На рассвете, после того как обмыли покойного, в комнату, где сидел Шамиль, вошли его сыновья, Гази-Магомед и Магомед-Шафи. Старший вынул из кармана носовой платок и, осторожно развернув его, двумя пальцами, с брезгливой миной на лице, поднял тонкую золотую цепочку с крестиком, на котором было изображено распятие.

— Это сняли с груди Джамалуддина, — прошептал он.

Гази-Магомед хотел этим, возмутив отца, облегчить его страдание, но Шамиль, посмотрев на христианскую святыню, спокойно сказал:

— В этом повинен не он, а я.

Никто не может противостоять фатальной силе, все будет так, как предопределено.

Слух о смерти Джамалуддина быстро разнесся по краю. Дошел он до Тифлиса и столицы империи. Из Петербурга на имя Барятинского поступила депеша, в которой император Александр II предписывал главнокомандующему Кавказской армией прекратить временно военные действия и еще раз попытаться начать переговоры с имамом Шамилем о заключении мира.

Когда в аварский аул Килятль прибыли парламентеры из Тифлиса, учитель тариката устад Джамалуддин-Гусейн, выйдя к посланцам, сказал:

— Имам молится день и ночь, но он не вложил лезвия оружий в ножны даже по просьбе умирающего сына, так что скажите тем, кто вас послал: «Мира между нами не может быть».

Устад с годами из сторонника панисламизма превратился в фанатика. Он независимо от Шамиля стал самостоятельно решать многие вопросы имамата, особенно после того, как выдал дочь за имама и женил двух сыновей на старших его дочерях.

Первая часть плана Барятинского, направленная на покорение Чечни, была осуществлена.

Теперь предстояло взять Аварию.

Генерал Милютин, начальник штаба Кавказской армии, разработал конкретный план новых наступательных действий и приступил к руководству всеми подготовительными мероприятиями.

Шамиль был оттеснен в Нагорный Дагестан. Он укрепил аул Килятль, усилил его тридцатью орудиями и поселился здесь со своей семьей, преданными наибами, учеными и их семьями. По его приказу горцы стали укреплять труднопроходимый правый берег Андийского Койсу. Со стороны Северного и Среднего Дагестана также возводились оборонительные сооружения и укрепленные пункты.

Но противник не медлил: двадцатитысячное войско при ста тридцати восьми орудиях начало одновременно наступление к ущелью реки Андийского Койсу с трех сторон: генерал Евдокимов с чеченским отрядом шел от павшего Дарго-Ведено на Андию и Технуцал, барон Врангель с дагестанским отрядом взял курс из Салатавии на Гумбет, князь Мелихов с лезгинским отрядом двинулся из Кахетии через Богосский хребет.

Это было в начале июня 1859 года.

Шамиль, несмотря на то что железное кольцо вокруг него сужалось, решил не сдаваться. Еще до начала наступательных действий противника он созвал съезд всех представителей дагестанских наибств в Хунзахе. Призывая горцев к поголовному вооружению для отражения ударов гяуров, имам сказал:

— Мусульмане, я не собираюсь убеждать вас в том, в чем должен быть убежден всякий, кто считает себя правоверным. Я только напомню, о чем говорит сто сорок восьмой стих во второй главе: «Верующие! Ищите помощи себе в терпении и молитве: потому что с терпеливыми бог. О тех, которые убиты на пути божьем, не говорите — они мертвы, нет, они живы. Но вы не постигаете этого. Действительно, мы искушаем вас то тем, то другим способом: страхом, голодом, потерей имущества, жизни, плодов, но обрадуем терпеливых благою вестью. Те, которых постигнет когда-нибудь какое-либо горе, скажут: „Мы во власти бога и к нему возвращаемся“». Поистине, возникший в нашей стране в связи с неурожаями голод и наши неудачи в сражениях есть испытание нашего терпения. Так будем же терпеливы, благоразумны и стойки. Пусть наибы, умножившие свои состояния за счет и с помощью народа, помогут тем, кто помог им нажиться и впал в нужду в дни испытаний. И ты, Хаджияв, — Шамиль обратился к своему казначею, — не храни деньги, не скрывай от тех, кто в них нуждается, ибо им они должны принадлежать.

Шамиль сделал паузу. В это время Кебед-Магома, телетлинский наиб, задал вопрос:

— Имам, какие вести из Назраня?

