— Как?! — вырвалось у Жан-Марка.

— Тем лучше, — сказал Мерсье. — Для него это удар! Но вернемся к делу: обозленный таким оборотом, он воспользовался обычным оружием трусов — пригрозил, что донесет. Если до следующего дня, то есть до воскресенья, она не изменит решения, он, прежде чем уехать в Лион, пойдет с доносом!

Жан-Марк прикрыл глаза. Его губы повторяли: «Это неправда, это неправда!» — но уже беззвучно.

— Я должен был ее как-то успокоить, — продолжал Мерсье. — Зная малодушие этого ничтожества, я посоветовал ей, чтобы и она ему пригрозила. Я сказал: «Намекни, что в это замешано много людей и что если ты сообщишь нам о его намерении, мы с ним посчитаемся!» Я не знал, что его реакция будет так ужасна! И все-таки во мне жила какая-то тревога, и в воскресенье, около пяти, я отправился к ней. — Он помолчал несколько минут, глядя перед собой. — Когда я пришел, было уже поздно.

— Кто вам открыл?

— Двери дома были не заперты.

— А калитка?

— У меня был ключ.

— Где вы нашли жертву?

— В большой гостиной, на тахте. Она лежала навзничь, и в ее неподвижных глазах читалось безграничное удивление. Я не видел раны, но кровавое пятно на уровне шеи говорило само за себя.

— Вы не пробовали ничего сделать? Вам сразу стало ясно, что это бесполезно?

— Конечно. Я был на войне и знаю, как выглядят мертвые.

— И вы не сочли нужным известить полицию?

— Я уже говорил вам и снова повторяю, что думал только о нем! Ее левая рука опустилась на коврик. Казалось, она показывает на убийцу.

— Объясните свою мысль.

— На Рождество она получила от него дешевое колечко, которое очень любила. Фантазия богатой женщины… И как раз это колечко, «кошачий глаз», пропало с ее пальца. Я подумал: это невозможно. Он не настолько глуп, чтобы унести колечко с собой. Колечко где-то здесь. В одном я был уверен: эта рука его обвиняет! Я должен был найти кольцо, надеть его на палец, а все остальное представлялось мне мелочью. Я действовал как во сне. Поднялся на второй этаж…

Жан-Марк открыл глаза и уставился на Мерсье со знакомым Бело выражением перепуганного зверька. Губы его уже не шевелились.

— Я перетряхнул в комнате все ящики, — продолжал Мерсье. — Наконец я нашел его. Не в шкатулке с драгоценностями, а среди белья, в складке китайского халата. И тогда у меня созрел план!.. Нельзя, чтобы убийца улизнул и понарассказал Бог знает чего своей семье. Родные, конечно, не многим его лучше, и он быстро их обработает. Я пошел на чердак и выбрал там небольшой чемоданчик. Двери в ателье, где он фабриковал свои фальшивки, были открыты, и я увидел этот страшный разгром. Мои подозрения подтвердились! Однако, чтобы не отвлекать внимания полиции, я закрыл двери и поставил ящики на место.

— Спасибо за оказанную помощь, — сказал Пикар.

— Я взял в ее комнате китайский халатик и два полотенца в ванной. Потом в гостиной я надел ей на палец колечко, что было непросто. Топорик я взял на кухне. И одним ударом…

— Не оставляя нигде отпечатков пальцев…

— Вероятно, на мне были водительские перчатки. Я не помню. Потом я поехал.

— Куда?

— Искать его. Сумасшедший план, а все-таки он мне удался. Доехав до улицы Бонапарта, я стал кружить вокруг отеля. Я увидел его около шести. Он возвращался домой с этим своим идиотским выражением. Думаю, на гильотине у него будет такое же.

— Нет! Нет! — воскликнул Жан-Марк.

— Вы его узнали? — спросил Пикар. — Вам было знакомо его лицо?

— Мадемуазель Сарразен показала его мне как-то через окно, когда он от нее уходил.

— Продолжайте.

— Я ждал его на некотором расстоянии от гостиницы. До четверти одиннадцатого. В воскресенье был такой ливень, что на меня никто не обратил внимания. Наконец он вышел и встал под навесом с каким-то типом. Потом тот ушел в отель. Я был как пьяный! Я играл с ним, как кошка с мышкой. Притворился американцем…

— У вас была возможность наблюдать за ним, — заметил Пикар.

— В нужный момент я сделал вид, что у меня сломался автомобиль, — продолжал Мерсье. — На Лионском вокзале я вместо его собственного подсунул ему тот чемодан. У меня хватило выдержки, даже мужества, чтобы не удушить его собственными руками. Это был бы слишком легкий для него конец!

