Боцман собирался вытянуть шланг и помыть палубу, но вдруг взгляд его остановился на опустевших шлюпбалках правого борта на корме. Мокрые тали, словно оборванные, свисали над самой водой. Шлюпка, висевшая тут, исчезла. Обеску-раженный боцман подбежал к поручням, заглянул за борт с одной стороны кормы, кинулся в противоположную и, ничего не найдя, побежал к лагу. Но последняя его надежда, что шлюпка, может быть, тащится на буксире за кормой под лагом, исчезла, как лопаются пузырьки на поверхности моря.
Стремглав помчался он на капитанский мостик сообщить вахтенному помощнику капитана о пропаже. На мостике стоял Запара.
- Запара!-крикнул Вершемет.-С правого борта исчезла кормовая шлюпка.
- Куда же она исчезла?
- Моржи, наверно, стащили.
- Ты что, смеешься?
- Да нет, факт! Нет лодки! Была и нет!
Запара подошел к борту и заглянул назад, на корму. Действительно, на правом борту шлюпки не было. Запара подозрительно посмотрел на охотника. «Шутит, наверно, сам лодку отцепил», - подумал гидролог, зная привычку моряков к самым оригинальным шуткам. Очень давно, когда он впервые попал на пароход, к нему обратились с просьбой почистить якорь и наточить его как бритву, мол, притупился. А когда он, приняв эту просьбу всерьез, стал точить толстущие лапы якоря, его подняли насмех. По, взглянув еще раз в лицо Вершемсту, Запара решил сам пойти на корму, проверить.
- Не верит! - возмущенно сказал Вершемет, обращаясь к Котоваю, стоявшему у руля.
Через пять минут Запара убедился в справедливости слов Вершемета, а через десять - его совсем сбил с толку Степа.
Юноша быстро подошел к нему и с удивленным видом взволнованно отрапортовал:
- Дмитрий Петрович, где Попов, Шор и Аксенюк? Мы обыскали весь пароход - их нигде нет.
Запара, услышав это, совсем растерялся. «Что за несчастное утро!» - выругался он и пошел будить Кара. Вершемет поднял с койки Лейтэ. Они зашли в помещение кока, в кочегарский кубрик. Обнаружили, что вместе с людьми исчезли все их вещи и кое-что из судового имущества. Всем стало ясно: тройка негодяев убежала, захватив лучшую шлюпку, самые лучшие продукты, больше, чем им полагалось, и большую часть оружия. Из оружия остались только пароходный «манлихер» и «винчестер» Кара. Были еще у штурмана револьвер и у Степы мелкокалиберное ружье, но это охотничьим оружием и считать нельзя было. Оставшиеся на пароходе двенадцать моряков были возмущены.
- Найти их и наказать! - крикнул кто-то.
- Я знаю, где они, - заявил Вершемет, - в домике, что у пролива Шокальского. Там им каюк будет!
Но Кар прекратил этот разговор:
- Некогда их нагонять! Надо спешить спасти пароход. Работы снова прибавилось. Теперь палубная команда будет работать и в кочегарке. Все по местам! Механик, распределите людей заново на вахты.
Глава XVI
Сам Кар пошел в кочегарку отбывать вахту. Увидев, как ловко забрасывает он лопатой уголь и как тот рассыпается ровным слоем на колосниках, моряки прониклись к нему еще большим уважением.
Только механик, машинист Зорин и Запара были освобождены от кочегарки. Первые двое потому, что они, почти не выходя, работали в машинном отделении. Запара же был занят работой исключительно на палубе, проводя одновременно п научные исследования. Он измерял температуру поды, воздуха, определял направление и силу ветра, брал пробы воды для химического анализа и выполнял ряд других работ.
А «Лахтаку» приходилось все больше уклоняться от своего курса. Прибрежное ледяное поле расширялось, подобно треугольнику: пароход шел от вершины этого треугольника, словно по гипотенузе. Уже исчезла в тумане Северная Земля. Температура воды, как показывали измерения Запары, медленно, но беспрерывно понижалась. Это указывало на то, что льда вокруг «Лахтака» становилось все больше и больше.
Когда гидролог сказал об этом Кару, тот нахмурился и, словно спрашивая совета, сказал:
- С норда в спину нам дует ветер; он, очевидно, и гонит лед. Впереди похоже на то, что лед загораживает путь в пролив Вилькицкого. Что же делать?
И, посмотрев на молчавшего гидролога, сам себе ответил:
- Попробовать пройти к устью Хатанги или Лены, пользуясь их теплыми водами, и там зимовать.
- Это чудесная идея! - И Запара привел аргументы в защиту предложения Кара. Гидролог очень хотел пробыть зиму в каком-либо малоизвестном краю.
