Думаю, сейчас Эйзенхауэра больше беспокоит исход парижской встречи. Наши и американские дипломаты провели за эти полгода большую работу, подготовили несколько беспрецедентных по значению соглашений, ну, вы в курсе, конечно. Было бы обидно потерять плоды всех трудов из-за провокации Даллеса, и президент тоже так считает.

   Обратите внимание ещё на последнюю фразу. Президент готов выплатить компенсацию, но извиняться за инцидент не станет. Думаю, он именно это имел в виду под «невозможным».

   – Пожалуй… М-да, как бы ни хотелось окунуть мерзавцев в дерьмо, но Айк прав, стоит сначала обсудить ситуацию с ним в Париже, наедине, – согласился Никита Сергеевич.

   – Что будем делать с пилотом?

   – Эйзенхауэру пока ответим, что ищем тело, нашли катапультное кресло с зарядом взрывчатки. Сейчас важно сообщить президенту, что мы его поняли и принимаем его предложение встретиться в Париже конфиденциально. Пишите, Андрей Андреич.

   Ответ Хрущёва Эйзенхауэра одновременно и порадовал и огорчил:

   «Господин президент!

   Я рад, что мы с Вами поняли друг друга. Менее всего мне хотелось бы сейчас разрушить то хрупкое взаимопонимание, что сложилось между нами в Кэмп-Дэвиде.

   Я согласен с Вашим предложением отложить выяснение обстоятельств инцидента до нашего конфиденциального разговора в Париже. Разумеется, мы проведём наше расследование, так же, как Вы проведёте своё. При встрече мы сможем обменяться информацией и попытаться найти взаимоприемлемое решение, не отражающееся на престиже вашей и нашей страны. Полагаю, будет желательно избежать лишней огласки и шумихи в прессе. Возможно, стоит дать короткое сообщение о пропавшем над горами Пакистана самолёте с научной аппаратурой? Для нас это будет знаком Вашей приверженности заявленным в предыдущем послании намерениям.

   Информирую Вас, что на данный момент обнаружено катапультное кресло пилота упавшего самолёта. В кресле был заложен мощный заряд взрывчатки. К счастью, никто из поисковой команды не пострадал, но пришлось вызвать сапёров. Интересная подробность, особенно для «научного самолёта», не правда ли?

   Поиск и сбор обломков продолжался до темноты и будет продолжен. Самолёт распался на множество частей, на очень большой высоте, обломки разлетелись по большой площади, поиск затруднён. Если будут какие-либо новости, я сообщу Вам дополнительно.

   С уважением, Н.С. Хрущёв.»

   Президент внимательно прочитал телеграмму:

   – Бог мой, эти негодяи заминировали катапульту у самолёта-разведчика! – он передал бланк телеграммы Гертеру.

   – Но сэр, вы же сами требовали установить самоликвидаторы в самолёте? – удивился госсекретарь.

   – Я имел в виду разведывательную аппаратуру, фотоаппараты, планшеты с картами! Но минировать кресло пилота?

   – Так если пилот попадёт в руки красных живым, они так или иначе вытрясут из него всю информацию, – Гертер пожал плечами. – У нас бы вытрясли. Вы считаете, у красных будет иначе?

   – Конечно, нет... Но всё-таки, взрывать пилота – это как-то неправильно, вы не находите?

   – Я часто нахожу, что многое из того, что мы делаем – неправильно, – философски ответил госсекретарь. – Но мы продолжаем это делать.

   – Поблагодарите Первого секретаря от моего имени, – распорядился президент. – И продолжайте подготовку к саммиту в Париже.

   В последующие дни Хрущёв ещё несколько раз информировал президента о ходе поисков обломков. Обсудив ситуацию с Серовым, они сообщили, что в степи обнаружены отдельные обломки кабины пилота, на некоторых из них остались следы крови.

   Это была малая дезинформация, по сравнению с большой ложью ЦРУ и Госдепартамента.

   Аллен Даллес и Ричард Биссел поняли, что с самолётом что-то случилось, сразу после того, как по времени у него закончилось топливо. Теоретически, конечно, длинные крылья U-2 позволяли, периодически отключая двигатель, продлить полёт на полчаса-час, а то и больше, планируя на восходящих воздушных потоках. Практически же не было гарантии, что выключенный в полёте двигатель удастся запустить снова, поэтому пилот едва ли стал бы рисковать.

