Если же Карл IX сыплет на гугенотов королевские милости, то в этом доказательство королевского двоедушия.

Позвольте привести одну маленькую историю, которую все припомнят и которая, по-моему, доказывает только чрезвычайное легковерие наших историков.

Рассказывают, что за год или немного более до ночи св. Варфоломея план истребления гугенотов был уже выработан. И вот этот план. В местечке Пре-о-Клер задумали построить деревянную башню, внутрь которой предполагали посадить герцога Гиза с дворянами и солдатами-католиками, а адмирал со своими протестантами должен был начать ложную осаду или примерный штурм, как на маневрах, чтобы доставить королю зрелище примерной войны. А в разгаре этого своеобразного состязания по особому сигналу католики должны были зарядить свои ружья и перестрелять наступавших раньше, чем те сумели бы защититься.

Для украшения этой истории присочиняют рассказ о том, как королевский фаворит Пиньероль будто бы проболтался об этом заговоре, выпалив королю, ругавшему протестантских сановников: «Ах, ваше величество, скоро наступит час, когда башня сразу отомстит за всех нас еретикам». Заметьте, читатель, что для этой крепости еще ни одной доски не было поставлено.

Затем будто бы король позаботился о казни болтуна. Далее рассказывают, что этот план был выдуман канцлером Бирагом, и в доказательство приводят слова, будто бы сказанные им и, по-моему, свидетельствующие о намерениях совершенно противоположного рода, а именно: «Для того чтобы избавить королевское величество от недругов, достаточно будет прибегнуть к помощи нескольких поваров».

Надо сказать, что этот рецепт был гораздо более удобен, чем затея с башней, надуманность которой делала самую операцию с башней почти неосуществимой.

Ну, в самом деле, неужели у протестантов не зашевелилось бы сомнение при виде этих странных приготовлений к войне, хотя бы и примерной, но все же ставящей лицом к лицу людей двух партий, столь враждебных друг другу? Кроме того, собрать гугенотов в одно войско, дать им в руки оружие вряд ли было бы хорошим способом дешево от них отделаться. Само собой ясно, что если бы в то время замышляли им гибель, то лучше было бы устроить нападение на каждого из них, когда он безоружен.

Итак, если вы спросите мое мнение, я твердо убежден, что предварительной подготовки к избиению не было. Я не могу понять, как можно думать иначе даже тем писателям, которые, считая Екатерину женщиной злой, все же не отрицают в ней глубочайшего политического ума, редчайшего даже для своего времени.

На время отложим в сторону соображения нравственного порядка. Будем судить о деле с точки зрения его полезности. Я утверждаю, что этот шаг не был полезен двору и, кроме того, самое его осуществление было настолько неуклюже, что наводит на мысль о чрезвычайной нелепости и сумасбродстве инициаторов этого предприятия.

Займемся ближайшим рассмотрением вопроса о том, должна ли была королевская власть иметь выгоду или проиграть от этого плана в целом и было ли ей интересно допускать осуществление плана в таком порядке.

Прежде всего, обратим внимание на то, что Франция раздиралась борьбою трех больших партии: одна — это протестантская партия, во главе которой после смерти принца Конде стал адмирал; другая — королевская партия, самая слабая, и, наконец, третья — партия Гизов (крайних роялистов тогдашнего времени).

Ясно, что король имел совершенно одинаковые основания с осторожностью относиться и к протестантам, и к партии Гизов; опасаясь их обоих, он должен был стараться, ради сохранения в целости своей власти, чтобы обе эти партии находились в состоянии непримиримой вражды. Уничтожение одной из этих партий значило отдачу себя самого на съедение уцелевшей партии.

Система политического равновесия, таким образом, была известна уже тогда не только как политическая теория, но и как практическая политика. Ведь изречение «Разделяй и властвуй» принадлежит во Франции Людовику XII.

