Потрясенный Генри плюхнулся на стул рядом с ним и залпом допил свой напиток. Какой странный вечер, странный и ужасный.

На другом конце зала он заметил Флору. Она только что поставила пустой бокал шампанского и заметила, что Генри на нее смотрит. Но как только он улыбнулся и помахал, закрыла глаза. Но он не расстроился, поскольку имел возможность смотреть на нее, и для нее это что-то значило. Она так красива, когда поет. Так красива. И никогда не будет ему принадлежать.

Обреченные провести вечность вместе, Любовь и Смерть никогда не действовали как союзники. Но покидая «Мажестик», они преследовали одну цель — удержать людей внутри клуба, пусть и каждый по своим причинам. Смерть замедлила ход времени, а Любовь повлиял на сердца Генри и Итана, чтобы те послушно остались на своих местах. Выполнив эту миссию, Любовь и Смерть снова встали по разные стороны баррикад.

— То, что ты творишь с этим парнем, — сказала Смерть, — просто позорно и безответственно.

— С Генри? Это ты играешь с ним, как кошка с мышью.

— Я имела в виду Итана, — прошипела она. — Не думаешь, что он уже на грани?

— Я веду Игру. Итан любил Генри. Теперь он любит меня. Ты же рвешься убивать. Это ужасно. Никогда в истории Игры…

— Не думаю, что ты вправе предъявлять такие обвинения, — перебила Смерть. — Я взяла на себя те смерти, чтобы избавить тебя от этой ноши. Для нее ты недостаточно силен.

Любовь притих, и Смерть продолжила уже мягче:

— Зато я пока не преуспела в любовных делах. Генри почти на меня не смотрит. Только подумать, а я ведь сделала ему по меньшей мере тридцать семь бутербродов.

Услышав это признание, Любовь рассмеялся, и Смерть вместе с ним. С неба полило еще сильнее. От плеч обоих валил пар, смешиваясь с ночным туманом. Любовь обнял Смерть за плечи.

— Иди домой. Обсушись, выпей чего-нибудь теплого.

— Домой — это куда? — уточнила она.

— К Итану, конечно. Если ты сейчас исчезнешь, Джеймсу Буту прямой путь на виселицу.

— Не искушай меня. — Ее веселье обрадовало Любовь, пусть Смерть ликовала по поводу его возможной гибели. — Но я не могу отправиться домой сразу. Сначала нужно кое-что сделать. — Ее глаза потемнели, и она исчезла, прежде чем он успел спросить, что именно.

Стараясь не тревожиться поспешным уходом Смерти, он подошел к машине Флоры. Сначала подумал открыть капот и вытащить какую-нибудь важную деталь — испачканную маслом шестеренку или один из этих искрящихся поршней, благодаря которым железное чудище ревет. Но для того, чтобы замысел сработал, повреждения должны быть видимыми.

Остерегаясь свидетелей, Любовь изменил внешность. Теперь его брюки и пиджак были черными, как и шляпа, скрывающая светлые волосы. Любовь вынул из кармана складной нож — в Гувервилле все носили оружие — и по очереди проколол все колеса. Стоя на мощеной булыжником мостовой, он несколько минут понаблюдал, как из шин выходит воздух. Когда дождь полил еще сильнее, Любовь поднял лицо к звездам, которые всегда есть в небе, даже когда их не видно. Звездам, которые пылают и сгорают в холодном одиночестве космоса, рассеивая тьму так долго, как могут.

Флора услышала все, что нужно. Пичез играл неплохо, но недостаточно хорошо для «Домино», по крайней мере в долгосрочной перспективе. Возможно, получится уговорить Дока иногда одалживать им контрабасиста, пока они ищут нового постоянного участника в группу. Флора решила завтра же дать объявления и впервые со дня смерти Грэди почувствовала себя хорошо. Ясность решения в сочетании с пузырьками шампанского в животе подарила ей смелость — ту самую дерзость, с которой она выписывала петли над озером Вашингтон.

На пути к выходу она прошла мимо столика Генри. Его спутница куда-то ушла — вероятно, в дамскую комнату. Флора до последнего притворялась, что не замечает Генри, но когда он поднял на нее глаза, остановилась и наклонилась к его уху, положив руку в перчатке ему на плечо.

— Он хорошо играет, — прошептала она. — Но до тебя ему далеко.

