Князь Орбелиани приказал взять Теренгуль.

В холодный, дождливый день осени поднимался русский отряд по скалистым тропам, идущим вдоль оврага. Туман скрывал движущихся. Отряд достиг перевала и на крутом спуске разрушил завалы, устроенные горцами. Здесь не были выставлены пикеты. Орбелиани, воспользовавшись оплошностью наиба, приказал двигаться прямо на теренгульский овраг. Конница на рысях спустилась в темную глубину оврага, затем беспрепятственно заняла противоположную высоту с караульной башней, откуда бежала небольшая часть мюридов, застигнутая врасплох. Отряды Гази-Магомеда, Гебека и других наибов, узнав о появлении русских, бросились со всех сторон к Теренгулю. Но было поздно: позиция, защищавшая доступ в центр Салатавии, оказалась в руках царских войск. Конники Орбелиани приступили к прорубке просек через овраг и засыпке ям. Орбелиани удалось оттеснить мюридов Гази-Магомеда и занять высоты напротив Нового Буртуная. Плато высоты было избрано местом штаб-квартиры князя. Через несколько дней сюда прибыл генерал Евдокимов, который вместе с князем Орбелиани произвел рекогносцировку путей, ведущих к Ауху, Дылыму и Зандаку. У Нового Буртуная собралось около шести тысяч русских с четырнадцатью орудиями.

Сюда, в один день с Евдокимовым, прибыл и Шамиль. На другой день имам отвел свои силы от Нового Буртуная вверх по лесистому побережью Сулака. Этим движением он хотел отрезать пути сообщения русских войск с тылами. Мюриды атаковали транспорт, следовавший из Евгеньевского к лагерю Орбелиани. Атаки с трудом были отбиты. Шамиль установил четыре орудия на высоте Алмаки и открыл пальбу по авангарду русских. Евдокимов выдвинул вперед мортиры и ударами гранат вынудил Шамиля убрать орудия. Имам тут же бросил конницу на аванпосты и пикеты противника. Солдаты в свою очередь кинулись в атаку. На помощь солдатам бросилась кавалерия Орбелиани. Мюриды отошли к лесу.

Воспользовавшись темнотой, имам направил пехоту на позиции врага у Старого Буртуная и выбил пикет с кургана на подступах к аулу. На рассвете Орбелиани послал к кургану всадников — дагестанцев, перешедших на сторону русских. Мюриды имама встретили их орудийным огнем. Но дагестанцы, воюющие на стороне русских, не дрогнули. Они продолжали мчаться вперед к кургану. Шамиль наблюдал за той и другой стороной из-за укрытия. Он стоял в окружении своей свиты.

Восхищенный смелостью соплеменных отступников, имам, обратившись к наибам, сказал:

— Видите вы этих смельчаков, ринувшихся в нашу сторону? Узнаете их? Это бывшие братья наши, которые, бросив нас, соединились с гяурами. Во всем этом виноваты вы. Ваше алчное поведение, безрассудные меры притеснения вооружили их не только против вас, но и против меня. А враги наши как нельзя лучше обласкали, подкупили и, воспользовавшись вашим невежеством, обратили их против вас. Какой позор! Прежде чем столкнуться с прямыми врагами, мы и эти люди должны совершить братоубийство, а те, — имам указал на колонну солдат, — будут с удовольствием любоваться нашей схваткой.

— Разреши мне контратаковать их, — сказал салатавский наиб Гебек, обратившись к Шамилю.

— Попробуй, — ответил имам.

Гебек, гумбетовский Абакар-Дибир с двумя тысячами всадников стали спускаться с высоты и пошли вправо, в обход. Навстречу им бросился со своим полком Багратион. Завязался рукопашный бой. На помощь Багратиону Евдокимов бросил драгун. Шамиль открыл по ним огонь из пушек. Но драгуны, не обращая внимания на ядра, ложившиеся рядом, вклинились во вражескую колонну и отрезали отряд Гебека от Абакар-Дибира, который сумел отойти. Брошенный на помощь Гази-Магомед ничего не смог сделать. Гебек со своими мюридами был схвачен в кольцо и сдался русским.

Шамиль отступил к Новому Буртунаю. Он установил на возвышенности свои орудия и беспрерывно бил из них по лагерю русских. Выдвинув вперед артиллерию, Орбелиани продолжал закладку укрепления и фуражировку.

