Дегенерат какой-то, — прошептала Тина.

Из-за его спины выглядывал довольно симпатичный парень, смуглолицый, с усиками, в белой нейлоновой рубахе с засученными рукавами. Он что-то тихо говорил своим дружкам, улыбался, обнажая ряды белых крепких зубов. Рядом с ним, опершись о косяк двери, стоял третий. Широкоскулое светлое лицо, выгоревшие брови и наглые, слегка навыкате глаза. Скривив губу, он пьяным взглядом скользнул по пассажирам. В глубине тамбура стоял четвертый. Кепка сдвинута на самые глаза, в темноте лица не видно, лишь огненной точкой светилась папироса. Нейлоновый плащ небрежно перекинут через плечо.

Вдруг тот, которого Руслан определил «тяжеловесом», а Тина назвала «дегенератом», лениво перекинул папиросу из одного уголка рта в другой и, тяжело ступая, подошел к туристам. Насмешливо присвистнул:

— Ба! Тут гуляют!

Следом за ним в вагон скользнул смугловатый парень. Он стрельнул глазами по лицам девушек.

— Джека, и поют! Консерватория!

Их дружок, широкоскулый, тоже хотел было войти в вагон, но его властным движением удержал тот, в кепке, с плащом на плече. Свет упал на его лицо. Руслан, почему-то наблюдавший за ним, внутренне насторожился. Лицо того, в кепке, было знакомым. Где, когда он видел этого человека? Продолговатое лицо, длинный узкий нос и маленькие, близко посаженные глаза. Странное предчувствие охватило Руслана.

— Что проход загородили! — пробурчал верзила, которого назвали Джеком, и, отступив на шаг, с силой ударил ногой по рюкзаку. Рюкзак, перевернувшись несколько раз, отлетел к середине вагона.

Руслан посмотрел на туристов. Вместе с гитаристом их было семь парней. Количеством больше, но качество не то. Узкоплечие, с тонкими шеями. Туристы хмуро смотрели в пол, крепились. Девчонки испуганно таращили глаза, готовые, словно стайка нахохленных синичек, в любой миг сорваться с мест с визгом и криком.

Гитарист поднял голову, поправил очки и, сдерживая негодование, спросил спокойным натянутым голосом:

— Что вам надо?

— Играй, очкарик!

Смуглолицый, взяв двумя пальцами окурок, щелчком послал его в лицо гитаристу. Окурок шлепнулся в стекло очков и прилип. У гитариста мелко задрожала нижняя губа, по лицу и шее пошли багровые пятна.

— Как вам не стыдно! — Девушка в поношенном зеленом спортивном костюме вскочила и, сверкая глазами, из которых вот-вот готовы были брызнуть слезы, сжала маленькие кулаки. — Вас никто не задевает!

— Заткнись, сука! — процедил сквозь зубы смуглолицый. — А не то заставим стриптиз делать!

Руслан встал. Конечно, он мог, как остальные пассажиры, и дальше оставаться нейтральным наблюдателем. Стоит ли связываться? Но он не думал о себе. Не думал, что, завтра у него финальный поединок и надо беречь себя, что остался всего один шаг до высшей ступеньки пьедестала почета. Почти чемпион! А их четверо. Против одного. Всякое может произойти. Нет, Руслан не мог оставаться наблюдателем. Во всем вагоне он один был в военной форме. Она обязывала. Солдат всегда солдат. Тина даже не успела его удержать.

— Оставьте их в покое. — Руслан тронул за плечо самого рослого. — Они вам не мешают.

Тот дернул плечом и, сверху вниз — он был немного выше — посмотрев на Коржавина, прогудел угрожающе:

— Убери кости!

— Ба, храбрый оловянный солдатик! — Смуглолицый шагнул к Руслану и, обдав винным перегаром, нарочито издевательским тоном добавил: — А у него и медаль. За от-ва-гу! Папину нацепил. Ай-яй-я! Разве можно!

Тина не выдержала. Она примерно знала, что сейчас может произойти. Несколько лет назад, когда она училась в девятом классе и Руслан впервые провожал ее домой из кино, мальчишки решили напасть на Коржавина, отлупить и, таким образом, отбить охоту провожать. Мальчишек было трое. У Тины похолодело сердце, но Руслан в несколько минут разделался с ними. Правда, и у него появились синяки и ссадины, зато победа была полной и окончательной. Больше мальчишки не отваживались нападать на Руслана и даже стали уважать Тину за то, что она «дружит с боксером». Тина не хотела оставаться в стороне. Она жаждала, чтобы потасовка произошла не из- за каких-то рахитичных туристов, а именно из-за нее. Ни на кого не глядя, но чувствуя, что на нее смотрят все, гордо вскинув голову, Тина подошла к Руслану.

