1956
* * *
Матери
Сколько бы ты ни ходил по земле,
Где бы ты ни был — хлеб–соль на столе.
Год не заглянешь —
хлеб–соль на столе,
Снова обманешь —
хлеб–соль на столе,
Думать забудешь —
хлеб–соль на столе,
Даже осудишь —
хлеб–соль на столе.
Сын походил, побродил по земле,
Сын возвратился — хлеб–соль на столе.
1958
* * *
Я задумываюсь устало
Над угаснувшим угольком,
Над забытым куском металла,
Над увядшим давно цветком…
То, что было, на то, что будет,
Не хотел бы я променять.
И товарищи не осудят
И сумеют меня понять.
Я не мальчик, не сумасшедший.
В отчем доме, в родной стране,
Как бы ни было, день прошедший,
Даже горестный, дорог мне.
Но о том, кто застрял в минувшем
С грустью тихою на лице,
Сожалею, как об уснувшем
В новогоднюю ночь глупце.
Я, подумав над тем, что было,
Непременно вперед бегу
И с волненьем и с новым пылом,
Будто я опоздать могу
К той ракете, что нынче ночью
Отправляется на Луну,
Будто вон она там — воочью
Вся нацелилась в вышину.
Будто куплены все билеты,
Будто заняты все места
До единого, будто это
Явь земная, а не мечта.
1958
ДУМА РОВЕСНИКА
Едва босоногое детство
Ушло от меня навсегда,
Мне отданы были в наследство
Одежда и обувь труда.
Я взял сапоги для работы,
Навек у костра просушил,
В придачу стачал еще боты
И ватную стеганку сшил.
И заячья шапка–ушанка
Входила в наследство мое, —
И ловко сидит, и не жалко
Под голову сунуть ее.
Зато полотняной рубашкой
По праздникам я дорожил.
Мне вовсе не стыдно, не тяжко
Признаться, как трудно я жил.
На ощупь не пробовал нитку,
Не думал про модный покрой, —
Я строил Кузнецк и Магнитку
И знал: впереди — Ангарстрой.
Не шил я нарядной одежды, —
Во имя идеи святой,
Во имя великой надежды
Я мог походить и в простой.
Хотя иногда и хотелось,
Особенно в красные дни,
Чтоб любушка вдруг приоделась
Иной щеголихе сродни,
Но, верен партийному долгу,
Умел я с умом рассудить
И домну сперва — «комсомолку»
В стальной сарафан нарядить.
Хотелось при случае всяком
Слегка самому щегольнуть:
Блеснуть неожиданно лаком
И шляпу с фасоном загнуть.
Но Ленина скромная кепка
Опять вспоминалась, опять.
И я наказал себе крепко:
И в мыслях не двигаться вспять!
В своих сапогах для работы
Прошел я полями войны,
Взойдя на такие высоты,
С которых все дали видны.
Я хвастать совсем не приучен,
Но даже враги говорят,
Что стал я прочнее, и лучше,
И краше мой новый наряд.
Но если художник захочет
Потомкам представить меня,
То пусть он не очень хлопочет,
Резцами о мрамор звеня.
Не надо одежды нарядной,
Как было в уральских снегах,
Останусь я в стеганке ватной
И в добрых своих сапогах.
На крепком литом пьедестале
Я буду все тот же, земной,
Смотреть в неоглядные дали, —
Грядущее мира за мной!
1958
МУСА ДЖАЛИЛЬ
«Я эти стихи без бумаги слагал,
Я строчек не видел и слов не слыхал, —
Я даже шептать их не мог.
Был письменный стол от меня далеко,
Окно, чтоб увидеть его, высоко,
Был крепок тюремный замок.
И то, что слагалось не так, как желал,
Что душу не трогало, я забывал,
Осталось лишь несколько строк —
Железных, откованных в трудной борьбе.
Они помогли мне пробиться к тебе,
Ступить на далекий порог.
Прими же стихи о последней любви,
Прими поцелуй мой и благослови —
Еще не на смерть, а на труд.
Я эти стихи без бумаги слагал,
Я строчек не видел и слов не слыхал —
Я молча гранил изумруд…»
1958
* * *
Ленин зовет нас на труд и на бой.
Ленин глядит со страницы любой.
Ленин — на знамени и на стене.
Ленин в народе — в тебе и во мне.
Если я лживые бросил слова
Иль утаил я секрет мастерства,
Если о долге я стал забывать,
Стал от товарища правду скрывать,
Если я клятву нарушил легко, —
Ленин уже от меня далеко.
Буду врага беспощаднее бить,
Родину буду сильнее любить,
Все, что мне дорого, свято храня, —
Пусть он вовек не покинет меня.