Увидев движущиеся неприятельские колонны, малочисленный отряд мюридов Табасарана и Хайтака, покинув завалы, отступил в леса.

Шамиль, узнав о волнении, охватившем хайтако-табасаранские магалы, поспешил им на помощь, но, не успев, направился в Мичик, где должен был состояться сбор всех наибов Дагестана и Чечни перед роспуском аскеров на зимнее время.

Уходя в поход, имам, как всегда, прощался со всеми родными, близкими, домочадцами. Молчаливо кивнув головой, простился он и с семьями грузинских князей. Старшие жены Шуанат и Загидат проводили мужа до ворот. Салих подвел коня. Когда имам, закинув ногу, опустился в седло, Загидат подала бурку, Шуанат — винтовку. Скромно одетый, в черной черкеске, в простой папахе, обвязанной чалмой, выделяясь своим необыкновенным величественным видом среди других, в окружении наибов, приближенных и личной охраны, состоящей из трех сотен муртазагетов, со знаменем, под бой барабана, в сопровождении всей дворни, имам выехал из ворот. За воротами его ожидали старцы, инвалиды, сироты. Оба казначея имама, Юнус и Хаджияв, ведя под уздцы своих коней, раздавали серебряные монеты в виде милостыни.

— Яллах, субхан аллах, шукру! — говорили одни, что означало «Хвала аллаху, спасибо!»

— Нух битаги! — восклицали другие, желая имаму и его воинам счастливого пути.

В доме после отъезда Шамиля стало, как всегда, пусто и скучно. Уныние почувствовали даже княгини и княжны. Нина Баратова теперь не стояла часами у окна, выглядывая Хаджиява. Она больше времени проводила на крыше дома, вместе с юной женой имама. Шуанат стала бывать у княгинь, иногда проводила с ними целые дни. Только Загидат не унывала. Она сделалась веселой, беззаботной и с довольным видом щеголяла перед пленницами, меняя наряды, серебряные и золотые украшения. Княгини, княжеские дети и их няни не любили вторую жену имама и даже посмеивались над ней, давая забавные прозвища.

В эти дни у Шуанат родилась вторая дочь. Княгиня Варвара Ильинична зашла поздравить ее с рождением ребенка. Сняв с шеи, она преподнесла Шуанат дорогой бриллиантовый кулон на золотой цепочке, сказав:

— На, милая, теперь он мне не нужен, дочери нет у меня, пусть тебе он принесет радость.

— Помилуйте, не могу принять от вас такой дорогой подарок, тем более когда вы находитесь в таком положении, большое спасибо, оставьте, он пригодится более достойной невестке, когда вырастет ваш сын, — сказала с благодарностью Шуанат.

Но княгиня не хотела и слышать.

— Дарю вам от чистого сердца, полюбив вас, как сестру. Наше положение не столь тяжелое, как вам кажется, потому что мы живем в тех условиях, в которых живете вы, женщина, достойная преклонения. С отъездом мужа вы облачились в темное платье, радость в глазах ваших угасла, так пусть хоть блеск этих камней отражается в вашем добром взгляде, — сказала Варвара, надевая кулон на шею Шуанат.

Узнав о дорогом подарке, преподнесенном Шуанат внучкой грузинского царя, Загидат взбесилась. Она нашла повод, чтобы ударить няню сына Варвары. Вспыльчивая княгиня Анна заступилась за соотечественницу:

— Чурка с глазами! Если еще раз посмеешь тронуть кого-либо из наших людей, я не посмотрю на то, что ты жена имама, и задам тебе таких чертей, что тошно станет!

Благо что ругала Анна жену имама по-грузински, а та, ничего не понимая, ворчала, обзывая их гяурами, осквернившими дом.

После этого случая ссоры Загидат с грузинками участились. Княгини ни в чем не уступали ей, говоря, что она простолюдинка, дочь учителя и что они таких, как Загидат, нанимали в прислуги.

Когда вернулся имам, ему доложили о ссорах. Шамиль переселил пленниц в другую часть дома, запретив Загидат бывать у них. Шамиль не заходил в комнаты своих жен. Поздно ночью, когда в доме все ложились спать, он стуком в дверь комнаты одной из них приглашал ту, которую хотел видеть.

