— Чересчур?

— По сравнению с тем, как я тебя понимаю — да.

— Том, путь к взаимопониманию очень прост. И ты его знаешь.

— Нет!

— Почему?

Том глубоко вздохнул, кажется, он вообще с трудом перевел дыхание.

— Это не важно, — ровно ответил он. — Я не разрешаю тебе ко мне прикасаться. Ты же не хочешь нарушить свое третье правило?

— Хочу, — бесстрастно сообщил голос Алекса. — Но не нарушу.

Около минуты они оба молчали.

— Конечно, ты прав, Том, — наконец, спокойно сказал Си-О. — Я не должен настаивать. Но тогда среди тех, кто будет представлять человечество, тебя не будет. Жаль.

Это же натуральный хладнокровный удар под дых, подумала Нэлл. Надавить Тому на его чувство ответственности — прием из серии запрещенных.

— У меня есть время подумать? — изменившимся голосом спросил капитан.

— Конечно.

— Тогда я подумаю. Спасибо за беседу, господин посол.

Запись закончилась. Нэлл сняла виртуальный шлем и внимательно посмотрела на Тома. Теперь она понимала причину его смятения. Си-О явно знал, чем его зацепить.

— Подбор индивидуальных ключей, — сказала она.

— Я знаю, — кивнул тот.

— То, что он тебе сказал, можно выразить одной фразой: «Пойдем со мной». Все остальное — просто попытка нащупать твое слабое место. Причем довольно успешная.

Том бледно улыбнулся.

— Я знаю.

— Если знаешь, не ведись. Неважно, кто будет представлять человечество.

Том покачал головой.

— Это не может быть неважно, Нэлли. Я только надеюсь, что из нас никто не будет его представлять. Если все откажутся, он уйдет один, — он глубоко вздохнул. — Сдержит свое слово и уйдет один.

«Милый мой Том, я бы не стала на это рассчитывать», — подумала она, однако вслух ничего не сказала.

Этой ночью Нэлл долго не могла уснуть. Она лежала в темноте, не сводя глаз с неяркой габаритной линии, очерчивающей дверь, и думала о предстоящем путешествии. О возможном предстоящем путешествии, поправляла она сама себя. Ее окунало то в рай, то в ад, сердце то сжималось в ледяной тоске, то трепетало от восторга.

Уйти без возможности вернуться. Быть навсегда вырванной из знакомого пространства и времени, потому что через сотню лет полета умрут все, кого она знает. Остаться в одиночестве... в невозможном, лютом одиночестве, до конца жизни видеть только гигантские ажурные кружева углеродных существ... Не пожалеет ли она вообще, что пошла на такое, не захочет ли смерти — страстно, нетерпеливо, жадно — и не сойдет ли с ума от невозможности умереть?

Ну, а если она не будет одна? Если Том все-таки согласится? Если согласятся Дэн, Марика, Алекс, может быть, Мишель — неужели ей и тогда будет плохо?

Нэлл представляла себе Юнону вместе со всем экипажем, летящую по орбите вокруг совсем другой звезды — уникальную научную экспедицию, посольство человечества — и жгучая тоска сменялась бурным восторгом.

Потом она все-таки заснула и всю ночь видела причудливые сны про многоцветный живой космос, оказывающийся попеременно то ловушкой, то университетом.

Утром Нэлл ждал врачебный осмотр — первый после внедрения углеродной антенны. Умываясь, она испытующе посмотрела на свое отражение и пару раз осторожно нажала пальцем над левым ухом. Никакой припухлости там уже не было, но прикосновение по-прежнему было неприятным и по-прежнему вызывало тошноту и головокружение.

— Ты в курсе, что у тебя весь мозг прошит углеродными нитями? — хмуро сказала Линда, когда Нэлл лежала в капсуле и рассеянно слушала попискивание аппаратуры.

— А ты как думаешь? — не без яда в голосе отозвалась та. — Можно такое пропустить?

— Не знаю, — в тон ей ответила врач. — Я не пробовала.

Анализ крови, измерение проходимости бронхов. Низкое гудение, короткий щелчок.

— Я понимаю Зевелев — у него изначально какого-то винтика в голове не хватало. Я понимаю — Марика с ее комплексом вины. Но вы с Дэном?..