Кебеду и остальным было известно, что назраньцы, вначале решившие присягнуть царю, поднялись против русской администрации, которая стала насильственно переселять ингушей с гор на равнину. Ингуши попросили помощи у Шамиля. Несмотря на тяжелое положение на фронтах, он выслал в Назрань четырехтысячную кавалерию, состоявшую из чеченцев.

Имам не спеша вынул из газыря свернутый в трубочку листок бумаги:

Шамиль вновь, аккуратно свернув листок, осторожно вложил в газырь послание, обвел проницательным взглядом ряды присутствующих. Пылкий стих ингушского ашуга потряс души мусульман. Глаза у многих заискрились огнем. Мускулы на лицах напряглись, сжимая челюсти, руки легли на рукоятки кинжалов. Лишь один Даниель-бек, тучный, обрюзгший, с тупым безразличием глядел перед собой. В верности этого бывшего царского генерала Шамиль усомнился с первого дня его перехода, так же как в верности Хаджи-Мурада. И все-таки он был назначен наибом, ему была вверена судьба крепости и гарнизона Ириб.

После съезда Шамиль поехал в Ишичали. Имам и на сей раз безошибочно предугадал направление главного удара русских.

— Если основной целью первого похода гяуров был центр имамата — Чечня, то теперь надо ждать нападения со стороны Салатавии, — сказал он наибам на военном совете.

Немедленно приступили строители к воздвижению сильного укрепления в Ишичали. Оборонительные сооружения были построены и на подступах к Килятлинской возвышенности. Дороги, ведущие к селениям Ансальта и Технуцал, были взорваны в узких местах и преграждены завалами. Жителей этих селений вместе с имуществом и скотом переселили в Аварию — повыше.

Укрепленные позиции заняли Абакар-Дибир и Гази-Магомед со своими отрядами. Командующий дагестанским отрядом барон Врангель после возвращения из Ичкерии в Темир-Хан-Шуру немедленно приступил к сбору войск. Местом сбора было назначено урочище Гирей-Авлак, расположенное недалеко от Шуры. В начале июня Врангель двинул свои силы через Чиркей в Салатавию. Он достиг Нового Буртуная, выше которого расположился лагерем. Войска имама занимали позицию над Мичикальской дорогой.

Согласно приказу главнокомандующего, чеченский отряд Евдокимова должен был идти на соединение с дагестанским. Холода и пасмурная погода с дождями создавали трудности при строительстве дорог и прорубке просек, замедляя соединение отрядов.

Врангель, узнав о прибытии из Пятигорска фельдмаршала в чеченский отряд, перевел часть войск с оснащением поближе к Гумбету — в Мичикаль. Наиб Абакар-Дибир, охранявший Мичикальскую дорогу, не выдержав ударов противника, отступил к Мехельте. Вслед за головными частями в Мичикаль прибыл с остальным отрядом и сам Врангель. Здесь он получил распоряжение главнокомандующего — двинуть дагестанский отряд в Гумбет, затем форсированным маршем спуститься в Чиркату и занять как можно быстрей чиркатскую и согратлинскую переправы, затем постараться войти в связь с чеченским отрядом, наступающим со стороны Анди. Оставив в Мичикале небольшой заслон для прикрытия сообщения с Буртунаем, Врангель пошел по западной стороне горы Анчимеэр на Аргуни. Этот аул был занят мюридами. Узнав об этом, Врангель приказал кавалерийским сотням спуститься на Чиркатскую дорогу и идти в обход. Кавалерийские сотни с тыла ворвались в село и неожиданно понеслись сверху вниз на позиции мюридов. Мюриды, которых возглавлял купец Муса, быстро покинули позиции и отошли в сторону Анди на соединение с основными силами. Тогда барон Врангель, отказавшись от более удобного и доступного кружного пути через Чиркат, решил идти прямо от согратлинской переправы. Гази-Магомед не ждал противника с этой стороны, поскольку мост через бешеную реку был разрушен. Но Врангель учел эту возможность и заставил строителей и саперов соорудить мост, который солдаты понесли к реке на руках. Они шли спотыкаясь по узкому обрывистому берегу реки, по каменистым тропам, скользя, падая, поднимаясь, чтобы застигнуть врага врасплох.