Подполковник остановился в нерешительности. Еще раз посмотрел на номер палаты и сверил с пропуском. Нет, не ошибся. Тогда куда же девался Руслан?

— Милок, отойди с прохода!

Подполковник Афонин посторонился, пропуская высокую моложавую женщину, которая с трудом несла тяжелую корзину, доверху наполненную различными кульками и пакетами с фруктами. На некоторых свертках виднелись надписи. Степан Кириллович мельком прочел: «Боксеру Коржавину от комсомольцев завода им. Владимира Ильича», «Чемпиону от студентов», «Рядовому Коржавину от товарищей по оружию».

— И это все ему одному? — спросил Афонин, вызывая санитарку на разговор.

— А то кому же, милок, — ответила она, опорожняя корзину. — Третий день вот так. Все отделение уже снабдил он фруктами да сладостями. А люди все несут и несут.

— Где же он сейчас?

Санитарка выпрямилась, посмотрела оценивающим взглядом на Афонина и, заметив офицерские погоны с двумя просветами, сразу перешла на «вы».

— А вы кем ему доводитесь? Сродственником аль еще как?

— Нет, — ответил Афонин. — Я командир его.

— Командир, говорите! — Она еще раз посмотрела на подполковника, как бы удостоверяясь в правдивости слов. — Это хорошо, когда командиры приходят навестить простых солдат. А то у нас даже случай был, писал главный врач одному командиру, вызов делал, так тот даже не ответил. Вот оно как бывает. А солдат сиротой был, детдомовский. Жалко нам его стало, и мы с Надюшкой, напарницей моей, от каждой передачи брали по конфетке, по яблоку, складывали в пакет, а потом приносили солдату, мол, от твоих дружков по службе. Он радуется, а у нас слезы на глазах.

— Доброе дело вы сделали, — сказал Афонин. — Как вас зовут?

— Зачем вам? — удивилась санитарка. — Ну, Катерина... Катерина Тимофеевна.

— Вот что, Екатерина Тимофеевна,—начал подполковник Афонин как можно торжественнее. — Разрешите мне выразить вам горячую признательность и благодарность за вашу заботу о солдате. Большое вам спасибо!

Санитарка от удивления заморгала, потом покраснела от смущения, улыбнулась. По всему было видно, что она много хорошего делает людям, старается, а редко слышит слова благодарности за труд свой.

— Ну что вы... Я как и все, работа наша такая, — ответила санитарка и доверчиво стала рассказывать. — А солдата вашего унесли вместе с койкой в зимний сад. В том крыле это. Его в кино для телевизора снимают. Народу там! И начальство все наше. Лампочек электрических понаставили, горят, как прожектора. Вас туда ни за что не пропустят. Идемте лучше со мной. Я вас через кухню проведу прямо в зимний сад. А там уж вы сами. Может, и вас заснимут для кино.

Самолет, тряхнув корпусом, помчался наконец по бетонной дорожке московского аэродрома. Соседка справа, полная, с круглыми удивленными глазами, облегченно вздохнула. Всю дорогу она не умолкала, уверяла, что у нее «спокойны нервы», пока разговаривает. Соседка успела выпытать у Гульнары, что та едет в Москву впервые, по срочному делу и ее никто не встречает. Женщина сочувственно проинформировала девушку, что устроиться на ночлег в Москве будет очень трудно, что у нее самой дочь студентка Московского университета. И в крайнем случае, если девушке не повезет, пусть позвонит, На этом они и расстались.

С аэродрома до города вез пассажиров автобус. Гульнара смотрела в окно. Под колеса ложилась прямая асфальтированная дорога, по обеим сторонам темнел лес. Девушка с удивлением разглядывала незнакомые места. В белоствольных, тонколистых деревьях она угадывала березки, о которых много читала и слышала. Удивлялась высоте вечнозеленых сосен и никак не могла понять, чем отличаются сосны от елей. Она вспомнила, как Руслан говорил ей: «Приедешь в Москву, в город, где я родился, повезу тебя в подмосковные леса». Было немного горько, что не вместе, а одной пришлось ехать в Москву, и не письма его, а газеты заставили срочно взять билет на самолет. Не давала покоя мысль —как найдет она силы, чтобы явиться к его матери в дом и представиться, что она та самая Гульнара, о которой, по словам Руслана, он писал матери в каждом письме. Разговорчивой соседке в самолете она не могла рассказать всю правду. Женщина пожилая, может не понять, плохо подумать. Ведь и ее родная тетушка Зумрат тоже плохо, очень плохо подумала, когда узнала, что племянница летит самолетом в Москву, к русскому солдату Руслану. Тетушка долго кричала и плакала, жаловалась, что вместо благодарности получает вот такую награду.

