Варвара Николаевна неторопливо расстелила на столе прозрачную скатерть. Поставила хлебницу, сахар, чайные чашки. Когда она с чайником в руках вышла на кухню, Гульнара вскочила. Торопливо открыла баул и выложила все содержимое на стол. Чудесные дары солнечной долины грудами высились на скатерти: крупные бархатистые персики, прозрачный сочный инжир, сквозь мякоть которого проглядывали душистые маковки-семечки, килограммовые гранаты, бордово-красные, тугие, похожие на детские набивные мячи, и знаменитые янтарные, краснобокие яблоки, аромат которых распространился по всей квартире. Варвара Николаевна еще в кухне почувствовала его и сразу догадалась, что это из ее комнаты.

Через несколько минут она вошла в комнату с горячим чайником в одной руке, с железной подставкой в другой. Губы ее были поджаты. Гульнаре опять стало тревожно.

Они пили чай, и Варвара Николаевна говорила, что сразу, с первого взгляда узнала Гулю. Да, о ней писал Руслан еще в прошлом году.

— Но теперь, слава богу, он вырвался из этой ужасной Азии и навсегда остается в Москве. Здесь им дорожат, даже квартиру обещают новую. Здесь у Руслана есть невеста... — Хозяйка мельком взглянула на гостью. — Да, невеста. Хорошая девушка. — Мать взяла с комода газету и протянула ей. — Вот они оба... Очень любят друг друга.

Дрожащими руками Гульнара взяла газету: на фото Руслан. Она узнала бы его из тысячи других... Он на ринге, видно, после боя. Его руки еще в кожаных перчатках. А рядом девушка со счастливым лицом.

У Гульнары потемнело в глазах. Она всматривалась в соперницу. У нее красивое лицо. Она смеется. Да, ведь она невеста. Так считает Варвара Николаевна. Они вместе учились и дружили еще в школе. Варвара Николаевна говорит вполголоса, спокойно, как будто хочет приласкать несчастную девушку. Она, Варвара Николаевна, очень довольна выбором сына. Звать ее Тина. Она из хорошей семьи, из очень хорошей семьи.

— Варвара Николаевна, я все поняла... Я уйду.

Хозяйка замолчала.

— Очень жаль, что Руслан не сказал мне об этом... о своей невесте, — почти шепотом добавила Гульнара.

— Так ведь, милочка, мужчины никогда не говорят. Надо было самой догадаться.

Гульнара опустила глаза. Ей очень хотелось возразить этой суровой неласковой женщине, рассказать, как часто Руслан говорил ей о своей любви. Но рассудок требовал молчать. У него есть невеста! А ее, Гульнару, он невестой не называл...

Непослушными руками закрыла Гульнара пустой баул, поправила темные длинные волосы и попросила:

— Пожалуйста, дайте мне адрес больницы. Я хочу видеть Руслана... Попрощаться.

Гульнара вопросительно смотрела на Варвару Николаевну и видела, как у той быстро изменилось лицо. Куда девалась недавняя уверенность! Настороженные глаза стали подозрительными, злыми. Уголки губ опустились. Вся моложавость и привлекательность исчезли, и Варвара Николаевна показалась Гульнаре старой и усталой женщиной, очень похожей на ее тетушку Зумрат.

Спускаясь по лестнице, Гульнара плакала. Здесь, в старом доме на темной деревянной лестнице, никто этого не заметит, даже если будет идти рядом. Гульнара шла медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, и торопливо вытирала платком слезы, катившиеся по щекам, и пыталась приказать себе: «Не распускать нюни».

После темной лестницы дневной свет ослепил ее. Опустив голову, крепко сжав ручки чемодана и баула, она быстро прошла квадратный опрятный дворик, стараясь не глядеть в сторону скамейки, где по-прежнему сидели маленькие мамы с нейлоновыми дочками в руках.

Глава двадцать шестая

Гульнара, не останавливаясь, шла по улице. Решение возникло само собой. В справочном бюро она узнала адрес городской кассы аэрофлота.

Кассирша ответила, что на сегодня все билеты проданы, и предложила на утро следующего дня. Гульнара согласилась. Оставалось одно: проститься с Русланом и искать ночлега. Тут Гульнара вспомнила о записке, которую сунула ей на прощание соседка по самолету. Она порылась в сумочке. Записка лежала на прежнем месте. Облегченно вздохнув, Гульнара направилась к выходу.

