голос Агаты. - Я могу одна, так что сопровождать - это лишнее, Грегор.

- Нет, не твоя.

Я опустился на корточки за плавным изгибом стены, ожидая пока они пройдут.

- Ты слабая. А за ним сегодня нужен присмотр, всё уже близко.

Я выглянул. Агата куталась в светлую кружевную пелерину, а Фишер шаркал и сутулился. После секунд молчания женщина ответила:

- Я не смогу смотреть, если все пойдёт не по плану.

- Я о том же. Ты слабая. Отвернёшься.

Он вдруг резко обернулся. Я спрятался, за миг до того, как его взгляд мог скользнуть по мне. Сердце быстро-быстро стучало в горле.

- Что такое? - Прерывисто спросила Агата. - Он за нами?

- Нет. Он впереди. Не останавливайся.

Я встал и двинулся следом. Вслушиваясь в тишину так же, как в звуки. Сердце не успокаивалось.

Фишер и Агата разделились, я пошёл за женщиной.

Агата остановилась на тройной развилке, сняла пелерину, положила на землю и села. Стена за её спиной гладко изгибалась - я двинулся по большой дуге, обходя её, пока не заметил острую тень Фишера.

Подручные Мастера с двух сторон окружили один из длинных овальных залов лабиринта. Незамеченным, я прокрался по параллельным коридорам, вышел ближе ко входу в эту комнату, и заглянул.

Оштукатуренные стены светились бело и ярко. Стоя спиной ко мне, Ксавье смотрел вперёд, на картинку, созданную лучом переносного проектора на стене. Мастер, сгорбившись и тяжело опираясь на трость, расхаживал по залу. Осколки коралла под его ногами хрустели, как снег.

Они не заметили меня, так что я рискнул выглянуть ещё раз.

Луч проецировал на стену заснеженную равнину и статую древнего, почерневшего от времени, божка. Камера дрожала, периодически теряя фокусировку. Затем рывком поехала в сторону - к китайской шелкографии с астрами.

Мастер, вновь похожий на старика, говорил что-то, но я не слышал ни его, ни звуков фильма, если они были. Ксавье кивал. Затем опустился, неудобно складывая на земле длинные ноги.

У дальней стены зала, на высоких изогнутых ножках, стояла большая ванная. Её до краёв заполняла тёмная блестящая вода. Из моего рта, когда я выдыхал, шёл пар, но не от ванны.

Если буду стоять в проёме, меня заметят. К тому же я слишком далеко, чтобы хоть слово разобрать.

Я крался по внешнему периметру вокруг зала, пока не нашёл угол, где смыкались стены, и, цепляясь пальцами за поры коралла полез наверх. Замирая от ужаса каждый раз, когда казалось, что меня услышали. Или что сейчас под моими руками рассыплется полумертвая опора. Она и сыпалась. Мелом на пол, мелом на меня.

Пальцы горели, горели мышцы спины и плеч, и я запыхался раньше, чем рассчитывал. Обещаю, честное слово, я займусь физкультурой, когда это все... завершится. Честное слово.

Я всё-таки забрался. Цепляясь пальцами за пористые новые кораллы, проковырял ногами маленькие выемки в меловой поверхности, и вставил в них носки ботинок. Лучше не думать, как буду спускаться.

Чтобы унять жжение в ладонях, я облизал их, снимая острую коралловую крошку.

Теперь Ксавье и Мастер стояли прямо подо мной, но фильм сбоку было почти не разглядеть.

- ...корни всех этих сил лежат в глубинах искусства. - Шелестел голос Мастера. - Оно питает их, как соки питают плоды растений. Понимаешь? Как кровь питает мозг, омывая его. Искусство трансформирует, а мы, погружаясь в него, становимся обладателями этой силы. Трансформируемся сами и несём её, приливной волной, наружу.

Ксавье, высокий и темноволосый, кажущийся потерянным и больным, сидел неподвижно, впившись остановившимся взглядом в экран. На стене вразнобой мерцали синие и белые пятна, я прикрыл рукавом заболевшие от их чехарды глаза.

Слова Мастера... резонировали. И что-то внутри меня отзывалось, болезненно подтверждая: «истина».

- Эту трансформацию нельзя пройти плавно, как нельзя шаг за шагом входить в ледяную воду. Она преодолевается этапами. Скачками. Процесс стадиален, но бесконечен. В него нужно погрузиться полностью, отдав себя без остатка - и тогда ты получишь ответ. Понимаешь, о чём я?

Голова Ксавье дёрнулась: вниз - вверх.

Я не понимал, но тоже кивнул.

- В чём мой дар? - Задал Ксавье жуткий вопрос.

Он нарисовал воду, в которой я чуть не утонул. Рисовать - его дар. Как можно не понимать этого? И все же он спрашивает. А я вслушиваюсь в ответ.

- Ты должен погрузиться в это чувство, чтобы понять. Понять сам. Найти его на дне своей души. Итак... в чём твой дар?

Мастер положил ладонь на макушку Дитера, словно благословляя. Ксавье, не отрываясь, смотрел фильм, наверное, там было что-то важное. Вспышки проектора световым эхом отражались за моим затылком.

- Я заставляю ...заставляю других переживать то, что чувствую сам. - Произнёс Ксавье так тихо, что я едва расслышал.

Искусством? Ведь он - про искусство?

Рядом с Ксавье я испытывал злость и раздражение, а сегодня даже - зависть. Может ли это быть навеянным? Нет, думать так - это снимать с себя ответственность, а все мои чувства - моя ответственность.

- Ты вдохновляешь. - Мягко сказал Мастер. - Это твой талант. Не стыдись его.

Мария говорила, что её талант быть музой.

Не отрывая Дитера от созерцания фильма, Седек опустился на колени сбоку от него и заглянул художнику в лицо.