Рука Лейлы опустилась к ее уже плоскому животу. После стольких месяцев вынашивания в своем теле их дочери, Лирик, и их сына, Рэмпейджа, было одновременно странно и знакомо не ощущать ничего в своей утробе...

Бормотание голосов, тихих и низких, проникло сквозь дверь, которую она закрыла.

Она пришла сюда из спальни, чтобы воспользоваться туалетом.

Она отключилась после того, как помыла руки.

Куин и Блэй, как обычно, были с малышами. Держали их. Ворковали над ними.

Каждый вечер ей приходилось готовить себя увидеть всю эту любовь, не между ними и малышами... а между двумя мужчинами. Воистину, отцы проявляли потрясающую взаимную привязанность друг к другу, и хоть это было прекрасно, это излучение заставляло ее еще сильнее чувствовать холодную пустоту собственного существования.

Смахнув слезу, она приказала себе собраться. Она не могла вернуться в спальню со слишком яркими глазами, красным носом и разрумянившимися щеками. Сейчас у их семьи из пятерых человек должно быть время радости. Сейчас, когда близнецы пережили критическое положение после рождения, и Лейла тоже оправилась, все они наслаждались облегчением, что все живы и здоровы.

Сейчас пришло время жить счастливой жизнью.

Вместо этого она все еще была печальной водой в невидимом стакане, вздымающейся в попытках выбраться.

В этот раз, впрочем, она сама создала себе тюрьму, а не удача в генетической лотерее.

Определение измены, по крайней мере, согласно словарю, звучало как "акт предательства по отношению к кому-то или чему-то"...

В закрытую дверь тихо постучали.

- Лейла?

Она шмыгнула носом и включила один из кранов.

- Да-да!

Голос Блэя был тихим, как обычно.

- Ты там в порядке?

- О, вполне. Я решила немного поухаживать за кожей лица. Скоро выйду.

Она поднялась на ноги, нагнулась и сбрызнула щеки водой. Затем потерла лоб и подбородок полотенцем для рук, чтобы румянец более ровно распределился по коже. Затянув потуже пояс халата, она расправила плечи и направилась к двери, молясь, чтобы ее самообладания хватило достаточно долго, чтобы выставить их на Последнюю Трапезу.

Но она получила отсрочку.

Когда она открыла дверь, Блэй и Куин даже не смотрели в ее сторону. Они склонились над колыбелькой Лирик.

- ... глаза Лейлы, - сказал Блэй, протягивая руку и позволяя малышке схватиться за его палец. - Определенно.

- И у нее точно волосы ее мамэн. Только посмотри на этот проступающий светлый цвет.

Их любовь к малышам была ослепительной, она освещала их лица, согревала их голоса, смягчала их движения так, что все их движения совершались с заботой. И все же Лейла сосредоточилась не на этом.

Ее взгляд прильнул к широкой ладони Куина, поглаживавшей спину Блэя вверх-вниз. Нежность их связи с обеих сторон была бессознательной, предложение и принятие того, что казалось ничтожным и в то же время являлось самым значимым. И наблюдая это с другого конца комнаты, она вынуждена была часто заморгать.

Иногда доброту и любовь так же сложно созерцать, как и насилие. Иногда смотреть со стороны, наблюдать за двумя людьми на одной волне - это все равно что видеть сцену из фильма ужасов, от которой хочется отвернуться, забыть, стереть из памяти - особенно когда отправляешься в постель на день и лицом к лицу сталкиваешься с часами одиночества в темноте.

Осознание, что у нее никогда не будет такой особенной любви с кем бы то ни было...

Куин обернулся к ней.

- О, привет.

Он выпрямился и улыбнулся, но она не поддалась заблуждению. Его глаза прошлись по ней, будто он ее оценивал - хотя возможно, дело было не в этом. Возможно, в ней просто говорила паранойя.

Она так устала жить двойной жизнью. И все же по какой-то жестокой иронии это казалось любимым развлечением судьбы - ценой облегчения ее совести станет прекращение ее существования.

И как она могла оставить своих малышей?

- ... в порядке? Лейла?

Когда Куин посмотрел на нее, нахмурившись, она встряхнулась и выдавила улыбку.