Нам надо определить степень благочестия Карла IX, ибо указывают на то, что крайняя степень религиозности долга побудить его к таким мерам, которые шли вразрез с его выгодой. По вот именно в этом пункте все указывает на обратное явление: король не был вольнодумцем, по еще менее он был фанатиком, а кроме того, руководившая им его мать ни одной минуты не задумалась бы принести в жертву свои религиозные убеждения ради захвата власти, если, конечно, допустить существование у нее религиозных убеждений[3].

Но допустим, что сам Карл, или его мать, или, наконец, королевское правительство решили сломать политические принципы и уничтожить французских протестантов, — если они уж додумались до такого твердого решения, то наверняка зрело обдумали бы средства, наиболее обеспечивающее успех этого дела. Но в таком случае самое первое требование успешности — это одновременность операции по всем городам, чтобы избиение реформатов, подвергающихся нападению со стороны превосходных сил[4], не могло встретить сопротивления группы населения, лишенной защиты. Это истребление можно было провести в один день, как сделал то с евреями Ассур[5] в древние времена.

Однако, мы читаем, что первые ранние королевские приказы об истреблении протестантов были получены 28 августа, то есть спустя четыре дня после Варфоломеевской ночи, так что известие об этой бойне должны были предупредить королевские депеши, не только предупредить, но и встревожить всех граждан, не безразличных к религии.

Важнейшим делом был захват протестантских укрепленных мест. Пока крепости были в руках протестантов, королевская власть не была полной. Таким образом, если допустить факт католического заговора, то очевидно будет, что одним из главнейших мероприятий стал бы захват Ларошели 24 августа, а это вызвало необходимость концентрации войск на юге Франции в целях помешать сосредоточению реформатов.[6]

Ни то, ни другое не имело места.

Я не могу допустить мысли о том, чтобы одни и те же люди, которые смогли задумать коварный план, чреватый важнейшими последствиями, оказались такими немощными в одном случае и растерянными при его исполнении в другом случае.

И действительно, все принятые меры оказались столь непригодными, что через несколько месяцев после Варфоломеевской ночи война разгорелась с новой силой, и реформаты на этот раз не только покрыли себя славой побед, но извлекли целый ряд новых преимуществ.

Наконец, убийство Колиньи, имевшее место за два дня до Варфоломеевской ночи, не является ли самым решительным опровержением догадок о подготовленном заговоре? С какой стати убивать главу протестантов перед всеобщим избиением протестантской массы? Разве это не явилось лучшим средством испугать и насторожить гугенотов?

Мне известно, что некоторые авторы приписывают покушение на особу адмирала единоличной воле герцога Гиза. Вместе с тем общественное мнение обвиняло в этом преступлении самого короля, а тот факт, что убийца получил награду из королевских рук, для меня является аргументом против существования заговора. И в самом деле, если бы заговор был налицо, то Гиз был бы его непременным участником, а раз так, то почему не отложить на два дня семейную месть, родовые счеты, чтобы сделать эту месть еще более неизбежной? С какой стати ставить под угрозу неудачи все предприятие только ради удовольствия на два дня ускорить смерть врага?

В итоге все это, на мой взгляд, служит доказательством, что массовое избиение не было результатом королевского заговора против части нации. Варфоломеевская ночь представляется мне этапом гражданской войны, которую нельзя было предотвратить и которая разразилась стихийно.

Попытаюсь, насколько хватит моих скромных сил, объяснить эту задачу.

Колиньи трижды договаривался со своим государем, как равная власть с равной властью: этого одного было достаточно, чтобы разжечь ненависть. По смерти Жанны д'Альбре оба молодых принца — и король Наваррский, и принц Конде — были еще слишком юны, и потому на самом деле Колиньи был единоличным главою реформатской партии. После его смерти принцы, находясь во вражеском стане, попали в положение пленных и целиком зависели от королевского благовоззрения. Итак, достаточно было смерти Колиньи, и только одного Колиньи, чтобы власть Карла IX была обеспечена с достаточной полнотой. Он, быть может, не забыл изречения герцога Альбы: «Голова семги стоит все-таки дороже, чем десять тысяч лягушек».