— Нет, этого не могло случиться, — качнул головой Дитер. И что-то в его голосе заставило меня вздрогнуть и испуганным шепотом спросить:

— Но почему?!

— Потому что Оракул не приехала на совет, моя пичужка, — мягко ответил Дитер.

Я застыла, недоверчиво глядя на мужа. Рядом будто снова кто-то засмеялся, потом вспомнились слова капитана: «Рядом с вами никого не было». Так то был сон или не сон?!

— Гонец принес Его Императорскому Величеству извинения, — продолжил Дитер, — что Тысячеглазая О Мин-Чжу слишком стара и слаба, чтобы преодолевтаь такие расстояния. Она теперь навечно прикована к монастырю на горном плато Ленг, и если мы захотим, то можем сами навестить ее.

— Но кого же я видела тогда? — воскликнула я и выдернула руку из-под одеяла. — Я видела ее лицо! Оракул слепая, зато у нее татуировки в виде глаз по всему лицу! А это?! — потрясла браслетом. — Это как ты объяснишь? Точно такие узелки Оракул плела и во сне!

Дитер осторожно взял мое запястье и принялся поворачивать туда-сюда, однако, не дотрагиваясь до узелков.

— Она сказала про Черное зеркало, — продолжила я, захлебываясь эмоциями. — И что у нас будет ребенок! С волосами как у тебя, Дитер, и с глазами как у меня! И что бояться проклятия не надо, потому что малютка положит конец войне…

На этой фразе мой муж нахмурился еще больше и сжал губы.

— И она дала тебе этот браслет?

— Да-да! — закивала я. — Ты знаешь, что это? Она перебирала их как четки.

— Это старинный вид пророчества на узелках, — ответил Дитер. — Используется и в качестве заговора. Она сплела их при тебе?

Я снова энергично закивала.

— И сказала, что у нас будет ребенок?

— Будет, Дитер! — радостно сказала я и прижала ладонь к груди. — Разве не чудесно?

— Чудесно, — улыбнулся Дитер, но как-то бесцветно, и я забеспокоилась

— Ты не рад?

Дитер погладил мое плечо, наклонился и поцеловал в щеку.

— Ты же знаешь, птичка. Я хочу наследника не меньше тебя. Но сейчас не самое лучшее время для этого. Я должен сказать кое-что и тебе… то, о чем мы говорили в Зале Воинской славы. То, что решили…

Мое сердце застыло.

— Что вы решили? — одними губами спросила я.

— Положение крайне серьезное, Мэрион, — ответил генерал, выпрямляясь. — Кентария стянула свои войска на границе с Фессалией. Еще не объявляет войну, но приграничье жалуется, что на их земли совершаются набеги, посевы жгут, скот убивают, по домам ходят мародеры. В Южном море стоят кентарийские корабли. Фессалия просит Альтара выступить союзником в вопросе урегулирования этого конфликта. И Альтар согласен, потому что Кентария — наш общий враг.

Я ощутила, как внутри меня все переворачивается от страха. Война! Какое страшное слово. Она проходит катком по людским судьбам, и не щадит ни детей, ни стариков.

— Я так и знала, — прошептала, кусая губы от подкатывающих слез. — Так и знала, что они завербуют тебя…

— Меня невозможно завербовать, пичужка, — ответил Дитер. — Есть такая профессия: Родину защищать. Я рожден для войны, и вся моя жизнь была войной… правда, пока не появилась ты. Теперь мне есть, что терять…

— Так уйдем! — взмолилась я. — Поедем еще дальше, на плато Ленг, в пустынные земли. Куда угодно! Уедем, Дитер!

— И бросим людей на произвол судьбы? — он крепко сжал мои ладони, и я тоже сжалась, видя, как в глубине его глаз закручиваются золотые вихри. — Я никогда не был ни трусом, ни дезертиром! — пылко продолжал Дитер, и каждое слово падало вниз, как камень, тянуло нас обоих на дно. — Я люблю тебя больше жизни. Но и Фессалию люблю тоже. Ее заливные луга, ее горные кряжи, свое родовое поместье, своих скакунов и виверн. Я не могу допустить, чтобы разорили мой дом, чтобы сожгли портрет моей матери. Чтобы моих соотечественников растерзали кентарийские псы! Я должен предотвратить это все. Ради моей Родины! Ради будущего! Ради нашего ребенка…

Он поцеловал меня сначала в левую, потом в правую ладонь. И слезы, наконец, покатились по моим щекам градом.

