— Что произошло? — спрашиваю у Ильинского.
— Белогвардейцы прилетали! — козырнув, отвечает Костя. — Видно, хотели поквитаться за разгром джанкойского аэродрома.
И подробно рассказывает, как это было:
— Я работал в кабине. Вдруг слышу гул самолетов. Сначала не обратил на него внимания. Потом взглянул на небо и глазам своим не поверил: надо мной висят два черных «хэвиленда». А вдали — еще несколько пар врангелевцев…
Тут, — продолжает он, — противник начал бросать бомбы и обстреливать нас из пулеметов. Несмотря на бомбежку, Ингаунис взлетел на трофейном «эсифайфе». За ним поднялись в воздух на «ньюпорах» Межерауп и еще кто-то… И хотя «хэвилендов» было восемь, а наших самолетов только три, врангелевцы не выдержали и удрали. Кинулись мы осматривать свои машины — никаких повреждений нет. Убитых и раненых тоже не оказалось.
— Все ясно, товарищ Ильинский, — говорю механику, выслушав его рассказ. — Поздравляю.
— С чем? — спрашивает он, смутившись.
— С боевым крещением…
— Это точно! Первый раз под бомбами побывал.
Потом из беседы с Межераупом и Ингаунисом я узнал, что у нас стояло наготове дежурное звено. Белые не ожидали, что наши летчики взлетят так быстро, и растерялись. Выяснилось и другое: чтобы застать нас врасплох, врангелевцы подлетели к аэродрому на малой высоте. Да, Ткачев не спал, от него можно было ожидать всего…
За сборкой и облетом самолетов дни пребывания в Сокологорном пробежали очень быстро. Первым в Асканию-Нова перебазировался 6-й авиаотряд, возглавляемый Иваном Соловьевым. За ним и я повел 5-й отряд. Все самолеты долетели и приземлились благополучно.
На новом месте нас ожидал приказ командующего авиацией Коровина. Нашему дивизиону передавался 48-й отряд. Два самолета находились уже здесь, а командир отряда Васильев и летчик Маляренко должны были прилететь после ремонта матчасти. Подчинили нам и 16-й разведывательный отряд. Его прибытие ожидалось со дня на день. Новое формирование, которое мне приказали возглавить, теперь называлось авиагруппой перекопского направления.
Не зря Владимир Иванович бомбил вышестоящие штабы неистовыми рапортами. К уже упомянутым документам прибавлю еще один, который в архиве значится под № 390, 21 мая 1920 года Коровин писал начальнику Военно-воздушного флота Юго-Западного фронта:
«…Вам из своевременно посланных… данных о неприятельском воздухфлоте в количестве 50–60 самолетов… о ГРУППОВЫХ налетах его с усиленным бомбометанием… должно быть ясно видно, что… противник в воздухе нас душит и забивает… Необходимо было бы целиком всю работу… направить не на количество, а на качество авиаотрядов… сводя по нескольку… отрядов в один хорошо укомплектованный, чем работа стала бы более продуктивной…»
Таким образом, благодаря усилиям Владимира Ивановича Коровина в нашей группе объединились шесть авиаотрядов.
Перекопское направление
Сегодня 20 мая 1920 года. Авиагруппа начинает боевую работу. Мне предстоит вылет на разведку Перекопа. Затем на Литовский полуостров и Ишунь пойдет командир 6-го отряда Иван Соловьев. А Карл Скаубит обследует полосу по маршруту Аскания-Нова — Перекоп — Армянск.
На аэродроме меня встречает Костя Ильинский. Он заметно волнуется: первый раз выпускает самолет на боевое задание. Мне, как бывшему механику, хорошо понятны его чувства.
— Товарищ командир! — громко докладывает Ильинский. — Аппарат к вылету готов. Мотор отрегулирован. Пулемет исправен. Кольцевой прицел проверен. Подвешены три десятифунтовые бомбы.
Тут механик запинается.
— Извините, товарищ командир, — неуверенным голосом добавляет он. — Я придумал новый способ подвески бомб в кабине. Перкалевые мешочки заменил проволочными гнездами…
— Спасибо, товарищ Ильинский, — похвалил я его. — Только зачем так пространно докладывать? Достаточно короткого рапорта: «Самолет к вылету готов».
— Слушаюсь, товарищ командир!
Осмотрев самолет, я сел в кабину. Бомбы действительно были закреплены надежней, безопасней и легче вынимались. Сказал об этом Ильинскому. Он просиял от удовольствия.
