На дороге, ведущей к Унцукулю, все умолкли. Тут всегда господствовал один лишь грозный голос Кудняб-ор — Великой реки. Здесь в бешеном беге сталкиваются Кара-Койсу с Аварским Койсу. Далеко разносится шум, вырываясь из тесных глубин Могохского ущелья. Самые неустрашимые джигиты, отчаянные муртазагеты робеют, глядя на кипящий поток, перед силой которого не устоять даже сказочным великанам.

Дорога идет по узкому руслу мрачного каньона, над которым синей узкой лентой тянется далекое небо. Содрогаются кони вместе с седоками, когда вдруг из-под копыт вырвется камень и полетит в бездну. Особенно чеченцы жмутся к серым гранитным стенам, нашептывая молитву. Наконец ущелье пройдено, все вздыхают облегченно. Шамиль оглядывается. Позади над угрюмой долиной возвышаются погруженные в вечную дремоту господствующие над соплеменными горами величавые Кахаб-Тлюру, Шугиба и Арак-Меэр.

Не одну версту пришлось пройти отряду имама по каменистым тропам, ущельям и лощинам. Жители аулов не оказали ему сопротивления.

Отряд Ахвердиль-Магомы осадил крепость. Русский гарнизон встретил противника артиллерийским огнем. Но Шамиль не спешил со штурмом. Он ждал подхода Хаджи-Мурада с воинами Цельмеса, Андии и других аулов.

Когда подошел бывший правитель, Аварии, имам сказал ему:

— Начинай с одной стороны, Ахвердиль-Магома начнет с другой.

Только на четвертый день крепость была взята. Отправив пленных и содержимое арсенала в Дарго, имам двинулся выше.

Он шел с десятитысячным отрядом, чтоб расправиться с населением аулов, которые оказывали ему сопротивление. Кегеб, Нусреало были сровнены с землей. Сотни семейств Гумбета и других аулов, в основном зажиточные, преданные русским, бежали от Шамиля, ища защиты в крепостях. Они с оружием в руках становились рядом с солдатами и рядом с ними гибли.

В течение месяца Шамиль захватил все укрепления царских войск в Аварии и вновь подступил к Хунзаху. Столица и мощная крепость Арани были окружены мюридами. Правда, не дремало и наместничество — еще до подхода сил имама на помощь хунзахскому гарнизону был брошен из Темир-Хан-Шуры Клюки фон Клюгенау. Командующий войсками Южного Дагестана генерал-майор князь Аргутинский, который находился в Кази-Кумухе, также двинулся к Хунзаху через Гергебиль и возле селения Танус ударил неожиданно по тылам имама.

Имам хорошо знал Аргута, как называл он князя Аргутинского. Знал не только по делам в Ахульго, но еще со времен Гази-Магомеда и Гамзата. Здесь, на Кавказе, начав службу офицером, тот дослужился до командующего.

Разглядывая в бинокль Аргутинского, Шамиль говорил Ахвердиль-Магоме:

— Тоже ведь твоего племени — армянин. На свинью похож. Не сидит на коне, а лежит, как бурдюк, с короткими ножками и дремлет. Только кальян длиною в аршин крепко держит в зубах. Опьянел, наверное, от дыма. О, хитрый шайтан, знаю хорошо этого Аргута. Если он дремлет, значит, уверен в успехе.

Шамиль подал бинокль Ахвердиль-Магоме. Сквозь маленькую круглую линзу ясно увиделся облик тучного человека с короткой шеей и заспанным лицом, который мешковато сидел на коне и имел неряшливый вид, несмотря на генеральский мундир.

— Да, дремлет, — повторил Ахвердиль-Магома.

— Надо бы разбудить его. Он отчаянный храбрец, несмотря на внешность. И опаснейший из гяуров, — сказал Шамиль.

Ахвердиль-Магома, вернув бинокль имаму, поскакал вниз к своему отряду.

Шамиль, сидя на коне, с возвышенности наблюдал за действиями отряда Хаджи-Мурада, штурмующего Хунзах. Он следил за Кебедом и Шугаибом, бросающимися на стены крепости Арани, но и не спускал глаз с Аргута. Заметил, как генерал встрепенулся в седле, словно на самом деле пробудился от сна. Замахав рукой, Аргут беспокойно начал о чем-то громко говорить. Его схватили стоящие рядом адъютанты, но он вырвался и, стегнув коня, поскакал к палатке. «Что бы это значило?» — думал имам, продолжая внимательно смотреть в сторону лагеря русских.

