— Как же назвал Шамиль-эфенди новорожденного?

— Гази-Магомой, в память друга — первого имама.

— Счастливая женщина Баху, — сказала мать, — двух внуков имеет, а я все мечтаю и жду, третий год пошел.

Юнус молчал. Не впервые начинала мать этот разговор.

— Всем хороша жена твоя, умная, работящая, покорная, родителей почитает не хуже любой ашильтинки. За год язык выучила, молитвы знает и на вид здоровая, а вот детей не рожает. Наверное, места не нашел бы отец твой для невестки, если бы она родила хотя бы девочку.

— Ну что же делать, мама, разве виновата она, что бог не дает нам детей.

— Да я не обвиняю. Но тем, у кого много детворы, по-доброму завидую. И мне ведь господь послал одного тебя, свекровь моя тоже недовольна была.

— Не огорчайся, может быть, еще будут у нас дети. Не разводиться же мне из-за этого с Маазат.

— Что ты, что ты, сын мой, у меня и в мыслях такого не было. Разве смогу я взять грех на душу… И тебе бы не позволила прогнать женщину, согласившуюся принять мусульманство ради того, чтобы стать твоей женой.

Тонкий слух Маазат, готовившей завтрак в кухонном помещении, уловил разговор матери с сыном. Каждое слово, сказанное свекровью, болью отдавалось в ее сердце. И сама она страдала оттого, что не может осчастливить мужа и стариков детьми и внуками.

Но молодая женщина и виду не подала, что слышала разговор. С добродушной улыбкой расстелила она скатерть перед семейством, когда Мугад с Мардахаем вернулись из мечети. Первую миску с горячими галушками поставила она перед свекром, вторую — перед отцом, третью — перед Залму, четвертую подала мужу. А сама похлебала на кухне то, что осталось на дне казана.

Позавтракав, мужчины, закутавшись в огромные овчинные тулупы, отправились на очар, послушать чужие новости, сообщить свои.

Маазат, вымыв посуду, взялась за пряжу. Залму уселась рядом со спицами.

— Никак не докончу этот носок, — сказала она с досадой.

— Не спеши, мать моя, я ведь связала всем по паре, хватит пока.

— Да я не к тому говорю, на себя досадую, руки деревенеют, старость пришла.

— Дай бог, мама, чтобы все, кого мы любим, дожили до глубокой старости.

— Дай бог, дай бог, — повторила Залму.

Давно хотелось Маазат завести серьезный разговор со свекровью, но никак не могла она решиться, не знала, с какого конца начать, так чтобы не выдать и своего волнения. И вот в это утро, когда у Залму было хорошее настроение, невестка решилась.

— Хороший обычай у мусульман, позволяющий иметь по две жены…

— Это не обычай, а закон, предусмотренный шариатом, дочь моя. Сам пророк Мухаммед имел больше десяти жен. Если бы горцы имели столько богатства, сколько имеют люди, населяющие равнину, они бы, наверное, женились не менее трех или пяти раз. Дети — радость и опора родителей в старости. Вон хаджи Муса семерых сыновей имеет, самое почтенное место на очаре занимает.

— Мама, вы люди состоятельные, могли бы взять Юнусу вторую жену.

Залму чуть не ахнула от удивления и радости, но, стараясь казаться безразличной к словам невестки, сказала:

— Разве это от нас, родителей, зависит… Юнус прочно стоит на ногах, и, если не захочет, мы не сумеем заставить.

— Я уговорю его.

Залму, бросив спицы, уставилась на невестку. Не ожидала она этого и понять не могла. Старая женщина вспомнила свою молодость, те дни, когда ее свекровь намекнула о второй жене Мугаду. Она, Залму, взбесилась, бросалась на всех. Нет, она не хотела разделить свое счастье с другой и Мугаду сказала: «Удавлю себя, если приведут в дом другую!»

К счастью, свекровь вскоре умерла, и Залму была избавлена от вторжения другой женщины в постель ее мужа. А тут сама жена предлагает!.. Нет, непонятны ей премудрости чужеземки.

И все же в душе Залму очень обрадовалась, ухватилась за слова невестки.

— Дочь моя, много ума дал тебе аллах, рассудительная ты, вперед смотришь, знаешь, что дети Юнуса, от кого бы они ни были, и твоими будут. После моей смерти в доме старшей будешь, все ключи тебе передам, а раз старшая, значит, вторая после мужа, почет и уважение будет.

