В то лето самое Ясько у нас в именье

Был пастушонком. С ним мы стерегли телят.

Я — пастбищ неофит — пьянел от наслажденья.

Сам Стенли в Африке, я думаю, навряд

Так много пережил. И вот — грехопаденье.

Арбузы ели мы, забыв, что это яд.

Ведь был холерный год, нам запретила мама

И помышлять о них! Припомните Адама.

У Гершки Медника приобретя арбуз,

Мы с ним бежали в сад, и нас листва скрывала.

Казался овощ тот божественным на вкус.

Мы чавкали вовсю, а эхо помогало!

Был этой тайною наш закреплен союз.

Как детство описать в одной странице малой?

Как оживить струну, замолкшую давно?

Зачем всё прошлое — мгновение одно?

С былым восторгом мне под грушею корявой

Аксакова уже, наверно, не читать.

А есть ли груша та? Уж мне не есть лукаво

Запретного плода, чтобы не знала мать.

Уже вечерний свет над зимнею дубравой,

Но в сердце, черт возьми, всех весен благодать!

Покамест греет кровь и жарки строки в песнях,

Читатель молодой, — поэт тебе ровесник!

Ты ходишь по земле неопытной стопой.

Позволь благословить твои пути-дороги!

Дыши и радуйся, — ведь молодость с тобой,

Не избегай борьбы и не беги тревоги.

Лети всегда вперед, как ветер молодой,

Твои пусть никогда не тяжелеют ноги.

Запомни, юноша: движение и крик

Бессмертны, хоть живут они короткий миг.

Об этом я пишу, а тучи над страною[138].

Не лучше ль в ясный день о прошлом рассказать?

Не всю еще напасть железною метлою

Мы вымели с земли, — еще рыдает мать

И, стиснув зубы, брат кремнистою тропою

Идет и падает, чтобы, упавши, встать,

Еще нам смерть грозит, и угрожают беды,

И камни ранят нас, но путь наш — путь победы!

Так! Правда будет жить! И это — наша цель!

Вновь расцветет страна, и радость будет снова,

Но боли не забыть нам в несколько недель,

И может быть, мое сейчас некстати слово,

Некстати, может быть, воспоминаний хмель

Пытаюсь я вплести в страны венок терновый,

Не оскорбительно ль мои стихи звучат,

Когда война и месть ударили в набат?

Пусть мать поверит мне, пусть мне поверят дети, —

Любя грядущее, которое для нас

Сверкает звездами сквозь ночи лихолетий,

О прошлых временах я свой веду рассказ.

Нет, не одни цветы срывал я в годы эти, —

Мне видеть довелось и страшное не раз,

И скажет мастер-внук и внучка-мастерица:

«Всё это было так, но это будто снится!»

Денис с Кузьмою раз (была зима тогда),

По чарке выпивши (частенько выпивали!),

Беседу завели. Стояли холода,

А добрые друзья о лете толковали,

О том, как может жить кукушка без гнезда

И как от черепах рыбешки убегали, —

И утверждал Кузьма, что знает без наук,

В какое время дня обедает паук.

А молчаливый сад в уборе был нарядном.

Деревья в инее сияли за окном,

И поле белое таким казалось ладным,

Плыл розоватый дым над голубым селом.

Мир представлялся мне пособием наглядным,

Он был куда как прост, хоть тайны были в нем,

Хоть удивлялся я Денисовым системам

И формулам Кузьмы — беседе Фабра с Бремом.

Что заставляло их настойчиво вникать

В мир, скрытый для других, в запретные глубины?

Порой едва-едва умевшие читать,

Старались истину найти «простолюдины».

Пытливого ума глубокая печать —

Друзей отметили обильные морщины.

Был каждый знак такой — фантазией прорыт,

Но без фантазии бессилен и Эвклид!

Следя за утками, следя за куликами,

С Денисом мы не раз скользили над водой,

Как тени легкие. И нежными утрами

Денис рассказывал о птице водяной,

И кто из птиц кричит какими голосами,

Какими осенью, какими же весной, —

И раскрывал порой секреты и приметы,

Каких у самого Мензбира даже нету.

Охоту Каленюк забавой называл,

Но ловлю рыбную — занятием отменным,

Священнодействием мой Каленюк считал,

И рыболовом слыл едва ль не вдохновенным.

Весь пруд романовский (он в зелени сверкал)

Ему подвластен был, что было несомненным,

Как Листу инструмент, пилоту — синева,

Шевченку нашему — родные нам слова.

Я с рыбной ловли плыл вечернею порою.

Закатный луч в пруде огни свои гасил,

Далекий горизонт едва мерцал зарею,

Спускались сумерки. Закат неясен был.

Смотрю — в челне Денис. Приветствием со мною

Он перекинулся. Замолк, а я спросил:

«Вы что же дремлете? Ответ держите честно!»

— «Крапивку нюхаю, — и пахнет же чудесно!»