- Не смеем дольше злоупотреблять вашим вниманием, - азиат с теплотой окинул взглядом окруживших его Хранителей, остановившись на златовласой и улыбнулся собственным воспоминаниям о той памятной фотосессии, о путешествии на свою родину вместе с Марком, о сражении в воссозданном Лауритой измерении, но он более не боялся смотреть ни в ясные глаза девушки, ни в проницательные глаза Джона, - Вы сделали то, что не обязаны были делать, но... Я знал и верил, что только вам под силу будет подобное. Теперь нам с Лаурой многое нужно наверстать, да и дел, требующих решения, перед отъездом скопилось немало.

И вот уже белокурая соблазнительница что-то шепчет лукаво в изящные уши их приятеля-азиата, и они спешат откланяться, сославшись на заботу о брате Ондзи, остававшемуся на попечении его помощников.

Следом за ними засобирались на свой рейс в Токио Марк и Мей.

- Твоя удача, что мы вынуждены уехать, - улучив момент, прошептал молодой человек у самого уха Джона, оказавшись рядом с ним, пока их женщины занимались его с Мей маленьким сыном, - Знал бы ты, до чего же мне охота надавать тебе по роже за то, что обрекаешь любимую женщину в одиночку растить ваших детей.

- Я знаю, Марк, - слабо улыбнулся мужчина, с болью посмотрев в сторону Маргариты, - за это и уважаю тебя. К сожалению, такова дань, которую я должен заплатить, такова цена моей крови. И я ценю то, что Маргарита понимает меня.

Юноша нашел в себе силы и мудрость, если не до конца простить родного отца, то по крайней мере пытаться наладить отношения и сгладить то отчуждение, которое он испытывал к человеку, благодаря которому появился на свет. И надо отдать должное Витриченко-старшему - он проявлял завидное терпение, не позволяя себе давить на сына, понимая, насколько противоречивые эмоции обуревают Марка по отношению к нему, искренне стараясь прийти к взаимопониманию со своим ребенком. Но данная тема так навсегда и останется особенно болезненной для юноши, выросшего без родительской ласки и любви.

- Ты только погляди-ка, малыш не хочет тебя отпускать, - усмехнулась маленькая японка, глядя, как малыш наматывал на свой пальчик темный локон Маргариты, - Ты понравилась ему.

- Только потому, что похожа на его мать и напоминаю мальчику тебя, - с улыбкой заметила молодая женщина, пока Мей с трудом удалось оторвать ребенка от волос Маргариты.

Это было началом глубокой привязанности крошки Кея к своей крестной, что послужит его родителям дополнительным поводом для волнения.

- Нам пора, Маркеш, такси до аэропорта уже ждет, - ласково напомнила азиатка, запустив свои пальцы в его мягкие волосы, легко поглаживая.

Попрощавшись с друзьями, Джон с Маргаритой вернулись в детскую, где Анри играл с малышом Александром. Мальчикам нравилось проводить время вместе: светловолосый ясноглазый сын златокудрой и доктора кружил над головой погремушки, чем веселил приятеля. После чего они играли в прятки - Александр закрывал глаза ручками, а в это время Анри исчезал и снова материализовался за спиной своего маленького друга. Их детские забавы больше беспокоили наблюдавших взрослых, чем самих мальчиков. С Александром Анри не капризничал и вел себя прилично, в отличии от своего поведения в женском обществе матери и сестер.

- Анри, верни куклу сестрам, прошу тебя, - не выдержала Маргарита, увидев, как сын в очередной раз проделал фокус с исчезновением, - Ты же будущий мужчина! Так нельзя!

Мальчик поднял глаза на стоявшего рядом отца. Джон покачал головой и сурово сдвинул брови, представив, насколько сложно придется Маргарите с ним, насколько не просто растить. Вот уж у какого ребенка не стоило бы отбирать конфеты - себе дороже будет. Без твердой мужской руки и затаив обиду на отца - как же тяжело будет Маргарите одной совладать с этим ребенком, с младенчества уже проявляющим свою недюжую силу. В конце концов он не заключенный, а Владыка и Судья, и он найдет время, чтобы побыть с семьей.

Дитя благоразумно предпочло не злить отца, возвратив близняшкам их любимую куклу, недовольно скривив личико и зевнув - он устал играть и, несколько раз моргнув, захныкал. Как раз подошло время укладывать его.

