В сенях стукнули дверью.
Ростислав втиснулся в щель между полом и ржавой панцирной сеткой кровати. Ржавая пыль просыпалась в глаза, он заморгал, а в комнате затопали.
— Где этот полудурок?
— Я знаю? Говорил — задавить его надо, — Валерик был категоричен. Так как на стуле сидел Володя, он плюхнулся задом на кровать. Пружины взвизгнули, частой пудрой поднялась в воздух летучая дрянь; продавленная сетка коснулась лежащего под кроватью.
— Мне-то бара-бир, а вот Соратник еще пожалеет, что не дал прикончить чокнутого.
Находясь в отчаянном положении, Пархомцев все-таки повернул голову поудобней. На том месте, где сидел Володя, виднелись только табуреточные ножки и пара штанин, приспущенных на черные полуботинки. Это слегка успокоило; значит, и Володя не мог видеть Ростислава. Но встревожило другое; тяжелый Валериков зад мог почувствовать помеху, препятствующую дальнейшему прогибу сетки. По счастью, бывший приятель увлекся спором.
— Бара-бала... Услышит Соратник — поучит тебя конспирации.
— Видал я его! — Запальчивость Валерика были притворной. — Что я сделаю, если привык выражовываться?
— Отвыкнешь. Поменьше цепляйся к Копченому. Отец запретил...
— Отец! Все Отец, да Отец! Поглядеть хорошенько, так от него навара...
Передние ножки табуретки оторвались от пола, со стуком вернулись в исходное положение.
— Укороти язык, доиграешься...
— Заложишь?!
— Зачем... — табуретка придвинулась к кровати, одновременно голос Володи понизился. — ...Ты еще много не знаешь. — Он сделал многозначительную паузу. — И Отец, и Соратник... они не сами по себе. Они — пешки.
— Ха-ха!
— Не хакай. Не о союзе речь. Здесь... люди посерьезней. Наши стариканы против них — ерунда. — Он почти шептал. — Для тех, настоящих, мы с тобой — пустое место, рвань, мокрушники. Я точно не выяснил, но картина получается, скажу я тебе! так что ты лучше не рискуй. За тобой без того грехов накопилось... Тальку упустил — раз. Павлик преподобный со Светланой сюда заявились — два. Упущенная тобой Наталья тоже здесь обнаружилась днями. Ты ее видел и промолчал при этом — три.
У Пархомцева захватило дух — Валерик вскочил, точно ошпаренный:
— Ты чо?! Очумел, как Копченый? Я что — Магомед? Откуда мне знать, за ради чего Пантеля сюда переехал, да еще стерву свою приволок?
Даже не видя Валерика, Ростислав ощутил, насколько тот перепуган.
— Это Соратник свою дурь на меня актирует! Это он, змей очкастый, парашу гонит, что я Тальку душить не стал... Я ему сразу сказал: «Шиита из меня не сделаешь». Я душить не могу. Ножом могу... Из ствола могу... А он мне: «Надо без крови». Хочешь без крови? Души сам. Ну он и... — Валерик затрепыхался, изворачиваясь. — Тальку я видел. На остановке. Но я подумал — вдруг не она? Вдруг — похожий кто? Вышло... сикось-накось. Ведь я покойников боюсь. — Запричитал. — Она же мертвая была!
— Любишь ты ее — вот и «мертвая», вот и «вдруг не она». Ты Пархомцева только из-за нее. Соратнику на блюдечке поднес. Ты и нас предашь из-за нее. Нет, как хочешь, но с Натальей ты разберись...
Крики спорщиков вспугнули кота, до последней минуты прятавшегося за печкой. Кот метнулся на подоконник, спрыгнул на пол, заскочил под кровать — прямо к самому лицу оцепеневшего Ростислава.
Хохрик, считая, что оказался под надежной защитой, требовательно замяукал, уставившись на хозяина светящимися в подкроватной мгле зелеными глазами.
Счастье в этот день держалось стороны Пархомцева: Валерик перешел в наступление, не обратив внимания на кошачьи вопли:
— Следишь за мной, гомик кожаный?!
Володя пропустил «гомика» мимо ушей:
— Зачем? Хотелось бы унюхать, кто следит за мной. Все мы у Соратника под микроскопом, а он — у тех...
Перепалка продолжалась еще минут пять. Затем разобиженный «приятель» Ростислава хлопнул дверью. Помедлив, покинул помещение и Володя. Пархомцев остался наедине с голодным котом.