В это время к нему подъехал Ахвердиль-Магома и доложил:

— Имам, твой приказ выполнен. Аргута разбудили. Боюсь, что после этого он уснет навсегда.

Однако Аргутинский был только ранен. Ранение в левое плечо оказалось легким, и очень скоро он появился с опущенным рукавом мундира, с перевязанным плечом. Шамиль видел, как адъютант и несколько солдат, упираясь руками в толстый зад генерала, подсаживали его на лошадь.

— Вот проклятый Аргут, опять взял кальян в зубы и погрузился в дремоту. Но теперь наша пуля не достанет этой туши. Его плотным кольцом окружили нукеры, — сказал имам.

Когда весть о ранении генерала дошла до солдат, они пали духом. Отряду Джавад-хана удалось потеснить их. Но, увидев вновь «батьку Моисея» на коне, солдаты воодушевились и бросились в контратаку. Именно этой атакой был решен успех гяуров. Когда в гарнизоне Арани заметили действия подразделений Аргутинского, Клюки фон Клюгенау дал приказ сделать вылазку и атаковать штурмующих.

— Дай команду к отходу, мы проиграли сражение. Этому Аргуту помогает нечистая сила, — сказал имам, обращаясь к Ахвердиль-Магоме.

Шамиль отступил в Салатавию. Русское командование оттянуло войска из Аварии на старые квартиры, надеясь, что в конце сентября имам не решится на новые действия.

Стояла сухая теплая осень, и вдруг, в начале октября, Шамиль решил идти на Гергебиль, где было выстроено русскими большое укрепление. От сельчан имам узнал, что в крепости находятся всего лишь две роты Тифлисского егерского полка.

Трехтысячный отряд Шамиля осадил крепость и начал штурм. Несмотря на малочисленность защитников, взять укрепление оказалось не так просто. Двенадцать дней держались две роты, но на тринадцатый день крепость пала. Ни одного из захваченных солдат не разрешил убить Шамиль.

— Поистине это отважные герои, — сказал он.

Пленных отправили в Дарго.

Нить сообщения Хунзаха с Темир-Хан-Шурой была прервана, связь царских войск, расположенных на севере и юге Дагестана, прекращена. Все аулы правобережья Аварского Койсу признали власть имама.

Шамиль грозил последнему оплоту гяуров в Аварии — Хунзаху.

Начальник хунзахского гарнизона полковник Пассек получил приказ командующего линией взорвать крепость, присоединиться к гарнизону Балаханы и отступить в Шуру. Огонь, брошенный в пороховые погреба цитадели Арани, сделал свое дело.

Вместе с Пассеком из Хунзаха вышел аварский отряд и хунзахского Гимбат-бека — прапорщика милиции. Присоединив роту балахановского гарнизона, Пассек хотел было идти в Шуру, но путь оказался прегражденным мюридами. Тогда он решил пробраться через Гимры. Подойдя к аулу Зирани, заметил огромное скопище врага. Местные жители сообщили, что здесь Шамиль оставил двухтысячный отряд мюридов под командованием Хаджи-Мурада. Они же сказали, что на койсубулинском перевале стоит неприятель и что укрепление Бурундук-кала находится в руках имама.

Пассек стал быстро укреплять маленькое селение. Жители Зирани не сопротивлялись, но и не помогали Пассеку.

Хаджи-Мурад обложил Зирани. Однако подступить не решался, поскольку у русских оказалось несколько легких горных орудий. Благодаря им и держался гарнизон. Наступили холода. Солдаты мерзли в летнем обмундировании. Они кутались в рогожки и рваные овечьи шкуры, приобретенные у жителей. Не было провианта. Истощенные кони до камней выгрызали сухую траву. Солдаты питались дохлой кониной. Ударили морозы, но гарнизон Пассека не сдавался.

Хаджи-Мурад, зная, что отряд горцев в гарнизоне Пассека, блокированного в Зирани, в основном стоит на аванпостах, занимается разведкой и снабжением гяуров, решил сманить их к себе. Это не удалось. Тогда наиб послал письмо полковнику Пассеку: «Презренный гяур Пасак! Если ты истинный воин, зачем прячешься за спины отступников? Отпусти их по домам, я даю слово не трогать их, а сам делай то, что тебе положено делать».

Получив письмо Хаджи-Мурада, полковник Пассек собрал хунзахцев, каратинцев, гумбетцев и зачитал им послание наиба.

— Если желаете, — сказал он, — можете безбоязненно удалиться.