- О, со мной все прекрасно, - она предполагала, что это было осведомление об ее состоянии. - Просто отлично, правда.

Желая подтвердить ложь, она подошла к колыбелькам. Рэмпейдж, или Рэмп, как его называли, боролся с желанием уснуть, а когда его сестра издала непонятный звук, он повернул головку и протянул ручку.

Забавно, даже в столь юном возрасте он, казалось, понимал свое положение и хотел ее защитить.

В этом заключалась порода. Куин был членом аристократии, результатом поколений выборочных скрещиваний, и даже несмотря на его "дефект" в виде одного голубого и одного зеленого глаза, который вызвал презрение в глазах глимеры и его собственной семьи, его почтенную кровную линию невозможно было отрицать. Как и влияние его физического присутствия. Более шести с половиной футов ростом, его тело было сплетено из идеально точеных мышц, его плоть была отшлифована тренировками и реальными сражениями в оружие столь же смертоносное, как пистолеты и кинжалы, с которыми он выходил на поле боя. Первый член Братства Черного Кинжала, принятый на основании заслуг, а не родословной, и он не подвел великую традицию. Он никого никогда не подводил.

На самом деле, Куин был вполне красивым мужчиной в каком-то грубом смысле: его лицо все состояло из углов, поскольку тело не имело ни капли жира, а эти разноцветные глаза смотрели из-под темных бровей. Темные волосы недавно были подстрижены, буквально выбриты внизу, у самого основания шеи, отчего она казалась крайне мощной. С темно-серым пирсингом в ушах и каплей аструкс-нортрама под глазом со времен службы в качестве защитника Джона Мэттью, Куин привлекал к себе взгляды, куда бы он ни пошел.

Возможно, потому что и люди, и вампиры беспокоились о том, на что он способен, если будет чем-то недоволен.

Блэй, напротив, был полной противоположностью - охотно шел навстречу в той же мере, в какой Куина желательно было избегать в темной аллее.

Блэйлок, сын Рока, имел рыжие волосы и кожу чуть более светлую, чем у большинства представителей вида. Он был таким же огромным, но когда находишься рядом с ним, то по первому впечатлению казалось, что он сделан скорее из ума и сердца, чем из мускулов. Хотя никто не стал бы спорить, каким впечатляющим он был на поле боя. Лейла слышала рассказы, но он никогда не рассказывал сам, поскольку не в его духе хвастаться, создавать ненужную драму или привлекать внимание к себе.

Она любила их обоих всем сердцем.

И отдаленность от них, которую она ощущала, исходила полностью от нее самой.

- Посмотри сюда, - сказал Куин, кивая в сторону малышей. - У нас тут двое почти в отключке... ну, ладно, полтора.

Он улыбался, но Лейлу это не одурачило. Его глаза продолжали блуждать по ее лицу, отыскивая подсказки, что же именно она пыталась скрыть. Чтобы усложнить его расследование, она увела разговор в сторону.

- Они хорошо спят, слава Деве Летопи... эм, слава мойрам.

- Ты сегодня спустишься с нами к Последней Трапезе? - спросил он непринужденно.

Блэй выпрямился.

- Фритц сказал, что приготовит все, что ты хочешь.

- Он всегда так добр, - Лейла подошла к кровати и устроила целое шоу, укладываясь на подушки. - Вообще-то около двух я слегка проголодалась, так что пошла на кухню и поела овсянки с тостами. Кофе. Апельсиновый сок. Завтрак вместо обеда, вроде как. Знаешь, иногда это создает ощущение, будто ты перемотал ночь назад и начинаешь ее заново с середины.

Какая жалость, что это можно было сделать лишь в переносном смысле.

Впрочем... действительно ли она предпочла бы не встречаться с Кором?

Да, подумала Лейла. Она бы предпочла никогда не знать об его существовании.

Любовь всей ее жизни, ее Блэй, ее вторая половинка души и сердца... был изменником. И ее эмоции к этому мужчине напоминали открытую рану, в которую попали бактерии предательства и распространились всюду.

Тем самым она очутилась здесь, в собственноручно сотворенной тюрьме, мучимая тем фактом, что она связалась с врагом: сначала потому что ее одурачили... а потом потому что ей хотелось быть рядом с Кором.