Пришедший добавил:

— Враги, желая, чтобы подобная болезнь появилась и среди правоверных, бросают в водные источники, текущие к селению, трупы солдат и лошадей.

— В Гергебиле есть подобные заболевания? — спросил имам.

— Было несколько случаев, которые окончились смертью, — ответил пришелец.

— Я знаю эту болезнь, — сказал Шамиль. — Она иногда возникает у паломников, совершающих хадж в Мекку. Об этом я читал в книгах. Уберечься от этого черного мора можно только бегством. Но мы не убежим, чтобы враги не подумали, что испугали нас. Все останемся на этой высоте, чтобы грозить им своими пушками, но если ветер с их стороны подует в нашу сторону, тогда придется отойти подальше.

Гергебильские ополченцы оборонялись, зная, что прорыв принесет им гибель.

Шамиль, наблюдая с вершины Ифута, заметил, как со стороны вражеского лагеря каждый день отходили части в сторону Турчи-Дага. Как выяснилось, это были заболевшие солдаты, которых быстро эвакуировали вверх.

Главнокомандующий знал из донесений лекарей, что в его войсках вспыхнула холера, которая с каждым днем больше вражеских пуль косит солдат, и все же упорствовал в своем желании непременно взять Гергебиль. Он ограничился госпитализацией заболевших и изоляцией подозрительных. Но когда умерли два офицера и одна из рот полностью выбыла из строя, он, покинув пораженное место, отступил к Турчи-Дагу.

К удивлению обеспокоенного Пирогова, который находился на Турчи-Даге, число больных холерой с каждым днем стало уменьшаться и у большинства процесс окончился выздоровлением.

— Да, удивительно, — говорил хирург, — видимо, возбудитель болезни не переносит холод на высоте семь тысяч девятьсот пять футов над уровнем моря.

Отряд Воронцова пришел на плато Турчи-Дага. Эту господствующую высоту с усеченной вершиной, с обилием подножного корма, студеными родниками и ручьями командование часто использовало как удобную летнюю стоянку. Южный склон Турчи-Дага был хорошо виден с крыш салтинских домов.

Аул Салты возвышался на юго-западном склоне Салтинского хребта, находясь на расстоянии почти десяти верст от моста Георгиевского. Нижняя часть селения спускалась к небольшой равнине, верхняя поднималась по склону. Левая оконечность салтинской горы была обращена в глубокий ров. Справа от аула, внизу, синело небольшое озеро, зеленели фруктовые сады и участки обрабатываемых земель. Салты был укреплен Шамилем сильнее Гергебиля. Имам знал, что Воронцов с Аргутинским и Аглар-ханом после передышки на высотах Турчи-Дага двинутся к Салтам. Он не сомневался в том, что, несмотря на середину лета, холодные ночи заставят неприятеля с вершины спуститься пониже. Он был уверен, что Салты, так же как и Гергебиль, штурмом взять противнику будет нелегко.

Пользуясь густым туманом, Шамиль не раз предпринимал вылазки. Внезапно нападал на лагерь, на фуражиров, на обозы противника, двигавшиеся к стоянке. Безуспешно пытался он захватить большой обоз вьючных лошадей и подвод. На боковинах подвод на фоне белых кругов были изображены красные кресты. Такие же изображения были на нарукавных повязках у некоторых людей. За этими подводами двигались кибитки маркитантов с мешками и ящиками, открытые и крытые брезентом. Замыкал караван обоз фуражиров. Все это двигалось, окруженное тройной цепью вооруженных всадников. С головной стороны и в конце каравана также ехали отряды конников.

Наблюдая за огромным обозом, Шамиль думал, что рассчитывать на быстрое окончание дела нельзя. Наконец однажды дозорные имама заметили массовое движение неприятеля. Спустившись с высот Турчи-Дага и пройдя некоторое расстояние, противник стал лагерем на возвышенности против аула. В течение двух недель враг ничего не предпринимал. Но это было кажущееся бездействие. На самом же деле русские усиленно готовились к предстоящему штурму. Неустанно проводили они рекогносцировку местности. Рыли окопы, траншеи, делали подкопы в сторону укреплений имама. Наконец на заре одного из июльских дней в стане главнокомандующего послышалась громкая дробь барабана. Затем грянули орудия, установленные против аула, и под громкие крики «ура», не нарушая боевого порядка, солдаты пошли на штурм.

