— Господи, куда вы запропастились? Почему вас надо упрашивать как малого ребенка? Мы дважды помещали объявление во всех газетах! Шеф в бешенстве, Крупецкий украл у него сюжет…

Все это она выпалила ему в лицо, а продавщицы сунули ему под нос газету с объявлением. Пекар, ничего не понимая, начал протестовать:

— Я ничего не сделал, стульев не отдам, а веера у меня нет!

— Не шутите, это вещи второстепенные! — предупредила его грубым голосом Мартушка. — Пошли, вас надо заснять для картотеки, зарегистрировать… Пошли, протестовать нет смысла…

Пекар с большим трудом примирился с такой судьбой, он уже видел, как его, с номером на шее, фотографируют для картотеки преступников и берут у него отпечатки пальцев, которые в конце концов могут и совпасть с отпечатками какого-то бандита; всякое может случиться, и кто поручится за отпечатки!

Коза тоже не хотела добровольно подчиниться жестокой судьбе, она сопротивлялась, как герои книг Джека Лондона; в магазине, полном цветочных запахов, ей, кажется, очень понравилось. И только когда Мартушка схватила с полки со вкусом оформленную вазу с цветами, коза позволила себя уговорить.

— На, чертенок, хочешь икебану? — заманивала она козу в такси. — Орхидей у них нет, но не жалей — они невкусные.

— Это, пожалуй, лишнее… — протестовал против грандиозного подарка Пекар.

— Не волнуйтесь, это на списание, — успокоила их бухгалтерша.

Возле такси столпилась группка людей, посвященных в проблему, как всегда.

— Поймали наконец, слава те господи!

— Знаете, он за ней волочился. А эта старая его застукала, затащила в подворотню и отдубасила!

Подростки успели начертить на такси пальцем:

Мы едва-едва успели; в низких бараках на Колибе как раз делались фотографические пробы для картины из жизни современной молодежи. Но молодежь здесь собралась какая-то странная; впрочем, кто знает, может, сами мы закоснели, и вообще вопрос, современные мы или нет. Коридор полон оригинально одетых парней; они как две капли воды похожи друг на друга — все как один патлатые, в полосатых или джинсовых брюках, в майках чаще всего с надписью БИТЛЗ или ГУД ЙАР. По всей вероятности, это родственники будущих знаменитостей из телевизионного буфета, они так же самозабвенно курят. Другие с отсутствующими лицами в сторонке танцуют джайв, потому что после фотографической должна следовать не менее важная ритмическая проба.

Вот открылась дверь, и из нее вышел один из кандидатов, у которого все уже позади. Он с презрением оценивает ситуацию:

— Без блата не берут. У кого нет наверху папаши…

— Следующий… — раздался из-за двери беспощадный голос.

Пекар протиснулся к двери:

— Извините, я здесь по службе.

— Знаешь его?

— Нет.

— С телевидения. Я его там видел. Рядом с Олдо. С Главачеком[101].

Пекар вошел. Свет юпитеров был направлен прямехонько на опустевший стул посредине помещения, ослепленный Пекар услышал только приказ фотографа:

— Садитесь. Имя, фамилия и год рождения.

Он сел, притянул козу к себе, поставив ее передние ноги на свои колени, чтобы ее было хорошо видно, назвал имя, фамилию и год рождения. Он чувствовал себя как у парикмахера, поэтому и разговор заводил соответствующий:

— …Здесь что — съезд близнецов? Все на одну колодку — шмотки, патлы до плеч; каждый воображает, что он черт знает какой оригинальный…

— Дураки, — поддакивает ему голос. — Не знают, что на себя напялить. У каждого одна мечта — попасть в кино.

Фотограф вышел из-за юпитеров промерить еще раз экспонометром яркость освещения, поправил Пекару и козе наклон головы. Длинные волосы, брюки в полоску, майка с надписью МЭК БЭРЕН (ГОЛДЕН БЛЭНД РЭДИ РАББЕД ЭКСТРА МИЛД).

— Это бросает контрсвет, — заворчал он недовольно. — Вы не могли бы поднять ее немного выше? И улыбаться… Не так напряженно!