— Не связывайся с дерьмом! Не видишь, пьяные!..

Верзила Джек вытаращил на Тину свои блеклые глаза и кончиком языка облизнул губы. Смуглолицый липким взглядом скользнул по Тине, мысленно раздевая и ощупывая ее формы, и смачно причмокнул:

— Богиня!

— Бросьте дурачиться, ребята, — Руслан попытался все перевести в шутку и кончить миром.

Но приход Тины обострил отношения. Верзила Джек, глядя исподлобья, ощерился, обнажая крупные редкие зубы.

— Слушай, салага! — нарочито громко произнес он, обращаясь к Руслану. — Давно отбой протрубили. Откатывайся и топай в казарму.

— Богиню мы сами проводим, — добавил ехидно смуглолицый, нагло ухмыляясь. — А ну, брысь с дороги!

Руслан сжал зубы. Он понял, пути к «мирному урегулированию» отрезаны. Давно, ох как давно не дрался. И еще подумал о своих кулаках: пальцы не забинтованы, без перчаток. На какое-то мгновение в вагоне воцарилась тревожная тишина. Только слышно было, как колеса вагонов ритмично постукивают на стыках рельсов.

Из темного тамбура скорым шагом вышел молодой мужчина с нейлоновым плащом на плече. Сзади него, как телохранитель, неотступно следовал широколицый. Мужчина с плащом пристально глянул на смуглолицего, и тот, прикусив язык, виновато отступил, заискивающе заулыбался, как бы говоря: «Я ничего, я просто так… пошутил!» Властно рванул за рукав верзилу Джека.

— Отколись!

Джек нехотя подчинился, буркнув сквозь зубы ругательство.

— Под землей найду и рога пообломаю!

Руслан не слышал его угроз. Он не сводил глаз с подошедшего, с вожака. Он узнал, узнал его, этого в кепке, с нейлоновым плащом, небрежно перекинутым через плечо. У Руслана перехватило дыхание. Овсеенко? Он! В памяти всплыла фотография, которую показывал на ташкентском кладбище Афонин, вспомнил слова подполковника: «Матерый… Много жертв… И опять ушел». А внутренний рассудительный голос попытался удержать, предостерегая от ошибки: «Ташкент далеко, тысячи километров… Может быть, не он, просто похожий». Но интуиция подсказывала: «Это он! Он! Убийца!.. Он убил Женьку!..»

Несколько секунд они молча стояли друг против друга, смотрели в глаза. Взгляд Коржавина был слишком красноречив, и Борис Овсеенко — это действительно был он — почувствовал недоброе. Кажется, солдат что-то знает. Или просто догадывается. «Уладить и уходить, — мелькнуло в голове. — Только без глупостей». Овсеенко примиренчески улыбнулся и сделал шаг назад, чтобы увести подвыпивших корешей.

Но он так и не успел ничего сказать своим дружкам. Все произошло мгновенно, как взрыв. Шаг назад выдал Овсеенко с головой, послужил сигналом к действию.

— Не уйдешь! — У Коржавина кровь пошла толчками по жилам, он, не помня себя, бросился вперед. — Не уйдешь!

На пути Руслана выросла фигура Джека. Тот, прыжком встав между ними, широко размахнулся. Грозный и открытый, как тренировочный мешок. Руслан мог любой рукой без особых усилий его нокаутировать. Но он не думал о нем, он стремился к тому, к убийце. Уловив направление кулака, Руслан неожиданно наклонился в сторону, пропуская его перед собой, заставляя Джека промахиваться, и пружинистым скачком очутился рядом с Овсеенко.

— Убийца! Гад!..

Надменное выражение слетело с лица матерого бандита. Все решали секунды. Участник многих потасовок, Боб по личному опыту знал, какое большое значение имеет натиск. Не раздумывая, взревев от ярости, он, как тигр на добычу, кинулся на солдата, надеясь нанести тяжелый удар в висок. От такого удара еще никто не удерживался на ногах! Но в самый последний момент, когда, казалось, кулак врежется в висок, солдат неожиданно мягко спружинил, «нырнул» под бьющую руку, которая пролетела над самой макушкой, едва задевая волосы. Боб промазал. Там, где мгновение назад находилась голова солдата, вдруг оказалась предательская пустота. В этот удар Боб вложил слишком много силы и удержаться не мог. Он, как говорят боксеры, провалился и, теряя равновесие, закачался. Руслан, вставая, снизу вверх нанес сокрушительный удар, удар, в который тоже вложил всю силу и ненависть. Боб нелепо взмахнул руками, подброшенный страшной силой, и, как мешок с песком, повалился в проходе между скамейками.