— Мне очень хочется. Я ничего не видел, кроме гор и аулов, — умолял Салих.

— Ну ладно, езжай, коли хочешь, но смотри, чтобы ни на шаг не отходил от Мусы, — строго приказал имам, — а то недолго и до беды. Вон какой вымахал, понравишься кому-нибудь, схватят и продадут опять в рабство на равнине.

На следующий день небольшой обоз во главе с Мусой выехал из Дарго. До Хасав-Юрта добрались благополучно. Салих целый день ходил с Мусой по маленькому кумыкскому городку, где встречалось много русских. К удивлению Салиха, купца Мусу в городе знали почти все жители, и кумыки и русские. Они при встрече с ним, радуясь, словно родственники, обменивались рукопожатиями, о чем-то договаривались, а кое о чем шептались, отойдя в сторону.

Ночевать Муса пошел с Салихом к кумыку, своему давнему кунаку. Проснувшись утром, купец обнаружил, что коновод имама исчез. Он встревожился, сначала звал его, потом искал полдня, но так и не нашел. Муса поднял на ноги всех жителей Хасав-Юрта. На поиски Салиха были брошены и солдаты гарнизона. Но он словно в воду канул.

А Салих тем временем, переодевшись в одежду нищего, с сумой и посохом в руках, насыпав в один из чарыков мелких камешков, чтобы хромать на одну ногу, подходил к Атлы-Боюну, расположенному у дороги в Темир-Хан-Шуру. Переночевав в Атлы-Боюне, он двинулся дальше не торопясь и к вечеру добрался в Халимбек-аул, что находится в двух верстах от Шуры. И в этом ауле приютили, накормили хромого нищего странника. Утром он явился с халимбекаульцами на шуринский базар. Бродил по лавочным рядам, прислушиваясь к речам торговцев, покупателей. Вскоре сумка его наполнилась кусками лепешек, кукурузной мукой, яблоками, кое-кто подавал ему и мелкую монету, хотя он и не просил, но и не отказывался. Наконец ему встретились два мальчика, которые говорили по-аварски. Видимо, это были дети отступников, переселившихся в Шуру. Салих спросил у них:

— Где находится место выпаса лошадей горожан и солдат?

— Вон на той стороне, за долиной реки Шура-Озень, находится поле Гирей-авлак. Там по правую сторону пасутся табуны войсковые, по левую — жителей города, — объяснил один из мальчиков.

— А зачем тебе это нужно знать, может быть, ты хочешь угнать коня? — спросил второй.

— Мне нужно собрать теплого конского навоза, чтобы полечить больную ногу, — пояснил Салих.

— Так ты пойди лучше к кузнице, там бывает много лошадей, целый мешок можешь набрать.

— Правду говоришь, а я и не подумал об этом. Зачем бегать за табуном? А где кузница?

— На улице за базаром.

Салих пошел, завернул за угол, постоял немного и пошел обратно. Пройдя переулок, вышел за город. Долину между северо-западными казармами и городом пересекала дорога, идущая от Халимбек-аула в горы. Левее от казарм высилась скала, обращенная гигантским козырьком к долине. На вершине скалы и возле казарм стояли часовые. Противоположный берег Шура-Озень был намного ниже и ровнее. На зеленых лужайках между небольших зарослей кустарника Салих заметил пасущихся лошадей. Неторопливо, опираясь на посох, сильно прихрамывая, спустился он в долину, сняв чарыки, перешел реку вброд и пошел по тропе к Халимбек-аулу. Он внимательно разглядывал каждую лошадь вороной масти, но в этом табуне не было ни одного коня, породистого, стройного, красивого, как Кегер. Мало ли что могло произойти за эти два года? Конь мог измениться. Подумав об этом, Салих зашел за кусты, остановился, сунул указательный палец с мизинцем в рот, заломил язык и свистнул. Ни одно из животных не подняло головы.

Салих прошел дальше, забрался на небольшой холм, огляделся вокруг. Слабая надежда вновь затеплилась в его душе, когда он заметил ниже, недалеко от халимбекаульских садов, второй табун.

Салих похромал в ту сторону. На значительном расстоянии от табуна он замедлил шаги, но не остановился даже тогда, когда ему показалось, что среди нескольких кобылиц с жеребятами мелькнула грациозно изогнутая шея, которую не спутаешь ни с какой другой.