- Да,-сказал Кар,-если мы не вскочили в ледяной мешок.
Запара ничего не ответил на это, но, проанализировав свои наблюдения за последние несколько часов, подумал, что, возможно, они уже в мешке.
С наступлением ночи пошли малым ходом. Запара отметил в дневнике: «Ветер утих, а луна скрылась в тумане».
Кар, Лейтэ и Запара сидели в штурманской рубке и покуривали, рассматривая карту моря, по водам которого плыли. Это был почти чистый лист с едва намеченными пунктиром контурами берега на юге и западе. По нескольким цифрам можно было судить, как мало пароходов посетило южную часть моря; в северной же его части еще никто не плавал. Карта побережья показывала, что оно совсем безлюдно и почти не исследовано. Никто не знал как следует ни течений моря Лаптевых, ни его ледового режима. Лишь в южной части его кое-где была измерена глубина. Об этом и вел Кар разговор со своими помощниками.
На мостике, в рулевой рубке, Соломин не спускал глаз с компаса и курсовой черты, которая указывала почти прямо на восток.
Этот курс пришлось взять под натиском льда на правый борт.
- Лена и Хатанга вливают в море Лаптевых, - говорил гидролог, - много теплой воды, текущей с юга. Это дает основание думать, что ледовый режим южной части моря не столь суров, как, скажем, Восточно-Сибирского моря или соответствующей части моря Карского. Однако доподлинно никто сказать не может, как повышают температуру моря воды этих рек. Научные экспедиции специально еще не изучали моря Лаптевых. Это большой пробел в гидрологии полярного бассейна.
- Опять о своем, - усмехнулся Лейтэ, - он-таки хочет зимовать в этом проклятом море.
- Я - да, но я совсем не хочу, чтобы вы, дорогой Лейтэ…
Запара не договорил. Его прервал удар парохода о какую-то преграду. Судно содрогнулось и задрожало.
Вихрем вылетел Кар из штурманской рубки. За ним, забыв шапку и рукавицы, выскочил Лейтэ. За Лейтэ бежал Запара. Штурман прыгнул к телеграфу, и в машинном отделении раздался приказ: «Стоп!»
- Лево руля! - кричал рулевому Кар, перегибаясь через борт и вглядываясь в темноту перед носом парохода. Там что-то серело, и оттуда, казалось, веяло холодом. Кар немного успокоился - это была льдина, а не мель или подводный камень. Как бы велика она ни была, «Лахтак» при тихом ходе не мог причинить себе большого вреда, ударившись об нее.
- Нет, удар был мягким, - сказал Соломин, понимая беспокойство Кара.
Торба уже остановил машину. Все стихло: не дрожала палуба от действия паровой машины, не поднимали водоворота за кормой лопасти винта. На морс также было тихо, и только свесившись через борт, можно было услышать, как тихо плескалась вода о льдину.
- С востока также лед, - задумчиво сказал Кар.
По его приказу рулевой круто повернул влево, па северо-восток, а Торба снова пустил машину.
Кар искал в темноте чистую воду. Но через двадцать минут корпус «Лахтака» снова встретил лед.
Тогда остановили машину и стали ждать утра.
Немного подумав, Кар поручил вахту Запаре и лег спать. Закаленный моряк спешил выспаться, так как уже несколько ночей он или вовсе не спал или спал по два-три часа. Запара велел Соломину тоже идти спать. Матрос за эти дни переутомился, поэтому без возражений оставил вахту. По он не ушел спать в кубрик, а, постелив около штурвала тулуп, лег на него, укрылся другим и, шутя кивнув Запаре: «Буду спать на боевом посту», - захрапел.
Запара пожелал матросу доброй ночи и медленно зашагал по мостику от левого борта к правому и назад, от зеленого фонаря к красному, которые вместе с топовыми лампочками были единственными огнями на судне. Все спали. Лишь Запара ходил, протирая носовым платком стекла очков и время от времени сморкаясь в тот же платок. Он раздумывал о судьбе «Лахтака», вспоминал погибших товарищей и троих дезертиров. Потом вспомнил Ленинград, где у него остались жена и двое детей - семилетняя Майя и тринадцатилетний Владлен, Они не имеют никаких сведений о нем. «Лахтак», очевидно, запишут в реестр погибших судов, а семью известят, что море забрало его жизнь. Он так любил Север, столько лет посвятил ему, исследуя моря! Гидролог взглянул на Соломина, вспомнил других уснувших моряков и подумал, что эти его товарищи также всю жизнь посвятили морю, очевидно, тоже любят его, что у них также есть где-то семьи, и их матери, жены и дети тоже печалятся о них… Но как велика будет радость, когда они вернутся! Вот только вернутся ли? И он стал анализировать положение.