— Ну, считай, что у меня тоже винтика не хватает. Иначе зачем бы я стала заниматься Четырнадцатой Точкой?

Линда ничего не ответила, и Нэлл прикрыла глаза. Мягкое ощущение чужого присутствия никуда не делось… видимо, сигнал легко преодолевал корпус герметичной капсулы.

— Нэлл? — спросила врач пять минут спустя.

— Мм?

— Как ты это чувствуешь?

— Что?

— Вашу связь. Контакт.

«Так-так, — подумала Нэлл. — Похоже, ключи подбираются не только к Тому».

— Не знаю, как это можно описать словами. Как дверь в стене. Как шелест волн на морском берегу. Как азот, который чувствует, что кроме него в атмосфере еще есть кислород.

— Не слишком внятно, — пробормотала Линда.

— Хочешь внятно, скажи патрону «Да», и сама все узнаешь.

— Нет. Не люблю, когда в меня лезут щупальцами.

Нэлл пожала плечами.

— Лежи спокойно, — раздраженно сказала врач. — Или снимок грудной клетки придется делать заново.

Снова минута тишины, наполненная только тихими звуками медицинской капсулы.

— Собственно, я хочу понять, насколько можно верить его словам, — наконец, произнесла Линда.

— Его словам можно верить совершенно спокойно, — ответила Нэлл. — Это одно из его правил. Не лгать.

— Не вредить, не лгать и ничего не навязывать, — в задумчивости повторила Линда.

— Ну да.

— Этой ночью мы говорили о Максе, — призналась врач. — Сейчас его кишечник чистый, и в стерильной обстановке он быстро восстановится, но проблема в том, что стерильной обстановки у нас нет.

— А «чистая комната» Мишеля?

— Во-первых, еще не факт, что удастся ее сделать. А во-вторых, даже чистая комната тут же перестанет быть таковой, если туда поместить Макса. Он заражен не хуже всех нас. Бронхи, полость рта, волосяные каналы…

— Но патрон обещал его вылечить, если тот на это согласится, — пробормотала Нэлл.

— Основная проблема состоит в том, что от нитевидных вылечить невозможно, — сказала Линда. — Если под выздоровлением понимать полное очищение организма от этой дряни. Что бы мы ни делали, что бы ни делал Си-О, всегда есть вероятность, что где-то останутся споры, хоть несколько клеток. Ну а потом все по новой.

— Да, весело, — протянула Нэлл.

— Ваш патрон предлагает пойти по другому пути. Он сообщил мне, что может написать вирус, который заставит наши клетки выделять вещества из регуляторного каскада нитевидных, препятствующие росту их колоний. Говоря просто, нитевидные в наших организмах практически перестанут размножаться. Большая их часть постепенно удалится механическим путем, что-то останется, но нагрузка на иммунную систему снизится. И самое главное — исключится возможность обострений вроде той, что едва не угробила Гринберга.

— Мм… ну да, тоже вариант. И что тебе не нравится?

— То, что мы постепенно превращаемся в ходячие помойки, набитые всяческой заразой, — недовольно ответила Линда. — То, что вакцинация пройдет без масштабных клинических испытаний. То, что я должна вручить свою жизнь и жизнь всего экипажа непонятно кому. То, что я не знаю отдаленных последствий такого заражения. И то, что я все равно пойду на это, потому что на самом деле выбора у нас нет.

Раздался щелчок, и крышка капсулы плавно поднялась.

— Вылезай.

— Ну, почему нет выбора? — спросила Нэлл, выбираясь из капсулы и потягиваясь всем телом. — Выбор есть всегда.

— Без вакцинации Гринберга свалит по новой через пару недель. И, говоря откровенно, я тоже чувствую себя далеко не лучшим образом.

В полупустой кают-компании вкусно пахло кофе и ранним утром.

— Что-то у тебя вид подозрительно довольный, — заметил Дэн.

Том и правда неуловимо изменился — как будто лопнули латы, затягивающие его все последние дни, как будто он, наконец, вздохнул полной грудью.

— Я послал в ад своего непосредственного начальника, — беспечно ответил он.

Дэн хмыкнул.

— Что, в буквальном смысле? — с любопытством спросила Марика.