В начале улицы Маркиза де ла Плата остановился автобус, набитый карабинерами. Увидев это, решили позвонить в комиссариат. С дежурным офицером говорила Матильда. Выслушав ее, он сказал: «Сеньора, мы решили обеспечить безопасность вам и сеньору Неруде».

187. Каменные гости

Люди все прибывали. Преодолев лужи, вязкую грязь и обломки, в дом вошли посол Мексики и посол Франции. Перед их глазами предстала страшная картина разгрома в комнате, где стоял гроб с телом поэта. Откуда-то возник пожилой человек в черном костюме и в темных очках — сухощавый, долговязый, сгорбленный. Он с опаской оглядывался по сторонам, как бы не понимая, что здесь произошло. В свое время этот человек ссудил деньги девятнадцатилетнему Неруде на издание его первой книги, а в последние годы во всех своих статьях ополчался на Альенде, преследуя «дух коммунизма везде и всюду». Имя этого человека — Алоне. Он стоял совершенно потерянный, ошеломленный, должно быть не ожидал такого итога своей борьбы.

Аида Фигероа увидела среди пришедших известного певца Патрисио Манса. Она встревожилась: ему надо быть осторожнее и не появляться на людях, ведь всего несколько дней назад зверски убили Виктора Хару… Настало кровавое время. Людей повсюду подстерегает смерть. И те, кому грозила опасность, должны прятаться в надежных местах.

Кое-как обходя лужи и грязь, к дому приближаются Радомиро Томич, Максимо Пачеко и Флавиан Левин…

Журналистка Вирхиния Видаль, которая присутствовала на церемонии вручения Неруде Нобелевской премии в Стокгольме, вглядывается в его лицо сквозь стекло в крышке гроба. Веки поэта сомкнуты, на полных губах застыла легкая улыбка. Вирхиния вспоминает, какими вопросами засыпали Неруду журналисты, когда он сошел с трапа самолета на шведскую землю. «Назовите вашу самую любимую вещь?» — «Старые башмаки». — «А ваше любимое слово?» — «Любовь». И вот теперь он лежит в разгромленной комнате, окруженный людьми, которые, рискуя жизнью, решили быть рядом с ним в его последние часы на земле.

Древо жизни, это чудо народного мексиканского искусства, расколото на мелкие куски. Вирхиния подбирает отлетевшую от него глиняную фигурку девы Марии. Полотна чилийских примитивистов исчезли со стен столовой. Потом их обнаружили в водостоке — полусгнившие, они лежали на дне.

Неизвестные грабители добрались и до спальни. Единственное, что там уцелело, — это камин с бронзовым колоколом, на котором выбиты сплетенные инициалы «М» и «П». Кровать сломана. На вспоротом матрасе чернеют следы военных сапог.

В глубине дома, где находится библиотека и рабочий кабинет Неруды, в чьи окна глядятся ветви деревьев, стоит едкий запах жженой бумаги. Роберто Парада берет в руки книгу со смятой обгоревшей обложкой: Мигель де Унамуно «О трагическом ощущении…». Он пытается разгладить обложку, на глазах у него слезы. Напольные часы, похожие на живое существо, тоже стали жертвой варварского разбоя. Вырван маятник и гири. На циферблате нет стрелок.

В разбитые окна врывается пронизывающий ветер. Соседка Кета Кинтано зовет Матильду к себе. Надо согреться, поесть чего-нибудь горячего. «Нет». Она останется здесь, рядом с Пабло. Тот сентябрьский вечер был не по-весеннему холодным… Внезапно, прислушиваясь к громким шагам, Матильда говорит: «Вон они идут. Я их не приму». Она поднимается по ступенькам в свою спальню и громко хлопает дверью. Но перед уходом успевает бросить Аиде Фигероа: «Поговори с ними ты». Непрошеные визитеры приближаются. Да, вот уж где не место для строевого шага! Собравшиеся смотрят на людей в гражданской и военной одежде. Никто из пришедших не обнажил голову. Многие из них одеты в маскировочные халаты, в походную форму, некоторые — в пятнистые зеленоватые костюмы, которые однажды кубинцы метко окрестили «гусанос»[237]. Один из них представился адъютантом генерала Пиночета. «Я бы хотел видеть вдову и родственников великого поэта Пабло Неруды, прославившего нашу литературу, чтобы выразить им соболезнование…» Он замолкает на какое-то мгновенье, а потом спрашивает: «А где вдова? Где кто-нибудь из членов семьи сеньора Неруды?»