Соловьев и Скаубит тоже уже сидели в своих «спадах». Они должны были вылететь вслед за мной, каждый по своему маршруту.
Взлетаю и с набором высоты беру курс на юго-запад. Видимость прекрасная. Слева отчетливо различаю Сиваш. Вдоль низкой береговой линии тянутся реденькие окопы красноармейцев. А далеко впереди — широкая темно-зеленая полоса Черного моря. Лечу туда.
Вот показался порт Хорлы. Он пуст. Чернеют лишь останки сгоревших пакгаузов. Межерауп говорил, что к этому порту часто подходят корабли белых и интервентов. Они обстреливают берег и изображают высадку десантов. Здесь надо быть особенно внимательным…
Под крылом остров Джарылгач. Море вокруг него мрачное, действительно черное. На водной глади ни одного суденышка.
Смотрю на часы: прошло уже сорок пять минут полета. Невольно думаю, что я на сухопутном самолете. Стоит отказать мотору (а это случается нередко), и придется падать в море. И хотя крымский берег отсюда недалеко, лучше погибнуть в волнах. Нам известен приказ Врангеля о расправе с красными летчиками без суда и следствия. Мы объявлены вне закона и заранее приговорены к смертной казни. На нас заведены черные списки. Есть и еще один приказ барона: уничтожать попавших в плен коммунистов прямо на месте.
Бензина в баке осталось еще на час. Последний раз осматриваю море: не видно ни дымка, ни паруса. Разворачиваюсь влево и беру курс на Крым.
На горизонте появляется темно-желтая полоса. Сличаю карту с береговой линией. Впереди Бакальская коса. Иду вдоль побережья на Ишунь. Вижу: по грунтовой дороге к Перекопу движется большой обоз. Его замыкает батарея тяжелых орудий. Делаю на карте пометку, а затем вытаскиваю из гнезда бомбу. Цель все ближе. Пора! Бросаю свой гостинец за борт и смотрю вниз. Слева от дороги, рядом с обозом, появилось облачко взрыва. Нажимаю гашетку пулемета. Через кольцо прицела хорошо видно, как несутся взбесившиеся лошади. Несколько повозок опрокинулось. В кювете оказалась и одна пушка. Довольный удачной атакой, пролетаю Ишунь, нанося на карту линии окопов и огневые точки. Да, до Перекопа еще далеко, а укрепления уже начались…
А вот и Перекопский перешеек, исполосованный многочисленными траншеями. Лечу вдоль железнодорожной ветки к Армянску. Еле успеваю делать пометки на карте. Всюду ведутся фортификационные работы.
Вдруг самолет подбросило. Видимо, подо мной разорвался снаряд. Выровняв машину, ухожу вверх. Слева и справа появляются шапки новых разрывов. Одну за другой бросаю две бомбы на железнодорожную станцию Армянск. Там, внизу, выгружается из эшелона вражеская пехота.
Подо мной главная полоса перекопских укреплений: бесчисленные пулеметные гнезда, артиллерия на огневых позициях, паутина проволочных заграждений, завалы, траншеи, извилистые ходы сообщений, бетонированные капониры. Перед высокой насыпью Турецкого вала — огромный ров, заполненный водой, а дальше, к северу, в сторону красных частей, — еще несколько хорошо укрепленных оборонительных рубежей. Да, такого я еще не видал… Вот какие препятствия предстоит преодолеть нашей пехоте. Помнится, даже крепость Перемышль с ее мощными фортами выглядела менее грозно. Жаль, что на моем самолете нет фотоаппарата. Сфотографировать этот орешек надо во что бы то ни стало.
Машину без конца встряхивают близкие разрывы. Я вынужден подняться еще выше. Закончив разведку Перекопа, делаю правый разворот и со снижением ухожу к Аскании-Нова.
При заходе на посадку вижу: вылетавшие после меня командиры отрядов уже возвратились с задания. Едва успел я вылезти из кабины, подбежал Костя.
— Как машина, товарищ командир? — спрашивает он.
— Хорошо! — кричу ему в ответ.
Подходят Скаубит и Соловьев, коротко докладывают о результатах воздушной разведки. Они тоже привезли очень интересные данные.
А через некоторое время мы собрались в штабе и подробно обсудили итоги своих наблюдений. Присутствовавший при разговоре комиссар Савин предложил ознакомить всех летчиков с районом предстоящих боевых действий.