— Может, позвонить кому-нибудь?

Флора покачала головой.

— У дяди нет телефона.

— Друзья? Священник?

— Никого, кому можно позвонить в столь поздний час.

— Может, Итан? Я могу ему позвонить, и он приедет. — Остается надеяться, что трубку снимет он, а не кто-то из его родителей. Те станут задавать вопросы, на которые Генри не хотелось бы отвечать.

— И что потом?

Генри тут же замолчал.

— По крайней мере коронеру позвонить надо.

— Подожди немного. Хоть чуть-чуть посидеть рядом с ней. — Флора расправила простое домашнее платье бабушки и осторожно закрыла ей глаза.

Потом прислонилась к дивану, сняла шляпку и положила на пол. Генри задумался, что скажут люди, узнав, что он был здесь, у Флоры дома, после полуночи и наедине. Если его волнует их репутация, надо уходить. Генри с трудом сглотнул. Некоторые вещи намного важнее общественного мнения.

***

Генри уже видел смерть. Сначала сгорели в лихорадке его мать и сестра. Накануне они были здоровы, а наутро проснулись с температурой. Затем несколько ужасных дней он бессильно наблюдал, как им становилось все хуже, как трескались их губы и мутнели глаза. Перед тем, как испустить дух, его мама вслух грезила о месте, где в детстве проводила каникулы. Она словно беседовала с кем-то, кто давно покинул этот мир.

Как выглядит внезапная смерть, он узнал, когда отец вышел из дома без шляпы по причинам, которые семилетний Генри еще не понимал. «Отец вернется, когда поймет, что забыл шляпу, — думал он. — Подожду его у двери, и он порадуется, что я ее нашел».

Генри сидел на стуле в прихожей, держа на коленях отцовскую шляпу, когда в дверь позвонили. Со шляпой в руках он вскочил, недоумевая, почему отец просто не зашел в дом. Генри открыл дверь, готовый сказать: «Папа! Смотри, что ты забыл!»

Но на крыльце стоял не отец, а два серьезных полицейских, которые также держали шляпы в руках. Усатый попросил Генри привести маму.

— Не могу, сэр, — вздохнул мальчик.

— Это очень важно, — сказал второй полицейский.

— Она умерла, сэр, — ответил Генри. — Как и моя сестра. Мы с папой остались вдвоем. Слуг пришлось уволить после биржевого краха.

Полицейские на большой патрульной машине отвезли его в участок. Посадили за старый деревянный стол. Кто-то принес из закусочной бумажный пакет, и пока Генри ел жирный пончик, усатый полицейский сообщил ему о смерти отца. Подробности Генри узнал только через несколько лет, услышав тихий разговор родителей Итана. С тех пор он жутко боялся высоты.

Генри вздрогнул, выныривая из воспоминаний. Флора смотрела на камин.

— Тебе холодно? — Ему хотелось чем-то себя занять.

— Холодно? — переспросила Флора. — Может быть.

Генри нашел растопку и спички, и вскоре в камине уже пылал огонь. Было не то чтобы очень холодно, но занятие помогло Генри успокоиться, да и пламя внушало умиротворение. Он зажег в гостиной свет, прогоняя ночь, а потом сел рядом с Флорой почти вплотную, чтобы чувствовать ее тепло.

— Она пекла лучшие в мире имбирные пряники, — прошептала Флора.

— Помню, — кивнул Генри.

Она подвинула руку ближе к нему.

— Надо было тебе попробовать ее жареного цыпленка. А сейчас... — Она не договорила, боясь, что снова заплачет.

— Жаль, что я не успел, — тихо сказал Генри. — Жаль, что я...

— Жаль, что я тогда тебе отказала, — вздохнула Флора. — Я не хотела говорить «нет». Удивилась, что ты пришел, да еще с контрабасом, а я себя ужасно чувствовала из-за того, что мы сделали, и из-за Грэди, и просто не могла... — Она взялась мизинцем за его мизинец, и сердце Генри едва не выскочило из груди.

— Забудем об этом, — выдавил Генри. — Я явился без приглашения. Понимаю, что свалился как снег на голову. И у нас нет... В общем, давай забудем. — Он хотел сказать, что она ему ничем не обязана, что он понимает, почему ее семья не хочет, чтобы Флора связывалась с парнем вроде него.