Сердце Салиха сильно застучало. Он торопился подойти поближе к садам. Когда достиг тени развесистого тутового дерева, остановился, опустился на землю, лег на живот. Сдвинув папаху на глаза, Салих лежал, не отрывая глаз от прекрасного животного. Конь, продолжая щипать траву, отошел от кобылиц к обрывистому невысокому берегу.

— Кегер, не забыл ли ты меня? Может, солдат, слуга нового хозяина, получше ухаживает за тобой? — шептал Салих, не веря своим глазам. Он вновь свистнул, только тихо.

Но тонкий слух коня, видимо, уловил знакомый звук. Конь вздрогнул, выпрямился и, высоко подняв морду, стал втягивать воздух с той стороны, откуда донесся свист.

Салих не шевелился.

Конь постоял в настороженной позе с минуту, повернул голову, как бы недоумевая, и вновь принялся за траву. Но теперь чувствовалось, что он обеспокоен. Пощипывая зелень, Кегер часто поднимал морду и поглядывал по сторонам.

Несколько часов с удовольствием провалялся Салих на мягкой душистой траве в ожидании вечера. И все же он беспокоился — кони могли понадобиться, и Кегер в том числе.

Когда стали сгущаться сумерки, Салих поднялся, обошел сад, отыскал тропу, по которой можно было выйти на дорогу. Затем вернулся к тутовнику. Его охватило волнение, когда он не смог сразу отыскать взглядом коня. Салих свистнул. Кегер, услышав свист, громко заржал в ответ и, отделившись от табуна, поскакал.

— Дружок мой, хороший, здравствуй, — приговаривал Салих, обнимая и похлопывая коня. Он вынул из сумки уздечку, надел на морду Кегера. Вскочив на круп, хлопнул коня слегка ладонью. Кегер рысью пустился по тропе вниз.

Когда выбрались на дорогу, конь, угадывая чутьем желание хозяина, вытянул шею, прижал уши и понесся над пыльной дорогой как птица, едва касаясь кончиками копыт утоптанной земли.

Далеко позади остался Халимбек-аул. Где-то в стороне промелькнули слабые ночные огоньки Капчугля. Мрак и тишина вокруг. Безмолвие ночи нарушалось только цоканьем копыт Кегера.

Салих спешился. Он повел коня в поводу, сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее. Временами он останавливался, ощупывал коня. Вначале Кегер был весь мокрый от пота, потом высох, отдышался, и теперь его можно было поить.

Салих спустился к небольшому ручейку, напился сам, развязал торбу, достал кусок лепешки, стал жевать. А Кегер все пил, не торопясь, процеживая через сомкнутые губы студеную воду. Выглянула луна, стало светлее. Доев лепешку, Салих поднялся, пошел дальше. Шел долго. На подъеме к перевалу вновь сел на коня, на вершине сошел. Конь послушно шагал за ним. К рассвету спустились к равнине. Здесь Салих свернул с дороги к горам. В небольшой котловине, недоступной глазу, среди холмов, спутав уздечкой передние ноги коня, стал пасти. Сам залег в кустах кизила.

Весь день пасся Кегер, а Салих отдыхал, тревожно прислушиваясь к тишине. Только на закате солнца вздремнул немного. Как только стемнело, вновь напоил коня и поскакал по Хасавюртской дороге. Город проехал стороной, переправился через Яман-Су и не спеша двинулся по чеченской земле.

А купец Муса, выгодно закупив необходимые товары, в подавленном состоянии вернулся в Дарго.

Не желая имаму портить вечер, он только утром явился к нему и с огорчением сообщил о странном исчезновении Салиха.

Шамиль очень расстроился. За все эти годы он и его близкие привыкли к парню, считали его членом семьи. Имам особенно был привязан к тем, кто разделил с ним горькую участь на Ахульго, а к Салиху, который с одного взгляда понимал его, — в особенности.

— Возвращайся снова в Хасавюрт, живым или мертвым он должен быть найден, — сказал Шамиль и зашагал по комнате, как делал всегда, когда был взволнован.

— Я поднял на ноги весь город, послал людей в соседние аулы, узнавал в крепостях, — ответил Муса, — нигде не нашли.

— Чувствовало мое сердце недоброе, не хотел отпускать, — с досадой говорил Шамиль.

Весть об исчезновении Салиха облетела тотчас все село. Многие сожалели о нем, особенно в солдатской слободе. Каждый из перебежчиков считал Салиха своим другом и защитником. Там не сомневались в том, что его выкрали и спрятали, подумав, что он сын имама.