246. ЗАРЯ ВСТАЕТ!
© Перевод А. Прокофьев
Меркнут звезды, белою стеною
Новый грустный день вдали встает,
Снег седой заносит поле боя,
Черный ворон белый труп клюет.
Всё молчит. Глухая даль застыла,
От пожарищ вьется мертвый дым.
Над Днепром великая могила
Речь заводит с ветром снеговым.
Ходит ветер, посланец крылатый,
На кровавое зовет вино,
Припадает где-то к стенам хаты
И стучит в замерзшее окно.
День придет — залечит Канев раны,
Снова древний Киев расцветет.
Ходит ветер Ясною Поляной,
И заря горит, заря встает!
247. Я — СЫН СТРАНЫ СОВЕТОВ
© Перевод Б. Турганов
Я — сын моей страны. Вы слышите, иуды,
С печатью Каина на зачумленном лбу?
Нет, кровью матери я торговать не буду,
С судьбою Родины я слил свою судьбу.
Не только в дни торжеств, на камне пьедестала,
В гирляндах из цветов и в золоте лучей, —
Стократ милей теперь она для сердца стала,
Огнем разящая убийц и палачей.
В крови, в стенаниях, в рыданьях несказанных,
В порыве подвига, живого навсегда,
Блистательнее всех небес благоуханных
Сияет нам ее вседневная страда.
Нам черствый хлеб ее священнее святыни,
Снега зимы ее прекрасны, как весна,
И то, что му́кою она повита ныне, —
Лишь знак, что оживет для радости она.
Я — сын моей страны, той, что своею кровью
Всем племенам земным несет свободы свет, —
И зацветут поля, заколосятся новью,
Советского бойца встречая в час побед.
Я — сын моей страны, той, что мечом и словом
Сметет противника со всех своих дорог;
Еще чело ее горит в венке терновом,
Но слава уж плетет лавровый ей венок.
Пожар свирепствует, вздымается всё выше,
Но встретит гибель враг средь вековых равнин…
О светлая заря, тебя я вижу, вижу!
Страны Советов сын — я нашей правды сын!
248. ПОРТРЕТ ЛЕНИНА
© Перевод автора
Его портрет — в колхозной хате скромной,
Его портрет — в землянке у бойца,—
Портрет того, кто волею огромной
Соединил народные сердца.
Его портрет, который наши дети
Цветами любят нежно украшать, —
Портрет того, кто в глубине столетий,
Как солнце, землю будет озарять.
Когда кипит за вольность бой священный,
Мы пронесем сквозь дым и смертный прах
Его портрет; ведь он живет, нетленный,
На всей земле, во всех живых сердцах.
249. МОЕ СЕЛО
© Перевод А. Глоба
Там где-то, в снежной тьме, село и домик мой,
Где жить учился я, щенок полуслепой,
Неловко, ощупью. Там ветер быстрокрылый
Летит над речкою, откуда пил я силы,
Поля раскинулись, что хлебом золотым
Вскормили малого. Там вился добрый дым
Из труб, маня теплом, и жадно речь родную
Я слушал, и постиг в ней красоту простую.
Там первых лет друзья, там кровная родня;
Там, может быть, еще остался след плетня,
Перед которым я светловолосой Ганне
Смешное, первое нашептывал признанье.
Там близкие мои, — и нет от них вестей,
Но знаю: кровь и тьма залили ширь полей,
Затмили цвет садов, наполнили жилища
Моей Романовки, теперь пустой и нищей, —
Она ограблена, как весь родной мой край,
Печальна и нема, растерзана… О, знай —
За всё прекрасное, изведанное в жизни,
Я песнь и кровь свою готов отдать Отчизне!
250. ВИДЕНИЕ
© Перевод М. Зенкевич
На пароходе «Крупская» с охоты
Домой мы возвращались. В темноте
Плескался Днепр сквозь сон свой стариковский,
И с берега луга благоухали,
И день погожий предвещал петух.
Когда ж ночь августа пришла к рассвету
И стукнула в окно его слепое, —
То берега́ и воду скрыл туман,
Густой, непроницаемый. Мы были
Под самым Киевом, но капитан
Велел остановиться, — за туманом
Мы не могли до пристани дойти,
Не севши на мель. Мы остановились.
Курильщики бессонные набили
Махоркой, бакуном и вергуном
Огромные цигарки-самокрутки
И вышли с приглушенным говорком
На палубу. Хоть выколи глаза —
Ни зги не видно! Слышно лишь одно:
Как плещут волны где-то там, за бортом, —
Всё охватила темнота и сырость.
А город наш так близко — перед нами,—
Мы только можем чувствовать его,
Как близость матери дитя больное
Всё чувствует, хотя ее и нет
Близ колыбели. Налегла на всё
Промозглая, пронзительная сырость.
Казалось нам, что и конца не будет
Стоянью этому у входа в город —
Томительному, жалкому такому…
И вдруг — лишь в сказке это описать! —
Прорвал насквозь туманную завесу
Отважный луч, и в небе синева,
Как чистый взгляд, внезапно прояснилась, —
И на горе крутой предстал пред нами
Наш Киев — переливами садов,
Сверкающими главами церквей,
Строеньями в туманной, легкой дымке;
Он вдруг затрепетал, заговорил,
Весь золотой, серебряный, парчовый,
В торжественный одетый багрянец!
О Киев мой! Нет на земле туманов,
Какие б пред тобой не расступились,
Чтоб ты явил на удивленье миру
Свою красу, свой неустанный гений
И жизнь — бессмертную, как наш народ!