В полицейском участке творилось несообразное. В кабинет Закурдаева лезли все, кому не день. Наймушин отталкивал любопытствующих широкой, почти квадратной спиной, а народ усиливал натиск.
— Какого черта! Людмила...
Секретарь оказалась тут же; вяло откликнулась на призыв шефа.
— Выпроводи их!
Юркую секретаршу побаивались сильнее начальника. Разочарованная публика подалась к выходу. Раскинув руки, Людмила выжимала публику из комнаты, словно поршнем, пока последний человек не оказался за порогом. Затем дверь захлопнулась с треском, говорящем о нежелании секретарши скучать в приемной, когда в кабинете у шефа творились такие чудеса.
— Что скажешь?
Закурдаев прикурил от массивной зажигалки. Зажигалка скрипнула, робко заискрила. По фитилю вплелась золотая нить; фитиль стрельнул огнем, погнав в лицо курильщика струйку дыма.
— Сначала вонь, потом огонь, — проворчал Закурдаев. Фитиль задохнулся под выпуклой бронзовой крышкой — новая порция легкой копоти рассеялась в воздухе, омрачая реноме фирмы — изготовителя роскошного прибора «Братья Росс и К0».
— Что я скажу? — просипел. Наймушин. — Я кто — «Ювелирторг»?
— Мысль!
Закурдаев потянулся к телефону. Кучка сияющих камней рассыпалась по столу; ореховая полировка испятналась разноцветными бликами. Присевший было Наймушин испуганно подставил ладони, — пронзительно-зеленый берилл замер у самого края стола.
Была ли это красивая шестигранная призма бериллом — этого, собственно говоря, алтаец, не знал. Все его знания о драгоценных камнях ограничивались сведениями, почерпнутыми в детстве из занимательной книжки Ферсмана. Так запомнилось, что достоинствами настоящего драгоценного камня являются: «Красота, долговечность и редкость». Ну и кое-что еще. Кажется, в той же самой книжке упоминались две или даже три разновидности берилла, самая редкая из которых называлась изумрудом. Названий других, изъятых из самоцветов, он припомнить не мог, сколько ни напрягал свою в общем-то, отличную память. В голове крутилось: «топаз», «гранат», «опал», «нефрит»... Однако звучные слова не желали никак определяться...
Приглашенный Закурдаевым эксперт прибыл через час. Он был вздорен и сер. Если бы не его массивные очки, он выглядел бы совершенно безликим.
Эксперт от минералогии явно тянул время в противовес собственным утверждениям о непомерной занятости. Он долго препирался с шефом региональной полиции. Но препирался скучно, от его слов отдавало казенщиной, невыразительностью и слабым знанием государственного языка, что лишний раз оправдывало прибалтийскую фамилию специалиста. Ассимилировавший прибалт был неприятен Наймушину. Неприятен обликом, а также доскональностью, с которой он рядился в оплате демонстрацией своего брюзгливого превосходства и неуступчивостью. В конце концов, эксперт приступил к делу; ради которого приглашался, и присутствующие вздохнули с облегчением.
Безликий прибалт брал камни один за другим, изредка выдавливая из себя загадочное: «Зона»... «Габитус»... «Двойникование»... «Огонь»... «Карбункул»...
У Наймушина затекла спина, пока эксперт занимался органолептикой, чтобы затем снизойти до собеседников.
— Откуда эта коллекция?
Закурдаев ощерился:
— Мы тоже хотели бы это знать. И надеялись, что вы (он сделал упор на последнем слога) просветите нас.
Эксперт подозрительно-удивленно взглянул на шефа:
— Я — геолог, вернее, геофизик...
— Вот вам и карты в руки, — перебил его Закурдаев. — Где и в каком месте можно набрать таких симпатичных камушков?
— Вы что? Хотите сказать, что все ого, вся эта куча, местного происхождения?
— А разве нет?
Лицо эксперта смялось, как фольга, сжатая в горсти. Он заговорил с угрозой в голосе:
— Скорее я поверю в природный кристалл, имеющий форму «Звезды Кэра», или бриолета, или маркизы... — Он набрал полную грудь воздуха и зашипел, будто ему на большой палец у ноги свалился утюг, — Такого быть не может, потому что не может быть никогда! Гранат... Огненный опал... Изумруд... Турмалин... Оникс... Все находящееся здесь не может быть обнаружено в местных горах. Эти камни не могут быть найдены в одном-единственном месте.