Я отворачиваюсь от Авы, изо всех сил пытаясь сдержать волнение. Мне на неё наплевать. Она может думать всё, что хочет. Но есть люди, которые очень важны для меня.

Кстати говоря, Майкл забежал в класс в последнюю минуту, когда синьор Голдфарб начал проводить перекличку. Поэтому не смотря на все мои попытки встретиться с ним взглядом, нам не удалось переговорить до начала урока. Если только он не намеренно избегал этого. Если только... нет. Он уже знал о моем брате. Он видел своими глазами, на что способен мой брат. Мне нужно перестать быть таким параноиком.

— Ну что ж, давайте проверим домашнюю работу, — на испанском произнес синьор Голдфарб. — По цепочке с первого ряда. Ава, почему бы тебе не начать?

Ава начала что-то бормотать. Наверное, правильно, потому что очередь перешла ко мне.

— Э... Люси? — сказал Голдфарб.

Наши взгляды встретились лишь на секунду, потому что он моментально отвел глаза.

— Я не сделала, — на английском выдавила я. Это была ложь. Она лежала прямо передо мной. При желании Голдфарб мог бы прочитать её со своего места.

— Ничего страшного, — сказал он, продолжая смотреть в пол. — Элиза, почему бы тебе не ответить на второй вопрос?

Все присутствующие снова начали шептаться; даже Ава наклонилась и сказала что-то на ухо соседке.

Они знали. Они все знали.

Нужно убираться отсюда.

Я резко встала, натолкнувшись на парту, отчего она накренилась и упала на стул Авы. Ава с криком вскочила и, спотыкаясь, побежала в начало класса, прикрывая голову рукой, как будто я собираюсь её застрелить. Я бы не стала этого делать. Ни за что. Несмотря на то, что её сережки, — это тяжкое преступление против мира моды, за которое она заслуживает смертной казни.

— Мне нужно в туалет, — выдавила я и побежала к двери. Никто не пытался меня остановить. Но я и не думала, что кто-то решится на это.

Все ученики были на уроках, поэтому коридоры были практически пустыми. Изредка встречались те, кому нужно было в туалет или кто забыл что-нибудь в своем шкафчике. А ещё учителя, вылавливающие прогульщиков. Все они пристально смотрели на меня, а потом отходили в сторону. Некоторые даже прижимались к шкафчикам, что было совсем не безболезненно. Кодовые замки причиняют боль, когда вы пытаетесь вдавить себя в них.

Одна умудрилась впечататься в него с таким грохотом, что я сама чуть не запрыгнула в шкафчик от испуга. Я развернулась и встала перед ней. Она была маленькой, с двумя косичками и глазами, подведенными так сильно, что казалось, будто она пользовалась мелком. Судя по всему, первокурсница. Мне даже стало жалко её.

— Как ты узнала? — требовательным голосом спросила я.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — выпучив глаза, ответила она.

Мне хотелось схватить её за косы и швырнуть через весь коридор. Вместо этого я наклонилась ближе; она съёжилась, как будто хотела отстраниться, но путь ей преграждали металлические стенки шкафчика.

— Я знаю, что ты знаешь. Я знаю, что все знают. Ты чуть не распласталась по шкафчику, пытаясь оказаться подальше от меня. Расскажи мне, что знаешь и я оставлю тебя в покое.

Её лицо начало медленно синеть, как будто она забыла, как дышать.

— Мне рассказала подруга. Она сказала, что какая-то девочка сообщила всем об этом в классной комнате.

Меня охватили ужасные предчувствия.

— Ты её знаешь?

Она отчаянно покачала головой, хлестая меня кончиками своих косичек.

— Нет, не знаю. Какая-то второкурсница, но не уверена.

Какая-то второкурсница. Я могла бы поспорить на её косички, что у какой-то второкурсницы были чёрные волосы, короткая стрижка и влюблённость в Майкла.

— Хорошо, — я отступила, наблюдая за тем, как она улепётывает от меня.

Сделав несколько глубоких вдохов, я на несколько секунд закрыла глаза. Я пойду в туалет, посижу и подумаю в кабинке несколько минут. Мне нужна тишина, чтобы я могла решить, что делать дальше.

Когда я открыла глаза, чтобы направится в туалет для инвалидов на втором этаже, передо мной стояла моя старинная подруга. На её лице сияла пластиковая улыбка, а локтем она прижимала к себе записную книжку и ручку. Не под мышкой, сразу обратила внимание я. Судя по всему, она кое-что усвоила.

— Дженни, — сказала я. — Вижу, ты ещё не в тюрьме.