Шамиль спокойно наблюдал за всем происходившим с вершины небольшой башни, замаскированной в массе скученных высоких саклей. Чаще всего его взор обращался к палатке Воронцова с красными фестонами и флагштоком у входа. Здесь все время суетились офицеры и бегали связные. А внизу, на подступах к селению, завязался бой.

Три дня, чередуя артобстрелы с атаками, штурмовали царские войска Салты. После безуспешных попыток прорвать оборону главнокомандующий дал приказ перейти к осаде. Беспрерывный пушечный обстрел селения, от которого глохли люди, продолжался с утра до позднего вечера. Масса солдат грозовой тучей кружила справа, у подступов к селу и вокруг озера. Вытаптывались посевы, вырубались сады. Динамитом и минами взрывали каменные преграды и земляные валы у стен крепости.

Салты казался вымершим. Жители его заранее были выселены. Мюриды во время артобстрела прятались в укрытиях. В минуты кратких затиший выходили из убежища, чтобы взглянуть на новые разрушения. Четырежды в день с вершины минарета раздавался печальный призыв муэдзина к молитве. Иногда можно было услышать и одиночную стрельбу шамилевских снайперов. Это русские смельчаки приближались к салтинским стенам на ружейный выстрел.

Беноевский наиб Байсунгур и телетлинский Кебед-Магома со своими отрядами обороняли нижнюю окраину аула. Хаджи-Мурад с ичкеринским Умалатом стояли у правой окраины Салтов, выше позиции, которую занимал Байсунгур, ибо основной огонь и повторяемые изредка атаки были направлены в эту наиболее доступную сторону.

Линия, за которой стоял неприятель, с каждым днем приближалась к стенам Салтов. Подвигались парапеты, прикрывающие батареи. Становились ближе траншеи с подкопами, над которыми вырастали земляные валы. Салты рушился на глазах. Груды камня серели под обломками стен домов и других строений. Как редкие, обломанные, почерневшие зубы старца, поднимались из руин полуразрушенные башни. Но Шамиль держался. Так же как когда-то в Ахульго, с надеждой фанатика и смирением фаталиста он всю ночь молился в мечети, часто обращая взоры к мрачному потолку. Это единственное здание, построенное из огромных плит гладко тесанного камня кремниевой породы, казалось неуязвимым. Пушечные ядра как мячики отлетали от стен храма, и потому в нем все время бывало людно. В подсобных помещениях мечети лежали тяжело раненные. За ночь едва успевали похоронить мертвых. Днем одновременно с восстановительными работами рылись и могилы. Но все же имаму в Салтах, превращенных в ад, казалось легче, чем в Ахульго. Не было детей, женщин, стариков, изнуренных бессонницей, истощенных, шатающихся от голода. Стоицизму не только здоровых, но и смертельно раненных никто не удивлялся, ибо в ауле не было слабых духом. Мюриды, привыкшие к бранной жизни, легко мирились с печальной участью в надежде на лучшее в потустороннем мире, убежденные, что «все от бога и к нему возвращается».

Около двух месяцев длилась осада Салтов. Ни в одном месте не удалось прорвать оборону горцев. Исход дела решили две мины. Ночью они были поднесены через траншеи и подложены в подкопы год блокгаузы Салтынской крепости. Сильный взрыв на рассвете до основания потряс не только крепость, но и всю гору, на склоне которой стояло селение. Со страшным грохотом рухнули стены, прилегавшие к бастиону. Сотни раненых и убитых горцев остались под грудами развалин.

В образовавшуюся брешь неудержимой стихией хлынули солдаты. Наиб Байсунгур упал, придавленный обрушенной стеной. Когда к нему кинулись мюриды и стали вытаскивать из-под камней придавленную ногу, он, придя в себя, закричал:

— Оставьте меня! Или вы оглохли, не слышите голосов приближающихся врагов? Закройте брешь собой!

С кинжалами и шашками бросились мюриды навстречу солдатам. Скрестились булаты со сталью штыков. Сцепились в мертвой хватке столкнувшиеся противники. На них стали напирать с противоположных сторон. Перевес оказался на стороне штурмующих.