Гульнара вытащила из сумочки газету, развернула. Со страницы на нее смотрел Руслан. Он похудел, и ей казалось, что ему сейчас очень трудно там, в больнице. Она-то знала, как он любит спорт и что значит для него выйти из строя. «Я постараюсь успокоить его, буду ухаживать за ним, пока совсем не поднимется», — думала Гульнара, вспоминая, как Руслан не раз говорил ей, что, пока она с ним, ему хорошо и не страшны никакие беды.

Гульнара, вздохнув, сложила газету. Как ее встретит мама Руслана? Он говорил, что у него чудесная мама, что они обязательно полюбят друг друга. Гульнара задумалась. Сумеет ли она понравиться незнакомой московской женщине? В ее родном городе она не нравилась многим пожилым женщинам. Те любили накидывать на головы платки так, как раньше носили паранджу, и косились на Гульнару. Тетушка говорила, что старухи ненавидят ее, когда она надевает спортивный костюм и садится на велосипед. Как ее встретит мама Руслана?

В городском аэропорту, получив чемодан и тяжелый объемистый баул, в котором везла свежие фрукты, Гульнара вышла из здания. Огромный широкий проспект поразил ее. Вокруг было так чисто, свежо и красиво, что Гульнаре захотелось пройти пешком. Она спросила встречную женщину, далеко ли до Люсиновской улицы. Та удивленно подняла брови: «До Люсиновской? Очень далеко».

Гульнара взяла такси. Шофер любезно открыл дверцу, и минут через пятнадцать Гульнара была уже у цели. Миновав ворота, въехали в квадратный дворик, на который со всех сторон белыми занавесками глядели окна. Несколько мальчиков шумно катались на самокатах. На лавочке чинно сидели дошкольницы. Они держали в руках кукол и, конечно, все до одной были «мамами». Гульнара улыбнулась. Девочки были чистенькими, нарядными, с бантами в волосах. Так детей в ее родном городе одевают только по праздникам.

Она подошла к скамейке, спросила маленьких мам, где живет Руслан Коржавин? Гульнара знала, что его мать зовут Варварой Николаевной, но ей казалось, что Руслана Коржавина должны знать не только в его дворе, а и во всей Москве, не только взрослые, но и дети.

Девчонки переглянулись.

— Вам тетю Варю? — спросила одна из них, о голубым бантом на макушке.

— Да, — ответила Гульнара, — мне нужна тетя Варя.

— Так она на втором этаже. Вон ее балкон, видите, застекленный. А вот парадное. Пойдемте, я провожу.

Гульнара шла за девочкой, осторожно поднимаясь по полутемной деревянной лестнице. Впереди важно покачивался голубой бант. С каждой новой ступенькой Гульнаре становилось все тревожнее. Как встретит ее мама Руслана? Гулко стучало сердце.

Двери отворила моложавая женщина в цветастом сатиновом платье.

— Мне Варвару Николаевну... Пожалуйста!..

Женщина, мельком оглядев Гульнару, пригласила в комнату. Когда обе вошли, хозяйка плотно закрыла дверь.

— Я — Варвара Николаевна, — представилась она.

Гульнара смутилась.

— Вы мама Руслана?

— Да.

Женщина не спеша оглядывала Гульнару, а у той подкашивались ноги. Она поставила на пол чемодан и беспомощно оглянулась. Хозяйка понимающе усмехнулась, пододвинула стул:

— Присядьте. Сейчас поставлю чай.

Смущенно улыбаясь, Гульнара поблагодарила. Женщина тоже улыбнулась одними губами.

Гульнаре сразу стало легче. У Руслана молодая мама. Жаль, что она раньше не знала и так некстати удивилась. Она быстро перебрала в памяти все встречи с Русланом. Нет, он ни разу не говорил ей, что у него такая молодая мама.