— Джули Ванн, — именно так я просила её называть меня когда-то: Джули, a не Джулия. — Как твои дела?

— Вы бы не смогли доехать сюда из Элктона так быстро. Элла рассказала обо всем только утром, два часа назад.

Я моргнула несколько раз, надеясь, что у меня просто опухоль мозга, а она, — результат галлюцинаций. Увы, это было безрезультатно.

Дженни хлопнула в ладоши и улыбнулась ещё шире. На её зубах виднелись отпечатки красной помады, а может быть и крови. Ничуть не удивлюсь, если она только что закончила пожирать младенцев.

— Я больше не работаю в «Сан», — сказала она. — Статья о стрельбе так подняла мой рейтинг, что теперь я тружусь в «Лос-Анджелес Таймс». Когда нам позвонили и сказали, что ты здесь, я вызвалась проверить информацию.

Я попыталась обойти её, но она преградила мне дорогу. Мои руки сами сжались в кулаки. Я не замахнулась и не врезала ей только потому, что знала, — она раздует из этого целую историю.

Сестра стрелка напала в школе на ни в чем не повинного репортера, недавно номинированного на Пулитцеровскую премию⁴⁴.

— Пожалуйста, дайте мне пройти, — холодно промолвила я. — Я должна вернуться в класс.

— Ну, тогда ты идёшь не в ту сторону, — не переставая скалиться, ответила Дженни. Складывалось ощущение, что она пририсовала на лице улыбку губной помадой. — У тебя сейчас урок по испанскому у мистера Голдфарба. Ты посещаешь его со своим парнем, Майклом Силвермэном. Я права?

Я заскрежетала зубами и сделала мысленную пометку отправить сообщение Майклу и Алейн, как только выберусь из этого коридора.

«Не разговаривайте обо мне с незнакомцами. Не разговаривайте обо мне ни с одним человеком».

— Я иду в туалет, — сказала я. — Из-за вас я пропущу повторение пройденного материала.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты злилась на меня, — ответила Дженни. — Ты и так через многое прошла, бедняжка.

Она вытащила из записной книжки визитку, помахала ею и засунула мне в карман.

— Тут мои новые контактные данные, Джули. Звони в любое время.

Я выдернула визитку из кармана и уронила её; она спланировала на пол, как подбитый вертолет.

— Я бы предпочла, чтобы вы совершили длинную прогулку с невысокого утеса.

Я повернулась, чтобы уйти. Улыбка на её лице так и не сдвинулась с места. Я удалялась по коридору, а она все продолжала сиять мне в спину. Позабыв о кабинке на втором этаже, я заскочила в туалет на первом, чтобы какой-нибудь рьяный учитель не потащил меня к директору и можно было спокойно воспользоваться телефоном. Хотя, сегодня я могла бы запросто сидеть посреди коридора и строчить сообщения. Никто бы не посмел приблизиться ко мне.

Я отправила смс Алейн, — попросила её не разговаривать обо мне с репортерами и вообще ни с кем, — и Майклу. А потом, засунув телефон в карман, покинула школу через черный ход.

Я знала, что черные костюмы будут наблюдать за входом в школу, но сомневалась, что кто-то из них будет толкаться позади неё. Там до самого леса тянулись беговые дорожки и крытые стадионы. Я уверенно прошагала мимо бегающих кросс учеников (они, бежали группами, один за другим, а увидев меня, начали натыкаться друг на друга).

Репортёров было не видно. Если бы я сейчас их встретила, то скорее всего просто бы убила. Голыми руками. Я смогла бы, если захотела. Разве не этого они добивались, маскируя свои намерения за зондирующими вопросами и лживыми улыбками? Разве не хотели они доказать, что я и Райа — одного поля ягодки?

Позади беговых дорожек, крытых стадионов и футбольного поля, которое, благодаря учениками, тусующимся под трибунами всегда было в клубах дыма, располагался густой лес. Он не был бесконечным и простирался лишь на несколько миль. За ним находилась трасса и стройка, на которой возводили одинаковые дома с комнатами на разных уровнях. Здесь же пряталась тропинка: она огибала на удивление глубокую и грязную лужу, с застрявшими в ней туфлями неосторожных первокурсников, и выводила к бревну, через которое можно было перебраться через ручей. Таким образом, школьники оказывались прямо позади «Крейзи Эллиота», которое находилось на другой стороне. Кроме них, никто больше не ходил сюда. Были и другие места, чтобы покурить, обдолбаться или потрахаться. А для чего-то другого это был слишком длинный путь.