— Я не ради этого, мама. Кто знает, как сложится судьба. Просто хочется мне, чтобы кто-то продолжал ваш род.

— Спасибо, дочь моя. Дай бог тебе видеть своих детей. — Помолчав немного, Залму добавила: — Такая мысль приходила и мне в голову, но серьезно об этом я не думала, и на примете нет подходящей.

— Вторую жену найти нетрудно…

— Наоборот, дочь моя, как раз трудно бывает вторую подыскать. Вдовушку взять Юнус не захочет, тем более бездетную, с детьми чужими нам не нужна. Люди состоятельные хорошую девушку не дадут в дом, где есть первая жена, а какую-нибудь нищую дурочку, хоть и согласится, мы не возьмем.

— Видишь ли, мама, чтобы женить Юнуса, смотреть на состояние и происхождение невесты не надо. Для нас главное, чтобы она была здоровая, полногрудая, могла народить крепких, породистых детей, а что толку от такой, как Сакинат — твоей племянницы… Худая как жердь, пока слово вымолвит, час пройдет, ветер подует — шатается.

Удивлению Залму не было конца. Если бы Мардахай не был рядом, ни за что бы не поверила она, что Мазай не дочь какого-либо халифа или праправнучка дочери пророка Мухаммеда. «Умей она рожать, цены бы ей не было», — думала Залму, продолжая работать спицами.

— Пока Юнусу ничего не будем говорить, — сказала Маазат. — Начнем почаще вдвоем ходить к реке по воду и присмотрим подходящую, а что касается Юнуса, то разговор с ним я возьму на себя.

С того дня Залму с невесткой каждый день ходили к источнику, где собирались девушки и молодые ашильтянки. Они разглядывали с ног до головы каждую, которая казалась подходящей. Наконец их выбор пал на дебелую Умму, дочь Ханычи, узденки, овдовевшей несколько лет тому назад. Девушке было около двадцати. Никто не сватал ее с тех пор, как кто-то распустил слух о том, что Умму прожорлива. Узнав об этом, она старалась нигде не есть, а если и ела, то только самую малость.

Ханыча переживала, боясь, что единственное чадо останется старой девой.

— Вот эта подходящая, — сказала Маазат свекрови, указывая на Умму, когда девица широким шагом прошла мимо с огромным кувшином на плече.

— Говорят, она обжора, — шепнула Залму невестке.

— Не беда, корова тоже много ест, зато молоко дает и телят приносит, — ответила Маазат.

С того дня Залму зачастила к Ханыче. Уговаривать женщину не пришлось.

— Почему же не выдать в дом таких людей, как вы, за такого мужчину, как твой сын, — польстила Ханыча.

Договор между женщинами состоялся.

— Теперь дело за тобой, — сказала Залму невестке.

Вечером долго возилась Маазат на кухне. Все в доме улеглись.

Юнус ждал жену.

— Ты что же это, думал, не придешь… — шепотом сказал Юнус.

— Что толку с того, что прихожу, — ответила Маазат.

— Я же люблю тебя, вечером домой спешу с очара. Сегодня дал денег отцу твоему, чтоб тафты набрал тебе на платье и платок шелковый купил к празднику.

— Спасибо, хорошо сделал, все это понадобится.

Не стала Маазат в эту ночь заводить разговор, от которого ее бросало в жар. Решила отложить до утра.

Сладко спал Юнус, обняв жену, а Маазат не сомкнула глаз. Когда пропели первые петухи, она разбудила мужа.

— Ты что не спишь? — спросил он.

— Не спится.

— А я еще не насытился сном, — закрывая глаза, сказал Юнус.

— Мне поговорить с тобой нужно.

— Говори, я слушаю.

— Открой глаза, разговор серьезный.

Юнус уставился с удивлением на жену.

— Жениться тебе нужно, — прямо сказала Маазат.

— Мне жениться?

— Да.

— Ты с ума сошла?

— Нет.

— Я женат.

— Этого недостаточно.

— Мне другая не нужна.

— Зато нам нужна.

— Кому это вам? — рассмеявшись, спросил Юнус, притягивая к себе жену, не сомневаясь в том, что она шутит.

— Мне и родителям твоим.

— Ну, допустим, родителям, а то, что тебе нужна другая, не верю.