— Конечно, провел, и не один.

— Это помещение было устроено специально для вас?

— Нет.

— Без сомнения, да, — сказал Бело. — Жилые комнаты устроены на чердаке полгода тому назад, не больше.

— Мадемуазель Сарразен хотела, чтобы я там работал.

— Вот видите! — сказал Пикар. — Наконец-то мы до этого дошли.

— «Ты тратишь время на чужие произведения, тогда как можешь создавать свои, — сказала она. — Но этому надо учиться, как любому другому ремеслу. Я устрою тебе хороший уголок для занятий». Мне хотелось заработать много денег, чтобы впоследствии не быть всем обязанным жене. У Пижона в мастерской я не смог бы заработать столько, сколько получил бы за оригинальные произведения. К тому же она часто повторяла: «Честолюбие коллекционера — не только и не столько в том, чтобы собирать картины известных художников. Это только вопрос денег. Намного важнее открыть новый талант. Я хочу сделать для тебя то, что доктор Гаше сделал для Ван Гога».

— Та-ак, — протянул Пикар. — Вот именно, Ван Гог. Там, наверху, находятся документы, связанные с Ван Гогом. Правда, комиссар?

— Ну, там есть много книг и про других художников, — миролюбиво ответил Бело. — Но, в самом деле, наверху найдена большая папка с репродукциями картин Ван Гога, испещренными надписями и пометками. Может быть, господин Берже объяснит нам, что это такое?

Жан-Марк, подражая Пикару, сухо рассмеялся.

— Я никогда не занимался этим. Хотя комнаты устроены для меня, но мадемуазель Сарразен ими тоже пользовалась. Она перенесла туда свой архив, говорила, что у нее в доме слишком мало места.

— На таком чердаке можно было устроить не две, а шесть комнат! — сказал Бело.

— Ома хотела быть рядом со мной, господин комиссар. Иногда она смотрела, как я работаю, иногда листала свои книжки, помечала что-то на репродукциях.

— А в чем, собственно, заключалась ваша работа? — спросил Пикар. — Как художник обретает мастерство в своей профессии?

Жан-Марк понемногу обретал почву под ногами. Он уже хотел прочесть двум полицейским лекцию, но юношеская несдержанность и детская досада взяли верх.

— Я не зачеркиваю современной живописи, — начал он. — Однако молодые художники зачастую довольствуются одним талантом, не шлифуя мастерство. А те, кто относится к искусству серьезно — это слова мадемуазель Сарразен, — как музыканты, должны пройти через этюды. Для художника лучшая школа — это копирование. Все начинали с копирования мастеров! Какое удовольствие наблюдать, как копия постепенно приближается к оригиналу! Это все, господин комиссар.

— Нет, не все, — сказал Пикар. — Вы начали копировать. Кого?

— Ван Гога! — ответил Жан-Марк, не скрывая, что вопрос комиссара показался ему глупым. — Конечно, Ван Гога! Это доставляло ей удовольствие.

— Позвольте мне сделать одно замечание, господин комиссар! — прервал его Бело. — Господин Берже очень интересно рассказывал нам об упражнениях молодого художника. Но, — он повернулся к Жан-Марку, — не очевидно ли, что в вашем случае это копирование было нужно как пятое колесо в телеге? Неужели мадемуазель Сарразен действительно считала, что подобные упражнения вам необходимы? Вам, гениальному копиисту, специалисту высочайшего класса, гордости Пижона? Не лучше ли было склонить вас к собственным поискам?

Жан-Марк поднял голову с вызывающим выражением.

— Она это делала, господин комиссар. Я рисовал что хотел и как хотел. А если она выбрала Ван Гога, то не только для своего удовольствия, но и потому, что считала мою манеру письма слишком гладкой, любовь к деталям — излишней. У Ван Гога художник может научиться свободе!

— В таком случае вам надо еще долго учиться, — заметил Бело. — Ваша любовь к деталям заставила вас скопировать даже подпись Ван Гога.

— Я тренировался, господин комиссар!

— Спасибо за информацию.

— За какую информацию? — не понял Жан-Марк.

— Вы подтвердили, что на ваших работах имелась подпись Ван Гога.

— И таким образом копии превратились в фальсификаты, — поставил Пикар точку над «i».

Жан-Марк растерялся.

— Это не имело значения, господин комиссар! Я ведь их потом сжег! Вы, наверное, нашли в камине пепел?

— На этот раз вы не лжете, — сказал Пикар. — В камине есть обрывки холста.

— Вы спалили все копии? — спросил Бело.

— Да, клянусь вам!

— А зачем? Почему вы не сохранили лучшие?