— Но ты не на службе, — попыталась все еще возразить я. — Ты больше не генерал…

— Никто не подписывал мою отставку, — сухо возразил Дитер. Вскочил с кровати, прошел к секретеру, и вытащил конверт. — Вот, это передал мне Император. А я показываю тебе, Мэрион, потому что открыт и честен перед тобой. Потому что люблю тебя. Прочитай, пожалуйста.

Я взяла конверт в дрожащие руки, повернула, ища глазами адресат. Хотя и так знала, кто им являлся. Знакомый вензель на сорванной печати, инициалы и завитушками: «М.С.» и крупная цифра «четыре».

Максимилиан Сарториус Четвертый. Король Фессалийский.

Я вытащила письмо и принялась читать.

«Его Сиятельству герцогу, главнокомандующему Фессалийской армией генералу Дитеру фон Мейердорфу! — так начиналось письмо. Тут же виднелся королевский герб в виде извивающегося дракона, рядом подчищенная клякса. Мне подумалось, что король Максимилиан наверняка нервничал, когда писал это письмо. Вон и официоза в следующей строчке поубавилось: — Дорогой и возлюбленный кузен! Пишу это письмо с тяжестью на сердце, прошу дочитать до конца…»

Тут снова на бумаге расплывалась россыпь крохотных точек — интересно, Максимилиан Сарториус Четвертый пролил слезы или духи? Судя по аромату, второе.

«Ты знаешь, в какую сложную ситуацию попала Фессалия, — читала я дальше. — Не буду скрывать: в текущем положении дел виноват и я сам. Моя недальновидность и мои амбиции помешали разглядеть пригретого аспида на своей груди, ядовитую кобру в королевском капюшоне, мою супругу, предательницу и отравительницу. Она, она, трижды проклятая Анна Луиза, столкнула кузенов лбами! Убила кентарийского посла! Предала Фессалию! И подвела нас к порогу войны».

Тут я едва сдержалась, чтобы возмущенно не воскликнуть:

«Гляди-ка! А вы, Ваше Величество, весь в белом!»

Я еще хорошо помнила, как он пытался шантажировать меня и обещал освободить несправедливо обвиняемого Дитера в обмен на мои заверения стать королевской фавориткой. Брошенный бумеранг всегда возвращается к тому, кто его бросил. Жалко ли мне было короля? Вряд ли. Верила я ему? Нет. Но все же читала дальше:

«Теперь змея и ведьма выслана из страны и навеки заточена в башне, где не пробегает дикий зверь и не пролетает птица, и уж тем более не ступает нога человека. Так, навеки мучаясь от вины и справедливого наказания, Анна Луиза умрет, а ее имя станет нарицательным для черных колдунов и предателей Родины. И поэтому повторяю снова и снова: я был несправедлив к тебе, дорогой кузен Дитер. К тебе и твоей супруге Мэрион. За что нижайше прошу прощения. Мне, королю, не пристало смиренно молить, но если бы я стоял сейчас перед вами обоими, то вы бы увидели, как я преклоняю колени. Не оттого, что сам нуждаюсь в жалости и прощении! О, нет! А оттого, что болею сердцем за свою Родину, свою Фессалию…»

«Ищи дурака!» — зло подумала я и закусила губу.

«Кентария угрожает войной, — так продолжал писать король, все более поспешно, буквы складывались в неразборчивые завитушки. — Она еще не объявлена, мы изо всех сил пытаемся сдержать натиск врага. Каждый день мои послы отправляются на переговоры, но не приходят ни к чему. Кентарийский вождь опасен и зол, он отрицает, что его армия опустошает приграничные земли. Но мне со всей границы поступают неутешительные сведения, будто некие черные воины, — тут я вздрогнула, и буквы перед глазами качнулись, — вовсю мародерствуют в крестьянских домах и маленьких городках. Все чаще случаются пожары и падеж скота, вода в колодцах оказывается загрязненной, и люди мучаются животами и инфекциями, посевы гибнут. Мои солдаты пытались дать отпор черной кавалерии, но те пропадают без следа, словно призраки. Нет никаких опознавательных знаков, никаких доказательств, что мародеры связаны с Кентарией, однако, всадники каждый раз появляются со стороны границы, а мои подданные слышали кентарийскую речь. Поэтому фессалийские мудрецы уверены, что черные всадники являются духами или демонами, с помощью магии призванными кентарийским вождем в наш мир с той стороны Черного зеркала…»