— А если бы он покинул Париж раньше, чем вы его нашли?

— Не знаю. Я бы его под землей достал. Сложность заключалась в том, чтобы заставить его открыть чемодан публично! Это могло произойти в поезде, в кругу семьи, в такси. Где бы это ни произошло, он все равно пережил бы шок и не сумел этого скрыть.

Пока Мерсье произносил свою обвинительную речь, Пикар ни разу не взглянул на Жан-Марка. Теперь он слегка повернул свое кресло и посмотрел на него. Пикар не произнес ни слова, но жеста было довольно. Жан-Марк только этого и ждал.

— Это неправда… Это все неправда… Он ее убил. Убил, а потом отрубил руку… Мы поссорились с ней, признаю, страшно поругались, чуть не подрались… Я ушел, я был сыт всем этим, но не больше. Клянусь своей сестричкой. Когда я уходил, Югетта стояла. Не лежала, а стояла у тахты. Она как раз встала, чтобы дать мне шлепка, как мальчишке, и поэтому я быстро вышел. Она была так удивлена, что не промолвила ни слова. Когда я обернулся у дверей на секунду, она стояла и смотрела на меня…

XIV

Две стороны медали

1

— Вы чуть не подрались? — с интересом спросил Пикар.

Жан-Марк, чтобы успокоить комиссара, а заодно и себя, попробовал улыбнуться.

— Ах, господин комиссар, я просто неудачно выразился. Я как раз ушел, чтобы не произошло ничего такого. Сами знаете, милые бранятся…

Мерсье тяжело дышал.

— «Чуть не подрались», — повторил Пикар, не желавший ничего слушать. — Объясни-ка поподробнее, что ты имел в виду. До сих пор ты упорно твердил, что ваша последняя встреча носила самый идиллический характер, что ты пошел к ней только для того, чтобы попрощаться перед отъездом. Верно?

— Я это и собирался сделать, господин комиссар! Так и должно было все произойти. А получилось по-другому только по моей вине! Я не понимал ее и не хотел понять! Даже здесь, в камере! И понял только сейчас, после всех этих наглых обвинений!

Симон и Блондель положили руки на плечи Мерсье.

— Что ты понял? — спросил Пикар. — Что она действительно хотела покончить с фальсификацией, хотела сделать это для тебя, по любви?

— Господин комиссар! — не выдержал Мерсье.

— Ни слова, Мерсье, иначе вас отведут в камеру.

Бело поднял два пальца. Пикар кивнул.

— А разговор, который ты нам вчера пересказывал, — спросил Бело, — когда она просила прощения, обещала покончить с мошенничеством, в ближайшее время обвенчаться с тобой, уехать в Голландию — он произошел именно в то роковое воскресенье, а не на неделю раньше, как ты утверждал, верно?

Жан-Марк посмотрел на него с таким изумлением, как будто увидел волшебника.

— Да, правда. А как вы узнали?

— Это все, — бросил Бело Пикару.

— Зачем ты так идиотски солгал? — спросил Пикар Жан-Марка.

— Так как-то… Предыдущее воскресенье было таким приятным… Я послал телеграмму в Лион… Мне хотелось выбросить из памяти тот последний день…

— Когда вы «чуть не подрались», — раздраженно закончил фразу Пикар. — Если ты дальше будешь крутить…

— Нет, господин комиссар, нет! Она позвонила мне утром, чтоб я пришел в середине дня. Калитка была отперта. Я замкнул ее за собой. А двери она открыла мне сама. На ней был прелестный халатик. Она взяла меня за руку и сказала: «Идем». Поднявшись на вторую ступеньку, она повернулась. Она часто так делала, чтобы быть со мной одного роста и смотреть прямо в глаза. Взяв меня за лацкан пиджака, она сказала мне все то, о чем я вам уже говорил. Потом, не ожидая моего ответа, произнесла почти сурово: «Сейчас же идем наверх!» Мы поднялись на третий этаж. Там в камине догорала моя копия. Я хотел ее спасти, но Югетта так резко захлопнула дверцу, что чуть не сломала мне палец. Я впал в бешенство и стал кричать: «Давай уж тогда уничтожим все!» Я порвал холст, разломал палитру, растоптал тюбики. «Ты не хочешь со мной работать, относишься ко мне, как к слепому орудию!» — выкрикивал я. А она повторяла растерянно: «Ты что, с ума сошел? Ведь это я делаю для тебя!»