   Подождав ещё часа три, руководители ЦРУ сочли самолет погибшим. Удивляло молчание Москвы – никакой информации, ни по телевидению, ни по радио, ни в газетах не появлялось. Ни 19 апреля, ни на следующий день, ни 21-го, ни позже.

   – Не понимаю, – произнёс Биссел, когда они с Даллесом в очередной раз обсуждали ситуацию. – Если красные сбили самолёт – почему молчат? Почему не вопят на весь мир об «американских шпионах»? Если не сбили – тогда где он?

   – Может, он грохнулся где-то в горах Гиндукуша? – предположил Даллес. – В смысле, сам грохнулся, без помощи русских?

   – Нет, мы же слушали эфир! Он крутился возле Семипалатинска, красные пытались его сбить, не могли, и жутко ругались из-за этого, а потом вдруг – тишина.

   – Может, повредили, он стал уходить обратно, но не дотянул до Пешавара или Аданы? Упал где-то в горах?

   – Вот это вернее. Думаю, можно принять это за рабочую гипотезу и поискать в горных районах Пакистана и Афганистана, с воздуха. В Адану он с повреждениями, полученными под Семипалатинском, не полетел бы, – Биссел сосредоточенно изучал карту. – Лететь надо над Каспием, иранской или иракской территорией, а там красные сейчас летают свободно. Одно дело, проскользнуть на рассвете, когда ПВО красных ещё спит, и другое дело – возвращаться днём, когда всё ПВО взбудоражено и находится в полной готовности. Поищем в Афганистане и Пакистане. Надо бы через Госдепартамент сделать заявление о пропаже исследовательского самолёта.

   (В реальной истории такое заявление было опубликовано 3 мая, с тайного одобрения президента)

   – Для этого нужна санкция президента, – Даллес задумался. – Попробую подойти к Гертеру с просьбой. Но придётся соврать, что самолёт не долетел до СССР.

   Госсекретарь, как и ожидал Даллес, поначалу не проявил особого энтузиазма:

   – Пропал 19 апреля, говорите? Вскоре после взлёта из Пешавара? А что же вы четыре дня ждали?

   – Искали в горах, своими силами, – соврал Даллес.

   – Не уверен, что могу опубликовать такое сообщение без санкции президента...

   – Пожалуйста, мистер Гертер, вы нас очень выручите, – попросил Даллес.

   Гертер, в действительности, уже получил инструкции от президента, как раз на подобный случай.

   – Гм... Ну, о'кей, если вы утверждаете, что самолёт не пересекал советскую границу...

   – Он мог заблудиться, и залететь через границу, но, полагаю, упал раньше.

   Гертер понимающе посмотрел на Даллеса, но текст заявления взял.

   В сообщении, опубликованном Госдепартаментом, говорилось, что с 1956 года по программе изучения метеоусловий верхних слоев атмосферы NASA использует самолеты фирмы «Локхид» — U-2. Один из таких самолетов, выполнявший задание 19 апреля 1960 года в воздушном пространстве Турции, говорилось далее в сообщении, пропал без вести около 9 часов утра — возможно, потерпел катастрофу в районе озера Ван. Пилот, вылетевший с аэродрома Адана, находясь в районе Восточной Турции, докладывал о неисправности кислородного оборудования.

   «Восточной Турцией» Госдепартамент после событий 1958 года, именовал официально непризнанную США Народную Республику Курдистан. (АИ)

   Сообщение появилось в газетах 23 апреля, (АИ, реально – 4 мая), но на него мало кто обратил внимание. В пропаже самолёта над горами сенсации не было. Руководство ЦРУ напряженно ждало, какова будет реакция СССР на сообщение, но Москва по-прежнему молчала. В Вашингтоне прошла пресс-конференция, но представители NASA не дали сколько-нибудь информативных ответов на вопросы журналистов – за прикрытие делишек ЦРУ им не доплачивали.

   В тот же день представитель госдепартамента США сделал заявление для прессы, в котором повторялась версия NASA. В заявлении была высказана «осторожная догадка», что самолет, выполнявший исследовательский полет по программе NASA, по всей вероятности, мог случайно пересечь советско-турецкую границу и оказаться над советской территорией.