Из Дарго-Ведено к Шамилю примчался посыльный. Он сообщил имаму о внезапной кончине матери и болезни сына Джамалуддина. Оставив в Салатавии гумбетовского наиба Абакар-Дибира, Шамиль вернулся в Новое Дарго. После отъезда имама в аулах Салатавии образовалось два лагеря: одна часть населения стояла за Шамиля, другая хотела подчиниться русским. Шамиль знал цену и значение Салатавии, а потому, похоронив мать и проведав больного сына, вновь явился в Гумбет и стал сколачивать силы для отправки в Салатавию и Аух во главе с Гази-Магомедом.

Солдаты генерала Орбелиани занимались прорубкой просек от Нового Буртуная к аулу Дылым. Гази-Магомед стал между Новым Буртунаем и Дылымом, желая приостановить действия русских. Он послал в обход две с половиной тысячи мюридов, которые со стороны селения Алмаки открыли огонь по Новому Буртунаю. Но под натиском превосходящих сил оба отряда Гази-Магомеда вынуждены были отступить в сторону Мичикальской дороги.

Несмотря на неудачи, Шамиль не терял надежду на успех. Он усилил отряд Гази-Магомеда за счет мобилизованных в Аварии ополченцев и сам с отрядом чеченцев явился к Дылыму. Он стал строить здесь редуты и завалы, думая задержать врагов. Но несмотря на ноябрьские холода, пехота генерала Орбелиани, брошенная к Дылыму, после кровопролитного боя взяла приступом позицию Шамиля. Предав огню сакли Дылыма, имам отступил.

Вернулся Шамиль в Дарго-Ведено в подавленном состоянии.

Здоровье Джамалуддина резко ухудшилось. Местные лекари разводили руками, говоря, что они не в силах ничем помочь больному. Тогда Шамиль вызвал к себе Гаджи-Али и сказал ему:

— Поезжай в Хасав-Юрт, там при лазарете есть старый лекарь, он давал купцу Мусе лекарство от простуды, нагноений, от головных болей и болей в животе. Скажи ему, что мой сын Джамалуддин, вернувшийся из России, заболел и верит только лекарственным средствам русских. С тобой поедет приказчик Мусы и еще два муртазагета, которые имеют кунаков в том городе.

Хаким Али выехал. Приближаясь к русским постам, он вынимал из-за голенища сапога белый флажок и объяснял постовым по-русски, куда и зачем он едет.

Комендант Хасавюртовской крепости разрешил им въехать во двор, на территории которого был расположен лазарет. Гарнизонный врач Петровский вышел к посланцам. Али сказал:

— Мы от имама Шамиля. Его сын Джамалуддин, возвратившись из России, тяжело заболел. Имам просил для него лекарство.

— Что я могу дать, не видя больного, не зная, чем он страдает?

— Я думаю, что у него чахотка, хотя отец уверен, что его при возвращении отравили медленно действующим ядом.

— Объясните, пожалуйста, какие признаки заболевания? — спросил лекарь.

— Кашель у него сильный, кровью харкает, похож на скелет, а на щеках румянец.

— Да, вы, наверное, правы. К великому сожалению, мы не имеем средств, которыми можно излечить чахотку. Но кое-что могу дать.

Гарнизонный врач вынес Али три пакетика.

— Вот это для общего успокоения, это от кашля, а это для усиления аппетита.

Гаджи-Али, поблагодарив лекаря, поспешил домой.

В эту пятницу к Шамилю не шел сон и не находил имам в молитвах утешения. Беды и неудачи преследовали его одна за другой. Войска на всех фронтах терпели поражение. Недавно похоронил мать. Вслед за ней умерла любимая тетушка Меседу. Теперь он боялся за сына. Несмотря на холодное время года, он решил увезти Джамалуддина из Дарго-Ведено подальше в горы не столько из-за болезни, сколько из-за боязни, что тот вновь может оказаться в руках врагов, которые подступали к его столице. Но как сказать Джамалуддину, чем объяснить необходимость отъезда из дома родного отца в чужой дом. Шамиль не терпел лжи, потому и решил быть откровенным с сыном. Войдя к Джамалуддину, он сел у постели и долго молчал, перебирая четки. Джамалуддин лежал неподвижно. Грустный взгляд запавших глаз был устремлен на лампу. Возле постели были разбросаны старые русские газеты и петербургские журналы, которые обычно привозил из Хасав-Юрта купец Муса. Джамалуддин читал их повторно с большим удовольствием, чем Коран, а в последнее время отказался от всего, даже не стал изучать арабский язык.