В ответ слышится порывистый голос Челы Альварес: «Все мы здесь члены семьи Пабло Неруды и требуем уважения к нашему горю».

Адъютант почти слово в слово повторяет то, что сказал в первый раз. Он желает говорить с вдовой.

Аида Фигероа отвечает: «Вдова отдыхает. Она вас не примет» — и приглашает этих людей пройти в столовую. Они идут, спотыкаясь о валявшиеся в беспорядке разорванные книги и картины, обломки ламп и шарманок. Адъютант повторяет одно и то же. «Мы пришли выразить соболезнование вдове. — У него явно смущенный вид. — Все это сделали не мы». «Странно, — замечает Аида, — что никто ничего не похитил».

Она ведет пришельцев в кабинет Неруды, показывает им искалеченные часы без маятника, с вывороченными пружинами, выломанной инкрустацией. Потом предлагает взглянуть на портрет старой дамы — в ее глаз вонзен нож, и вниз по лицу идет глубокий надрез. Постепенно вырастает целая гора вещей, извлеченных из водостока. Предводитель пиночетовской делегации твердит свое: «Мы хотим выразить соболезнование…»

Чела Альварес смело бросает ему в лицо:

Адъютант ответил, что «чилийская армия с уважением относится к тем, кто является национальной гордостью страны».

Из водостока меж тем извлекали все новые и новые вещи: подносы, керамическую посуду, изувеченные картины, обломки фарфора.

Затем пиночетовский офицер торжественно уведомил собравшихся, что правительство объявит трехдневный траур в связи со смертью поэта и что траур начнется со дня его кончины. Официальное сообщение о трауре было передано в день похорон Неруды. Таким образом обещанные три дня свелись к одному-двум часам…

Все с каменными лицами смотрели на пиночетовских прислужников. Никто не выразил возмущения. Никто не усмехнулся. Никто не плакал. Те ушли, словно побитые собаки.

Почти одновременно с сообщением об официальном трауре было распространено официальное заявление о том, что группа подростков под предводительством десятилетнего мальчика учинила погром в доме поэта Пабло Неруды.

188. Траурная процессия

Приближался комендантский час, и люди вынуждены были расходиться. У гроба с телом Неруды остались девять человек: Матильда, Лаура Рейес, супруги Каркамо, родственники Матильды, Аида Фигероа, Элена Насименто, Хуанита Флорес, Кета Кинтано и Эрнан Лойола. Лойола успел сходить домой до восьми вечера, когда начинается комендантский час, и принести в «Часкону» теплые одеяла. После бандитского налета в доме Неруды нечем было укрыться. Казалось, что «Часкона» — воплощение самой смерти. Но несмотря ни на что, все в этом порушенном доме дышало особым достоинством.

Матильда пытается заснуть, но через два часа она снова на ногах и весь остаток ночи сидит возле Неруды, не отводя от него глаз.

Наутро, едва кончился комендантский час, в доме стали собираться писатели, политические деятели, преподаватели университета, рабочие, бедно одетые женщины. На лицах — глубокая скорбь.

Пора отправляться на кладбище. И снова вопрос: как вынести гроб? Пытаются выйти через небольшие ворота. Это требует огромных усилий и изобретательности. Как только процессия выходит на улицу Маркиза де ла Плата, навстречу ей летят громкие возгласы. Кто-то кричит: «Товарищ Пабло Неруда!» И все подхватывают хором: «С нами!»

В утренней тишине зазвучали голоса рабочих и студентов. Но где-то рядом затаились люди, прячущие глаза под темными очками.

У небольшой площади у подножия холма Сан-Кристобаль — это в пятидесяти метрах от дома Неруды — к траурной процессии присоединяется новая группа людей.