Мастерски окрутив вездесущих акул пера, Ондзи удалось вывезти Лауру из Франции, привлекая минимум ненужного внимания к своим персонам. Уже и так достаточной огласки обрела новость о появившейся привлекательной женщине в окружении эпатажного японца. Журналисты на все лады смаковали это исключительное известие, задаваясь вопросом о личности таинственной незнакомки. Но их это не слишком занимало, когда они оставались наедине. Ей даже не нужно было специально соблазнять его - в присутствии Лауриты азиат терял голову, чего она не могла представить даже в самых смелых своих мечтах. Рядом с ней он терял всякое самообладание. Желание, нужда и потребность - все смешалось в сладостно мучительной симфонии чувств, когда его губы впервые заскользили по гладкой белой коже, стараясь изгнать из её памяти боль и унижение пережитого когда-то насилия, под своими пальцами ощущая плавность и упругость трепещущего хрупкого девичьего тела, отвечающего на его ласки с не меньшей страстью, со стоном отзываясь на каждое прикосновение. Когда обессилев в этом любовном поединке, её белокурая голова лежала на его груди и Лаурита смотрела на него восхищением, Ондзи казалось, они сверкают подобно ярким звездам. Нет, он далеко не сразу уступил своему желанию, его останавливали воспоминания о её прежнем детском образе - а он не был растлителем малолетних, чтобы там не разносили слухи о нем. Только отныне всё было иначе - перед ним была пленительная молодая красавица, и они оба знали, чего хотят друг от друга. И намерены были себе ни в чем не отказывать, с избытком одаривая друг друга любовью, страстью и нежностью.

Тем временем Джон и Маргарита навещали родных в Джайпуре. И почти невозможно подобрать такие слова, чтобы описать радость матери, увидевшей своего сына живым. И долгими промежутками между нечастыми встречами именно это знание будет греть материнское сердце, вызывая нечаянные слезы течь по морщинистой щеке женщины. Её лев, её сын - её гордость.

И в Небесном Граде их встречали, как самых дорогих гостей.

Рыжеволосая и верный Самаэль по-отечески пожурили Джона и заключили их с Маргаритой в крепкие дружеские объятия, распорядившись накрыть стол к ужину в банкетном зале. От юного Алишера удалось скрыть, что отец считался погибшим, и потому его встреча с отцом была долгожданной и принесла только радостное потрясение.

И стоя у могилы отца в фамильной усыпальнице, Джон просил дать ему сил нести этот крест и быть достойным чаяний, что питают на его счет близкие и дорогие люди, оправдать их надежды и доверие. Лишь теперь он в полной мере понял, какой тяжести бремя нес его отец.

Наведавшись перед ужином на кухню, Джон якобы случайно оставил на полке старую масляную лампу.

- Что пожелает Отыскавший? - к огромному изумлению добродушного толстяка повара Рустема, когда он протер её полотенцем, из лампы повалил густой дым, из которого явилась чернокожая дева с белоснежными волосами и белоснежной улыбкой.

- Вы кто будете, барышня? - мужчина сперва испуганно попятился к стене, но после взял себя в руки.

- Мое имя Тристана, - девушка поклонилась, - Я джинния. Я служу Отыскавшему.

- Ну, и дела! - придворный кулинар хлопнул себя по объемному животу, - Сколько лет живу на свете, а ещё не доводилось встречать настоящего джинна, да ещё такого симпатичного. Вы, барышня, поди проголодались-то в своей лампе.

Тристана огляделась и присела на ближайшую лавку:

- О! У вас на кухне действительно так вкусно пахнет!

- Не стесняйтесь, присаживайтесь за стол, - Рустем указал на другую лавку, поближе, и поставил перед ней блюда с овощным рагу, горячими лепешками и фруктами, - А желания у меня не хитрые. Вот, поверите: у старика была бурная жизнь, а сейчас мне даже не с кем поделиться воспоминаниями. В юности меня продали гребцом на галеры, где я кроме всего прочего и научился куховарить для всей команды. Потом меня сделали евнухом, так что у меня не было детей, а я так мечтал о дочери, с которой мы вместе бы творили на кухне волшебство для нашей мамы, - он глубоко вздохнул и сморгнул, что не укрылось от внимательного взгляда джиннии, - И ещё есть у меня одна мечта... Я не обучен грамоте, и если бы кто-нибудь записал историю моей жизни, чтобы смогли прочитать те, кто будет жить после нас, то подарил бы мне практически бессмертие, а мой опыт послужил бы потомкам.