День, такой богатый событиями, клонился к вечеру. По широкому проспекту двигался поток людей. С сумками, авоськами в руках спешили с работы женщины. Группами шли молодые, нарядно одетые девушки, с красивыми высокими прическами. Гульнара завидовала им, они казались счастливыми. Уверенно, неторопливо, держа в руках папки, шагали мужчины. Некоторые из них с интересом поглядывали на стройную смуглянку. Как ни печальна была Гульнара, она не могла не заметить этих, ждущих ответного взгляда, глаз. Она к ним давно привыкла. Мужчины в ее родном городе очень похожи на мужчин в большой Москве.

У одного из магазинов Гульнара остановилась: в витрине были выставлены оранжевые апельсины, краснобокие яблоки, крупные янтарные груши, помидоры, репа, лук. Потом она зашла в кондитерскую и купила конфет, печенья. Гульнара подошла к краю тротуара, остановила такси:

— В госпиталь,— И назвала адрес.

К Руслану Коржавину все время потоком шли люди. Знакомые, чаще незнакомые. Палату буквально завалили подарками, фруктами, сладостями. Никогда раньше он не предполагал, что у него столько хороших, заботливых друзей.

Тренер Виктор Иванович Данилов не ободрял, не утешал. Он лишь протянул Руслану книгу:

— Вот, рецепт на будущее.

Коржавин взглянул на обложку — «Повесть о настоящем человеке» и грустно усмехнулся:

— Думаю, не поможет. У меня совсем другое.

— А ты прочти!

— Читал.— Руслан раскрыл книгу и положил на тумбочку. — В детстве.

— Ты сейчас прочти! Она научит тебя кое-чему.— И, как бы советуя, добавил: — Мересьев-то остался без обеих ног. И вернулся в полк. А у тебя рука целая. Кумекать надо!

Руслан хотел было ответить, что, мол, с боксом покончено навсегда, ибо кость руки, после срастания, навряд ли сможет выдержать нагрузку ударов. Но не успел ничего сказать. В дверях палаты, освещенная вечерним солнцем, стояла Гульнара. В руках она держала баул и несколько темно-красных гвоздик. Руслан вскочил, неловко путаясь в полосатом халате, и поспешил навстречу:

— Гуля!

Гульнара легко отстранилась. Поставила на пол баул. Прошла к тумбочке, на которой находился ночник и лежала книга. Она положила гвоздики на раскрытые страницы и медленно повернулась к нему.

Данилов с нескрываемым любопытством рассматривал незнакомку, поражаясь ее яркой восточной красоте, Потом, спохватившись, стал прощаться.

— Ну ладно, я пошел. Мы с тобой еще потолкуем на эту тему. — Он постучал пальцем по загипсованной руке. — Вот когда панцирь снимут. Идет?

Виктор Иванович ушел.

Руслан, смущенный непонятной холодностью Гульнары, продолжал стоять посреди палаты. Впервые он представил себя со стороны: дурацкий полосатый халат, загипсованная рука... хорош кавалер! Он растерянно следил за девушкой, ища ее взгляда:

— Гуля! Если бы ты знала, как я рад!

На него глянули большие, с азиатским раскосом глава. Руслану сразу стало хорошо, потому что именно этих глаз ему не хватало последнее время. Он подошел к столу, подвинул табурет.

— Ты, наверно, устала?

Гульнара молча села.

Руслан устроился напротив на койке.

— Больно? — участливо спросила Гульнара, кивнув на загипсованную руку.

Руслан отрицательно покачал головой.

Девушка невольно вздохнула, отвела глаза. У самого окна на ветке сидел воробей. Тонкая ветка качалась, и воробей, удерживая равновесие, коротко взмахивал крыльями и наклонял голову. Было похоже, что он заглядывает в палату.

Руслан смущенно молчал, не в силах отвести взгляда от Гульнары. Ему хотелось о многом сказать ей. Но вид у девушки был удрученный и какой-то безразличный. Она прятала глаза, стараясь глядеть куда-то в сторону, и тихонько поламывала пальцы.

Вдруг он спохватился:

— Ты остановилась у нас? У меня дома?

— Да...