— Мадемуазель Сарразен велела мне их сжечь. Я слушался ее во всем.

— А собственные картины вы тоже сожгли? — спросил Бело, не давая Жан-Марку передохнуть.

— Нет. Они в гостинице «Марсель».

— Да, я видел. Господин Беда мне показывал.

«Автор ожидает похвал», — подумал Пикар. Бело сразу откликнулся на эту немую просьбу.

— Я не разбираюсь в живописи, но ваши картины приятны для глаза, — сказал он. — Что о них думала мадемуазель Сарразен?

— Они очень, очень ей нравились, господин комиссар! Если б не ее одобрение, я бы не написал всего. Она говорила: «Еще придет твой час!»

— Так почему же она не повесила у себя ни одной вашей работы?

Жан-Марк закусил губу, но вскоре ответил:

— Вы же видели ее квартиру! На стенах сплошь шедевры. Она не могла снять Ренуара или Сислея, чтобы повесить меня.

— Это было бы неплохим поощрением. А наверху, у вас? Там ведь были голые стены! Она могла там повесить ваши лучшие работы? Или по крайней мере расставить их на мольбертах?

— Она никогда этого не делала, — прошептал Жан-Марк.

— Даже на мольбертах? Место на стене — это уже к чему-то обязывает, но на мольберте… — Жан-Марк молчал. — А на полу, возле стены, вы не могли их поставить, хотя бы где-нибудь в углу чердака, чтобы не тащить все к господину Беда? Он засунул ваши полотна на антресоли. Жалуется, что они занимают много места.

Жан-Марк поднес руку ко лбу. На его лице было написано отчаяние.

Пикар ударил кулаком по столу.

— Слушай, Берже, хватит крутить. Две потайные комнаты использовались для фабрикования фальсификатов. Твои собственные картины — предлог, алиби, не больше. И не клянись, что ты все сжег! Где фальшивки? Запомни: завтра все эксперты Парижа приступят к изучению коллекции мадемуазель Сарразен. Если они не найдут ни одного фальсификата, значит, вы с «невестой» спрятали их в другом месте! Где? Ты скажешь или нет? Так или иначе, ты будешь осужден за фальсификацию. Завтра в Нейи будут не только эксперты, но и репортеры из всех газет мира. Кто-нибудь да пронюхает, куда ты сплавил своих поддельных Ван Гогов!

Жан-Марк начал всхлипывать.

— Я не спалил все копии, потому что Югетта сказала: «Можешь спокойно ехать в Лион, я ими займусь…»

Пикар твердо гнул свою линию.

— А это поле брани? — спросил он. — Растоптанные тюбики? Сломанная палитра? Разодранные полотна? Это не твои делишки?

— Нет! Клянусь вам!

Пикар взглянул на Бело, который только пожал плечами, и обратился к Трюфло:

— Пусть этот милый юноша будет где-нибудь поблизости, вскоре я с ним встречусь. «Простите за все!» — бросил он в сторону Жан-Марка. — Оказывается, все — это не все!

X

Две необычные женщины

1

Караульный вывел Жан-Марка.

— Трюфло, — сказал Пикар, — обзвоните журналистов. Я хочу, чтобы завтра на первых страницах газет и журналов появилось известие о фальсификации. Моего имени не упоминайте. Я пошел к шефу.

Тем временем Бело отправился на встречу со следственной группой. Ему надо было как можно скорее увидеть Симона в связи с Огюстой или Тюссена с Блонделем в связи с Жизелью. Он застал всех троих. Тюссена сменил на улице де ла Ферм Малькорн. Заметив, что Симон угнетен, Бело начал беседу с Тюссена и Блонделя. К тому же предмет разговора с Симоном был более деликатным.

— Похоже, вы ничего не нашли, — начал Бело. — Или я ошибаюсь?

— Вы никогда не ошибаетесь, шеф, — ответил Блондель. — Но, хоть наши поиски и были бесплодными, этой очаровашке Жизели не удалось нас провести. За каждым нашим шагом она следила своими вылупленными глазами, полагая, что имеет при этом убийственно презрительное выражение. После того, как мы ничего не нашли, она так очевидно расслабилась, что стало ясно: свою добычу Жизель укрыла где-то в другом месте. Мы спросили, нет ли у нее собственной квартиры. Она ответила, что всегда жила у хозяев. Я все-таки пошел в контору по найму Ле Беллес. Секретарша нашла в картотеке ее карточку и сказала: «Да, да! Мадемуазель Жизель Шарпентье живет на улице Фондари, 37, 15-й округ». Было уже слишком поздно, чтобы нанести туда визит, но, если вы дадите разрешение, шеф, мы с Тюссеном завтра с утра туда отправимся.