— Да, ведь есть еще полицейский! — вспомнил Жирар. — Тот, который меня позвал!

— Вы его знаете?

— Конечно, это Рауль. У него как раз сегодня дежурство.

Они возвратились на вокзал.

— А вот и Рауль! Я его вижу! — воскликнул Жирар.

Рауль Ляруа с двенадцатого округа припомнил, что вроде бы видел автомобиль, но клясться в этом не стал бы. Зато он с полной уверенностью мог сказать, что молодой человек махал руками и кричал. «Стойте! Стойте!»

«Он знал, что водитель его не услышит, значит, ничем не рисковал», — подумал Бело, садясь в полицейскую машину. И все-таки, сам не зная почему, он верил в правдивость этого эпизода.

2

Пикар и Трюфло приготовили для него обед, состоящий из бутербродов, пива и кофе. Жуя бутерброды, Бело рассказывал, что́ ему удалось узнать от носильщика. Трюфло записывал, а Пикар слушал. Как только Бело вернулся на набережную Кэ-дез-Орфевр, Пикар сообщил ему три новости: что вскрытие трупа Огюсты подтвердило отравление, что ее отец приезжает в Париж завтра утром и просит встретить его на вокзале и что шеф Мальбранш хочет вечером собрать на совещание весь отдел.

В дверь постучали. Вошел Кавальоли. Кава был нелюдим, лучшая голова во всем отделе криминалистики. Он положил перед Пикаром листок бумаги.

— Вот первые результаты.

Беседуя с ним, Пикар невольно начинал говорить так же отрывисто.

— Отпечатки?

— Берже, Сарразен.

— Других нет?

— Нет.

— Пепел?

— Крашеное полотно и рама.

— Ван Гог?

— Оригинал или фальшивка. Эксперты разберутся. Есть подпись.

— Подпись? — переспросил Пикар.

Бело рассмешили слова «оригинал или фальшивка».

— Кто же бросит картину Ван Гога в огонь? Подумайте! Да еще в доме коллекционера!

Кавальоли пожал плечами, как бы говоря: «Это вне моей компетенции».

— Все-таки необходимо проконсультироваться с экспертами, — обратился Пикар к Бело. — Спасибо, Кава, можешь идти.

— Остальное — потом, — бросил Кава, уходя.

— Приведите подозреваемого, — сгоряча гаркнул Пикар и тут же поправился: — Приведите, пожалуйста, свидетеля.

Несмотря на сожженные холсты, он назвал его свидетелем.

3

Бело любил сам с собою заключать пари. На этот раз он сам с собой поспорил, что Жан-Марк станет озираться, ища Огюсту. Казалось бы, в этом не было смысла. Все равно выиграет он. Но Бело всегда отождествлял себя с тем, кто предлагает пари.

Он выиграл, едва открылись двери. Убедившись, что Огюсты в кабинете нет, Жан-Марк опустил глаза и пошел к своему обычному креслу.

— Садитесь, господин Берже. — Пикар говорил так же сухо, как всегда, хотя и пытался придать своему голосу дружелюбный тон. — Я вынужден сообщить вам новость, которая может причинить вам боль. Однако эта новость не ухудшает вашего положения, скорей наоборот.

Лицо Жан-Марка просветлело.

— Американец нашелся?

— Нет. Сегодня днем мадемуазель Огюста Шенелон покончила с собой.

Жан-Марк поднял на Бело глаза побитой собаки. Ничего не прочитав на его лице, он повернулся к Пикару. Он ждал продолжения. Продолжения не последовало. Полицейские смотрели на него с любопытством.

— Как это произошло? — спросил наконец Жан-Марк.

— Она отравилась, — ответил Пикар, показав пальцем на лежащую перед ним бумагу.

Казалось, при этих словах до Жан-Марка дошел смысл случившегося. Глаза его остановились.

— Огюста… — произнес он потрясенно.

Пикар постучал по бумажке.

— Она оставила записку. «Простите за все. Пусть меня простит Жан-Марк».

Воцарилась глубокая тишина, нарушаемая только уличным шумом.

— За все? — повторил Жан-Марк.

Пикар показал ему клочок бумаги.

— Это ее почерк?

— Да, — прошептал Жан-Марк.

— Что она такого вам сделала, чтобы решиться на самоубийство?