Ее губы коснулись уха Генри. Флоре хотелось задержаться подольше, вдыхая его аромат, или даже повернуть его за подбородок к себе и поцеловать в губы, всего один раз. Но она не стала. Этому не суждено случиться. Никогда.

Флора забрала из гардероба пальто и вышла на улицу. Дождь лил как из ведра, поэтому она сразу раскрыла зонт и уже почти дошла до машины, когда заметила нечто ужасное: все четыре колеса спустило. Несколько минут Флора смотрела на автомобиль, не зная, что делать дальше: поймать такси или дойти до дома пешком. Прогулка обойдется бесплатно. Едва она решилась отправиться в путь, сзади раздались шаги. Оглянувшись, она увидела Генри, Итана и парня примерно их возраста. Девушка куда-то подевалась.

— Похоже, у тебя колесо спустило, — сказал Генри.

— А то и все четыре, — ответила она.

— Мы на машине, можем подвезти, — предложил он. — Вообще без вопросов.

— Нет, спасибо, я лучше пройдусь.

— Флора, уже почти полночь, и дождь идет. Ты до нитки вымокнешь.

— Чепуха. — Она подняла зонт повыше и прижала к себе сумочку. Идти всего пару километров. Даже на высоких каблуках прогулка займет не больше двадцати минут. Да и после ее признания садиться к ним в машину было бы опасно.

— Позволь нам тебя подбросить. — В глазах Генри светилась мольба.

— Спасибо, но нет. — Она развернулась и зашагала в сторону дома. Туфли придется выбросить, и сама она умрет от простуды, зато сохранит гордость. Этого ей достаточно. Желая поскорее уйти от Генри, она ускорила шаг.  

Смерть не стала возвращаться в особняк Торнов, а обернулась черной кошкой и жалобно мяукала, пока старушка не впустила ее в дом. Бабушка Флоры аккуратными стежками шила лоскутное одеяло. Игра игрой, но время этой женщины пришло, и никто, даже Любовь, не станет обвинять Смерть в ее убийстве. Старушка почти закончила одеяло, которое лежало на столе перед ней: буйство красок и лоскутов, годами вырезаемых из старых платьев и мешков из-под муки, теперь казалось упорядоченным и напоминало цветущие хризантемы.

Отчасти кошачья душа Смерти хотела броситься на стальную иголку и продетую в нее нить, которая змеилась по пальцам швеи. Смерть не поддалась бы этому желанию, но все равно подкралась ближе и уставилась на бабушку Флоры своими загадочными черными глазами.

— Вижу, что ты там, смотришь на меня, — сказала Марион. — Не думай, что я этого не знаю.

Смерть лизнула лапу и почесала себя за ухом.

— Когда доживаешь до моих лет, — пробормотала Марион, заканчивая еще один маленький стежок, — лучше видишь суть всего.

Смерть опустила лапу.

— Конечно, нет смысла об этом говорить. — Марион внимательно оглядела результат своего труда и сделала еще несколько стежков. — Люди сочтут, что у тебя не все дома, если ты им расскажешь. Не ожидала, что ты будешь в таком облике, хотя была готова размозжить тебе черепушку, если ты как-то навредишь моей Флоре. Размозжить черепушку, слышишь? Может, даже вот этой лампой. — Она указала на тяжелую медную лампу в виде свистящего мальчика.

Махнув хвостом, Смерть подошла к креслу у окна, в котором Марион часто ждала возвращения Флоры домой. От кресла пахло старостью — сладковатый пудровый аромат. Смерть с легкостью обернулась человеком, чей облик, как она надеялась, порадует Марион.

Старушка выронила иглу.

— Вивиан?

— Нет, просто та, кто ее помнит. — Смерть пригладила складки платья — точь-в-точь такого же, как то, что было на дочери Марион, Вивиан, в ночь ее гибели. — Считайте это подарком вам.

— О да, это подарок, — судорожно выдохнула Марион. Приподняла очки и смахнула набежавшие слезы. — Рада, что не только я ее помню. Но от этого, конечно, еще хуже. Когда умирает ребенок, никто не хочет бередить матери душу разговорами о нем, а потом, когда до матери это наконец доходит, время уже прошло и все забыли. Все, кроме тебя. — Она сняла очки, уже не пытаясь остановить слезы. — Позволь мне минутку тобой полюбоваться. — Найдя иглу, Марион закрепила ее в рукоделии. Вытерла лицо и прикрыла рот ладонью, сдерживая всхлип. Какое-то время помолчав, она произнесла: — Я так скучала по тебе, дитя мое.