— Нет, — покачала головой Флора и спрятала лицо в ладони. — Прости меня. Все это... Не могу объяснить. Не хочу быть жестокой. Во мне уже давно что-то сломалось, и лучше тебе держаться от меня подальше.

Генри оцепенел. Сгорать от любви к ней и не иметь взаимности — лезвие бритвы причиняет меньшую боль.

— Ты проголодалась? Я могу пожарить яичницу или еще что-нибудь. — Он встал.

— Не думаю, что смогу проглотить хоть кусочек. Но если ты голоден, пожалуйста, поешь. — Флора проводила его в кухоньку и села за стол на безопасном расстоянии, сворачивая и разворачивая салфетку, пока Генри хозяйничал.

Он нашел противень, положил на него ломтики бекона и сунул в духовку. Пока бекон жарился, Генри взял из ледника яйца, разбил в миску шесть штук, взбил венчиком и долил сливок. Поставил сковороду на слабый огонь и вылил в нее яйца.

— Ты готовишь совсем как бабушка, — улыбнулась Флора.

— А что, яичницу можно приготовить как-то по-другому? — Помешивая яйца деревянной ложкой, Генри задумался, как бы снова вернуть разговор к теме музыки. Ему хотелось задать Флоре миллион вопросов, узнать ее мнение о миллионе вещей. Но он молчал — время не то. Возможно, сейчас они в последний раз вдвоем, но даже если так, покой Флоры был для него важнее всего.

О музыке заговорила сама Флора:

— Знаешь, Пичез неплохо играет. Но ты лучше держишь ритм и играешь смелее.

Генри попытался скрыть радость.

— А их певица, как бишь ее, тебе и в подметки не годится. Хотя...

— Руби? Сегодня она была не в форме. Обычно поет восхитительно. — Флора снова занялась салфеткой.

Закончив готовить, Генри оглянулся в поисках тарелок. Флора читала его намерения, как ноты с листа.

— Второй шкафчик от раковины.

Он кивнул, нашел тарелки, разложил по ним яичницу и сверху пристроил ломтики бекона. Выглядело не очень изысканно, и петрушкой он не стал украшать, как делала Глэдис в доме Торнов, но пахло все так, как должно.

— Хотя что? — Флора положила салфетку на колени.

Генри поставил перед ней тарелку.

— Хотя ты можешь еще лучше. Мне так кажется.

Флора настороженно на него посмотрела.

— Может быть. — Она со вздохом перевела взгляд на тарелку. — Наверное, надо попытаться поесть. Предстоит длинный день, и вряд ли мне удастся поспать.

— Только если ты правда хочешь есть, — сказал Генри. — Мне просто нужно было чем-то себя занять. Да и бекон я обожаю.

Часы пробили один раз. Флора поднесла вилку ко рту. По щеке покатилась слеза. Флора сглотнула и вытерла лицо.

— Я осталась совсем одна.

— Неправда. — Как бы ему хотелось найти правильные слова! — У тебя есть дядя.

— Это не то. Бабушка ведь меня вырастила.

Генри хотелось пообещать всегда быть рядом, но он не мог произнести эти слова. Она сама должна захотеть.

— Я останусь с тобой, пока нужен, — сказал он.

— До приезда коронера. Мило с твоей стороны. — Она вздохнула и отодвинула тарелку. — Пойду ему позвоню.

Она подошла к нише, где стоял телефон. Набрала телефонистку, которая соединила ее с участком. Флора быстро сообщила о произошедшем. Ее голос только раз сорвался, и у Генри защипало в глазах, когда он это услышал.

Флора вернулась за стол, доела и начала мыть посуду. Генри последовал за ней.

— Расскажи о своей бабушке. — Он взял у нее мокрую тарелку и начал вытирать, думая о своей жизни после смерти матери и сестры. Отец не разрешал ему о них говорить. Сказал, что слова ничего не изменят.

А после смерти отца никто не хотел о нем упоминать из-за того, что он добровольно ушел из жизни. Из-за этого замалчивания Генри казалось, что его родные никогда не существовали где-то вне его памяти. Прошло так много лет, что он уже начинал сомневаться, случилось ли это все на самом деле, правда ли у него были родители и обожаемая сестренка и он был для кого-то самым важным человеком в мире.

— Что бы ты хотел узнать? — спросила Флора.

— Все, что ты хочешь помнить.