— Все кандидаты, открыто выступавшие за ЕОС, были постепенно отсеяны…

— Да, ЕОС здорово пострадало, — вставил Леон Бурген.

— Не радуйтесь, — вмешался Огюст Пибаль. — Против Европейского сообщества выступил только один кандидат, но его не избрали. И им пришлось выставить такого кандидата, который занял нейтральную позицию. Совершенно неизвестный человек стал президентом.

— Мсье Пибаль, раз он президент Французской республики, он уже не неизвестный человек, — поправил его профессор Ренгэ.

После своей поездки в Прагу профессор все больше занимался вопросом, который волновал общественное мнение. В начале года он в числе ста профессоров подписал манифест против ремилитаризации Германии. Но ему не нравилось, что в коммунистической прессе то и дело упоминалась его фамилия, и он пожаловался Ирэн Фурнье.

— Зачем вы в своих газетах так часто пишете обо мне?

— Я к этому не причастна, господин профессор.

— Знаю, но надо им об этом сказать. По-моему, нечего поднимать на щит тех, кто уже подписал воззвание, разумнее воспользоваться ими, чтобы привлечь новых. А для этого лучше всего личное общение и обмен мнениями. Я сторонник встречи всех, кто интересуется этим вопросом, — я имею в виду не только участников движения за мир, но и всех остальных, а также и немцев, англичан, итальянцев, бельгийцев, чехов… словом, надо организовать нечто наподобие пражской конференции…

В местном масштабе он полностью одобрял деятельность комитета, который продолжал сбор подписей по домам и организовал свидания с депутатами…

Окрыленный поддержкой Ренгэ, Леон Бурген не прерывал связи с педикюрщиком. Парламентские дебаты в связи с концом года и рождественские каникулы снова отодвинули свидание делегатов с депутатами, но зато после споров удалось достичь единогласия.

Свидание было назначено на десять часов недалеко от дома депутата, которого было намечено повидать раньше других.

Жаклина пришла первая. Вслед за ней появилась Ирэн Фурнье. Она решила принять участие в этой делегации и потому, что это был первый опыт, и на случай, если в последнюю минуту кто-нибудь передумает. Вскоре к обеим женщинам присоединились Леон Бурген и Огюст Пибаль. Педикюрщик прибыл в своей малолитражке и, к удивлению Жаклины, привез преподавателя английского языка. Старушка плохо себя чувствовала и не поехала с ними. Леон познакомил жильцов с Ирэн, и все стали поджидать опоздавших. Прибежала, запыхавшись, консьержка.

— Представляете себе, муж ушел играть в карты с товарищами, и я его еле затащила домой.

Холостяк перепутал адрес и пришел последним. Он весело приветствовал всех, и они тронулись в путь…

— Ну и роскошь! — воскликнул педикюрщик, когда они вошли в дом, где жила женщина-депутат. — Если бы у меня была здесь квартира, я бы брал вдвое дороже.

В парадном они увидели какие-то непонятные приспособления, и учитель объяснил их назначение.

— Нажав кнопку, вы соединяетесь с жильцом, чья фамилия выгравирована на медной дощечке, и переговариваетесь с ним через эту маленькую коробку.

— Послушай-ка, Леон, — сказал Пибаль, — вот была бы умора, если бы ты меня так вызывал вниз.

— Я предпочитаю свистнуть, стоя во дворе, — ответил Леон. — По крайней мере всегда есть надежда, что какая-нибудь девушка тоже высунется в окно.

Ирэн строго посмотрела на них.

На звонок ответила горничная и кислым тоном попросила их подняться по черной лестнице. Преподаватель возмутился и гордо пошел по парадной лестнице. Остальные последовали его примеру. Дверь долго не открывали. Наконец горничная впустила их в переднюю, извинилась за промедление и объяснила, что ей пришлось пройти через всю квартиру.

— А вы по какому делу?

— Мы делегация.

— Вам не повезло. Госпожа находится в своем поместье и вернется только в понедельник вечером.

— Тогда вручите ей вот это письмо, — сказал Леон, предвидевший и такой случай. — Мы просим назначить нам свидание. Нам нужно с нею поговорить от имени шестисот пятидесяти семей, живущих на нашей улице, которые дали нам свои подписи.