Жан-Марк, наклонившись вперед, смотрел на Пикара невидящими глазами. Было очевидно, что он поглощен какой-то мыслью. Неожиданно взгляд его ожил.

— Он был ее любовником! — воскликнул Жан-Марк.

— Кто? — в один голос спросили Бело и Пикар.

— Американец!

Жан-Марк уже не сдерживал полета своей фантазии.

— Американец! Так называемый американец! Все ясно, господа! Когда Огюста узнала об истории с «кошачьим глазом», она почувствовала себя оскорбленной и решила увидеться с мадемуазель Сарразен. Югетта мне об этом рассказывала. Огюста была в таком состоянии, что Югетта не решилась впустить ее в квартиру. Огюста угрожала мадемуазель Сарразен, но та не отнеслась к ее словам серьезно. Огюста показалась ей безобидной. Но тот, кто мог быть покинут Югеттой, как Огюста покинута мной, стал ухаживать за Огюстой и, при своей броской внешности, быстро добился успеха. А потом он втянул девушку в свой злодейский план. Это, конечно, не было трудно, потому что ревность — губительное чувство. Не могу утверждать, что убийство было совершено с ее согласия, но раз она покончила с собой и просила у меня прощения, значит, в ее планы входило облить меня грязью, даже упрятать в тюрьму!

— Никто не кончает с собой, когда его желания исполняются, — спокойно заметил Пикар.

— Смотря каким образом! — воскликнул Жан-Марк. — Разве она могла предвидеть, как все это будет? А тут в газетах — история об отрубленной руке и чемодане. Ее охватил ужас! Каждого бы охватил. Вы ее сюда вызывали, господин комиссар? — Жан-Марк не дал ему времени ответить. — А может, она сама позвонила вам, почувствовав отвращение к чудовищу, которому слепо доверилась? По мере того как приближалось время идти в полицию, ее все сильнее охватывала паника. Она приняла наркотик. Огюста в жизни не принимала наркотиков, она была сильной и здоровой девушкой. Я никогда не порвал бы с ней, если б не был уверен, что она — сильная личность! К тому же мы оба были сторонниками абсолютной свободы, мы нравились друг другу, нам хорошо бывало вместе, но никогда нас не связывала настоящая любовь! Огюста прекрасно отдавала себе в этом отчет. Она поняла, что позволила себе поддаться ревности, порожденной вовсе не сильным чувством! Кроме того, — Жан-Марк едва поспевал за мыслями, роившимися у него в голове, — подменив чемоданы, этот тип уже у нее не появлялся. А она не имела понятия, ни где его искать, ни когда они снова встретятся. Ей стало ясно, какой это страшный и подлый человек. Она почувствовала себя потерянной, одинокой, брошенной! А может… — Жан-Марк с трудом проглотил слюну. — А может…

— Трюфло, — сказал Пикар, — дайте господину Берже воды.

Жан-Марк выпил глоток и стал часто дышать ртом.

— А может… — повторил Пикар его слова.

— А может, это он вынудил ее написать записку и отравиться? — выпалил Жан-Марк и закрыл глаза.

В комнате снова воцарилась тишина.

— У тебя есть вопросы? — спросил Пикар Бело.

— Нет, — ответил Бело.

С закрытыми глазами и умиротворением на лице Жан-Марк выглядел, как чудом спасенный от смертельной болезни. Неожиданно Пикар расхохотался. Он откинулся на спинку кресла и хохотал, хлопая в ладоши. Наконец сухой неприятный смех затих.

— А теперь поговорим о живописи, — бесстрастно сказал Пикар.

4

— О живописи? — спросил Жан-Марк, глядя на Бело.

— О живописи. — Бело усмехнулся.

— Вы хорошо знаете квартиру мадемуазель Сарразен, — начал Пикар, счастливый, что закончилась путаная часть допроса. — Чердаки вы знаете? Отвечайте!

— Да, — ответил Жан-Марк, сбитый с толку.

Пикар был уверен, что парень хотел бы вернуться к самоубийству Огюсты и дальше строить домыслы.

— О комнатах наверху вам известно?

— Да, господин комиссар.

— Вы там расположились?

— Нет, господин комиссар.

— Я не имею в виду, что у вас там была спальня. Этого вам, конечно, не требовалось.

— Я не провел там ни одной ночи, клянусь вам! — прервал комиссара Жан-Марк.

— Вы можете также поклясться, что не провели там ни одного дня?