На вторую ночь после приезда Шамиля Загидат, разнаряженная, ждала условного стука в дверь. Вскоре он раздался в тишине полуночи. Вскочив с тахты, она поспешила в комнату мужа и, переступив порог, стала сразу же высказывать неприязнь к грузинкам, а в заключение заявила:

— Я хочу такое же бриллиантовое украшение, какое подарила внучка грузинского царя твоей Шуанат.

— Но ведь ты говорила мне, что у тебя гораздо больше драгоценных украшений, чем у Шуанат, зачем же тебе еще? — спросил Шамиль.

— Я хочу именно такое, пусть купец Муса достанет или закажет для меня кулон.

— Нет, я не позволю этого. Ни одной из вас до сих пор я не купил ни одной безделицы и покупать не буду. А до того, что вам кто-либо даст или подарит, мне нет дела, и впредь я не намерен заниматься женскими украшениями, которыми тешатся пустышки. Я не царь, не хан и не князь. Твой отец, выдавая тебя замуж, сказал тебе, что я выходец из простых узденей. А потому возвышаться над такими же, как мы, простыми людьми, я не позволю никому из моих близких и родных ни в одежде, ни в пище, ни в убранстве комнат. Что касается твоего пренебрежительно-грубого обращения с женами и детьми грузинских господ, запомни, что взяты они не для того, чтобы ты повелевала ими. Теперь иди к себе и подумай обо всем, что я сказал.

Загидат ушла. Всю ночь она не сомкнула глаз от обиды и досады.

Утром Шуанат, войдя в комнату мужа, с тревогой в голосе сообщила:

— Саша заболел. Всю ночь держался жар. Мальчик бредил. Княгиня Анна рыдает.

— Храни его аллах! Успокой мать, немедленно распорядись созвать всех лекарей для осмотра и оказания помощи ребенку.

Через полчаса у постели трехлетнего Александра, сына князя Чавчавадзе, состоялся консилиум Веденских знахарей вместе с перебежчиком, ротным фельдшером, в присутствии самого имама. При виде Шамиля больной ребенок заулыбался и протянул ручки. Имам взял его на руки, после чего мальчик позволил без капризов лекарям осмотреть себя с ног до головы. Хакимы пришли к выводу, что у мальчика простуда. Тут же приступили к приготовлению из трав и всяких кореньев жаропонижающих и потогонных отваров, смазали грудь и ножки козьим салом с керосином. Один из старых знахарей остался дежурить у постели больного. К общей радости, мальчик через три дня поправился.

Загидат с кем-то из женщин поделилась о выговоре, который сделал ей муж в тот вечер, когда она попросила его купить и для нее такой же кулон, какой подарила Варвара Шуанат. Слух об этом разнесся по всей женской половине. Многие, особенно служанки, обрадовались. Княжна Нина сказала младшей жене Аминат:

— Неужели и в той половине, где живет имам, такая же скромная обстановка, как в ваших комнатах?

— А разве у нас плохо? Мы имеем все необходимое, — с удивлением ответила Аминат и тут же, наклонившись к уху девушки, шепнула: — Сегодня, когда муж уйдет в мечеть, я покажу тебе его половину.

Как только раздался призыв муэдзина к молитве, молодая жена имама и княжна Нина шмыгнули в его спальню. Нина была удивлена, увидев маленькую комнатку. Никакой мебели. На глиняном полу старый палас. Скатанная постель у стены, на ней домотканый ковер. На стене, противоположной окну, множество деревянных гвоздей, на которых висит одежда имама. Справа от дверей на полу медный таз, рядом с ним большой луженый кувшин и маленький кумган для омовения. Вторая дверь из спальни вела в кунацкую. Это была просторная комната. Пол тут был устлан огромным сумаком[60]. На одной из стен висели медные тазы, подносы. В стенном шкафу — посуда. Вторая стена увешана множеством оружия, огнестрельного и холодного. На полу разложены тюфячки и подушки. Третья комната, небольшая, была библиотекой. На полках в стенной нише и стеллажах лежало множество книг в сафьяновых и кожаных переплетах, в матерчатых чехлах. Вторая дверь вела в мечеть.

— Я думала, что имам Чечни и Дагестана живет как царь — роскошно, — разочарованно заметила княжна Нина.

— Богатство моего мужа составляет не имущество, а сила, — не без гордости ответила Аминат и вдруг как-то съежилась, страдальчески сдвинула брови.