— Сообщите депутату наши фамилии, — сказал педикюрщик, протягивая горничной свою визитную карточку.

— Понимаете, вы не одни, госпожа очень занята…

— А вы думаете, мы пришли сюда ради развлечения? — сказал учитель, вспомнив, как их оскорбили, предложив пройти через черный ход.

Холостяка забавляло происходящее.

— Передайте вашей хозяйке, что я — один из ее избирателей.

Горничная записала их фамилии, положила письмо на столик поверх стопки нераспечатанных писем и, вздохнув, сказала:

— Бедная госпожа. Сколько работы ее ждет!

Консьержка чуть не расхохоталась.

— Да, депутат МРП не отличается гостеприимством! — сказала она, когда они вышли на улицу.

После этой неудачи делегаты хотели было отправиться к депутату-социалисту, но учитель их отговорил. Он с ним знаком, тот и так против создания ЕОС. Не говоря уже о том, что коммунисты, упорно голосуя за кандидата в президенты, выставленного социалистами, расположили его к себе… Пибаль раскрыл газету. В ней были напечатаны фамилии тридцати девяти депутатов департамента Сены, официально выступивших против боннского и парижского соглашений.

— Что вы ищете? — спросил водопроводчика учитель.

— В списке этого депутата нет, а вдруг мы добьемся, чтобы и он публично заявил о своем протесте?

— Ну, если вы так настаиваете, идите, но без меня, — ответил преподаватель, — все равно мне уже пора с вами расстаться.

Они решили повидать независимого депутата, который, как было известно, принимал в одном кафе. Педикюрщик пригласил дам к себе в машину, а остальные сели в такси.

— Моторизованная пехота! — сострил Пибаль.

Они вошли в очень светлое помещение, в глубине которого видна была стойка и высокие табуреты.

— Депутат принимает в заднем зале, — сообщил им официант. — Вас вызовут, а пока ждите здесь.

Делегаты сели за столик. В очереди было человек двадцать, среди них много женщин с сумками, наполненными провизией. Глядя на них, Жаклина пожалела, что с утра не сходила на рынок. Педикюрщик заказал своим знакомым по стакану вина. Время от времени в глубине зала открывалась застекленная дверь и девушка с ярко-красными ногтями вызывала:

— Прошу следующего.

— Здесь как у зубного врача, — заметила консьержка. Она нервничала, что оставила дом без присмотра.

Когда они вошли, депутат, маленький толстяк, беспрерывно вытиравший пот со лба, поднял голову и воскликнул:

— Боже, сколько народу!

На столе у него лежал ворох бумаг и стояли пустые бутылки из-под воды. Огромная пепельница была наполнена окурками. Он попросил прощения за то, что не хватает сидений на всех, и послал секретаршу еще за одним стулом, чтобы усадить хотя бы дам.

Ирэн Фурнье немедленно приступила к делу и вынула листы с подписанными петициями.

— Знаете, подписи нетрудно подделать, — сказал депутат.

— Простите, — вмешался педикюрщик, — но за каждой из них следует совершенно разборчивая фамилия и адрес. Можете убедиться собственными глазами.

Депутат устремил хитрые серые глазки на отворот пиджака собеседника, где красовалось несколько орденских ленточек, и внимательно просмотрел списки.

— Все эти люди живут на одной и той же улице?

— Совершенно верно, господин депутат.

— А что это за улица?

— Наша улица, — гордо ответил Пибаль.

Добрая половина подписей была собрана им.

— Поздравляю вас, молодой человек, — с легкой насмешкой сказал депутат, но, видно, внушительный облик педикюрщика возымел свое действие, и толстяк тут же переменил тон.

— Ладно. Давайте поговорим серьезно. Какую угрозу видите все вы в этом сообществе?

Консьержка отметила, что депутат сказал «все вы», признавая тем самым, что они не первые, и с такой силой толкнула локтем Жаклину, что та чуть не прыснула со смеху. Педикюрщик изложил свои доводы: ликвидируется французская армия, и Франция теряет свою независимость…