Естественно, возвращение домой после такого впечатляющего успеха совершенно иное, чем после ежедневных безрезультатных обходов. Мы еще не умеем, как надо бы, радоваться, не умеем, как надо бы, праздновать, думает Пекар, входя в подъезд панельного дома и тщетно пытаясь сравнить его с римской триумфальной аркой.

Просто по привычке, так как он ни с кем не переписывается и не получает ничего, кроме талонов коммунальных платежей, Пекар открыл почтовый ящик. Из него хлынул поток писем, уже на первый взгляд официальных. Это же просто диво, сколько предписаний может вместить один маленький ящичек.

Коза поняла это превратно, сочтя официальную корреспонденцию желанным изменением меню, и с аппетитом принялась жевать конверты. Пекару пришлось вырывать их у нее изо рта в прямом смысле слова.

— Выплюнь, отдай сейчас же, ты же не знаешь, что это такое! — кричит он на нее и торопится распечатать корреспонденцию. — Неблагодарное животное, тебе пишут прямо с киностудии, совместное производство призывает тебя под ружье.

Он отталкивает козу, копается в письмах, старается их рассортировать, прижимает к груди, потом снова притягивает к себе козу, обнимает ее, подбрасывает конверты вверх и сначала неуверенно, а потом торжествующе кричит:

— Я на пороге славы, я на пороге славы! Приглашения, договора, сроки, соглашения! Я Айседора Дункан, Жозефина Бейкер и сестры Алан[102] в одном лице, я концентрированные сливки общества! Я любимец славы, я надежный претендент циркорамы! Несите на стол картошку по-французски, шампанское пусть льется рекой!

Охапкой вносит на бельэтаж заказную корреспонденцию, даже не заметив свежую надпись на стене около лифта:

Не обращая внимания на скептический взгляд Эльвиры в дверях спальни — у него сейчас нет на это времени, неверующие уверуют и сомневающиеся замолчат, — он лихорадочно копается в бумагах, записывая в кухонный календарь дела, которые их ждут.

— В два часа передача на естественнонаучные темы? В четыре — радио, литературно-музыкальный отдел Главной редакции передач для молодежи и сразу после этого — художник по костюмам Национального театра? Вечером телевидение? Вот сумасшедшие: работают днем и ночью… А куда мы всунем тебя, милая научно-популярная многосерийка «Жизнь вокруг нас»? Этого не успеем, этого, клянусь богом, определенно не успеем…

Ни на одном письме Пекар не находит подписей своих знакомых благодетелей и потенциальных покровителей, но его это не смущает. Скорее наоборот. Он так объясняет это Эльвире:

— То ли еще будет, когда за дело возьмется странный Янко или Мишо, только вот избавится от депрессии! Тогда увидишь!

А в это время на скамейке перед их домом сидит одинокий мужчина, длинная болонья намекает нам, что мы его уже где-то видели. Когда наконец на кухне у Пекаров гаснет свет, человек встает и пытается взобраться на окно бельэтажа. Это было бы совсем нетрудно, если бы он не был человеком абсолютно нетренированным и, наверное, имеющим совсем иные интересы.

Ему уже почти удается заглянуть в кухонное окно, как вдруг нога в неподходящей обуви поскользнулась, послышался звук падения и тягучий вопль. Пекар, одетый уже в пижаму, услышал его, открыл окно спальни и спросил в темноту:

— Алло, кто там?

— Это мы, курицы, ты, умник! — послышалось уже с приличного расстояния.

Пекар обернулся к жене и, закрывая окно, сказал:

— Видишь! Дурацкие шутки. Никак не избавятся от деревенских привычек…

Утро должно было быть радостным, ведь и сам Пекар приветствовал его совсем по-другому звучащим криком, похожим на триумфальное петушиное кукареканье:

— Вымя божье, вперед, трепещи, совместное производство!

Но прежде, чем Пекар успел раскинуть крылья для триумфального полета к кинематографической земле обетованной, он заметил, что перед домом на скамье его ждет, так сказать, собутыльник — обросший Гутфройд с завязанной рукой.