Этой ночью было особенно дико и зловеще среди льдов пустынного моря Лаптевых. Однако есть разница между этой ночью и многими подобными ей над этим же морем. Сейчас за сотни километров от материка, среди моря, вздрагивает от ветра пароход, весь покрытый льдом и снегом. Полярная ночь над морем тянется месяцами. Теперь как раз середина ее. Уже несколько недель по палубам парохода или по льдинам около него в течение 24-х часов в сутки можно ходить лишь с фонарем. Если бы очистить борта парохода от снега и льда, то на носу можно было бы прочесть: «Лахтак», а на корме - «Порт Архангельск».

В темноте мерцает свет электрического фонарика. На крыше капитанского мостика возятся два каких-то.человека. Оба в неуклюжей меховой одежде, похожей на большие мешки. Люди осматривают метеорологическую будку

- …О-о-о! - слышен голос сквозь ветер. - Барометр идет вверх. Запиши температуру воздуха - 51,6°, направление ветра - ост-норд-ост. Сила ветра - 6 баллов.

- Утихает! - кричит второй, но за ветром его не слышно. Он становится к ветру спиной и что-то записывает в тетрадь. Люди заканчивают свои измерения, спускаются по трапу вниз, проваливаются под мачтой, по колени в снегу направляются к люку, ведущему в верхний трюм. Открывают дверь и скатываются под свет электрической лампы.

- Ура! - кричит один из них. - Барометр идет вверх, ветер утихает. - Он сбрасывает с головы меховой капюшон. Это Степан Черлак.

Рядом с ним Запара.

В большой трюмной комнате - длинный стол, стулья и две маленькие печки.

Вокруг стола сидит вся команда «Лахтака». Она, очевидно, обедает. В одних тарелках - какой-то горячий мясной суп, на других - жареное мясо. Около каждого лежит только два маленьких сухарика.

- Раздевайтесь, садитесь к столу и рассказывайте, что на дворе, - приглашает Торба.

Сегодня механик выполняет почетные обязанности повара. Лица людей за несколько недель пребывания среди льда заметно изменились. Все немного побледнели. Поотрасли бороды и усы. Не растут они лишь у Степы. Особенно выделяются среди моряков двое. Это - безусый юнга с живыми движениями и веселым огоньком в карих глазах и Кар с гранитным лицом, - он ежедневно бреется, - со стальным блеском глаз, свидетельствующим о железной воле и неутомимой работе мозга.

Четвертый месяц зажатый льдами «Лахтак» дрейфовал по морю Лаптевых. Неизвестные течения несли его то на север, то на восток, то возвращали назад на юг, а иногда сносили понемногу на запад. 10 октября пароход находился под 79°46' сев. широты и 113° 1' вост. долготы, 12 ноября - под 80° 55' сев. широты и 139° 17' вост. долготы, 8 декабря - под 80° 32' сев. широты и 129° 58' вост. долготы. В январе пароход снова понесло на север.

С сентября до начала октября охотничьей бригаде удалось убить трех моржей, двух морских зайцев, двух нерп и девять медведей. Из этих трофеев половина была добыта благодаря сообразительности и опыту Вершемета. Моряки экономили хлеб и особенно картофель, так как этих продуктов у них было очень мало, - они больше налегали на медвежье сало, держа в запасе моржовое и заячье. Надеялись, что не придется переходить на моржовое сало, но пока шансов на благополучное окончание зимовки почти не было. В ноябре медведей не видели, а в декабре Вершемет застрелил только одного худого медвежонка.

Жили в верхнем трюме, перегородив его на столовую и общую спальню. Там же выделили отдельные каморки: одну - для Кара и другую - для Торбы и Запары. Столовую торжественно называли кают-компанией. Лишь Павлюк не жил в трюме. Этот чудак уперся на том, что якобы испортит свои легкие, так как там много курят, хотя, ввиду ограниченного количества табаку, Кар выдавал только по две папиросы на курца в день. К тому же Павлюк наладил наверху ветряной двигатель, соединил его с помощью Торбы с динамомашиной и осветил пароход дешевой электрической энергией, а поэтому, мол, должен чаще бывать на палубе, чтобы присматривать за ветряком. Он устроился в одной из кают на палубе. Очень там мерз и часто забегал в трюм даже по ночам греться. Однако как ни уговаривали его, чтобы он оставил свой «глетчер», как называл Лейтэ каюты на верхней палубе, он не соглашался.

Чтобы люди не томились без дела, Кар разделил всех на три бригады. В течение декады одна бригада работала на камбузе - камбуз был тут же в трюме, - и хозяйничала в помещениях парохода, другая заготовляла лед для воды и наводила порядок па палубе, третья отдыхала и занималась охотой. Кроме того, каждый имел индивидуальное поручение. Степа стал помогать Запаре в научных наблюдениях. Павлюк заботился об электрическом освещении. Котовай ведал библиотекой, шахматами и музыкальным кружком, то есть скрипкой, балалайкой и старым граммофоном. Остальные также имели какую-нибудь нагрузку.

Каждый день читались лекции. Кар преподавал штурманское дело, математику и астрономию. Запара - метеорологию, гидрологию и химию. Оба они выступали и в роли географов. Торба проводил беседы о паровой машине, паровиках и сообщал некоторые сведения из физики. Машинист Зорин преподавал обществоведение и через каждые два дня устраивал открытые партийные собрания, хотя членами партии были лишь он, Кар и Шелемеха. Степа представлял комсомол.

Бурная радость охватила всех, когда Павлюк в один из дней наладил радиоприемник и поставил в трюме громкоговоритель. Правда, настраивал он радиоприемник наугад, не зная этого дела как следует, и часто вместо пения, музыки и разговорных передач слышался треск азбуки Морзе, ни для кого из команды не понятной, речь на немецком, английском и даже японском языках.

Глава III

Каждые четыре часа производили метеорологические наблюдения. Это делали Запара и Степа. Обычно они чередовались, а два раза в сутки, когда надо было производить более точные наблюдения, выходили оба, и тогда Степа помогал Запаре.

Как-то вечером, в восьмом часу, юнга готовился выйти на палубу для наблюдений. Он одевался в оленьи меха. Поверх обыкновенных брюк надел меховые. На ноги сверх шерстяных носков натянул чулки из собачьего меха, а на них пимы - сапоги из оленьих шкур мехом наружу. Застегнул на груди нерповый жилет и нырнул в широкий совик, то есть шубу из оленьего меха, которую одевают через голову. Чтобы защитить руки от лютого мороза, их пришлось спрятать в две пары перчаток и уже па перчатки натянуть огромные рукавицы. Вооружившись электрическим фонарем, - таких фонарей Запара имел несколько, но разрешал пользоваться ими только для метеорологических наблюдений, - и взяв анемометр, Степа вышел на палубу.

Морозный воздух обжигал лицо. Юнга осторожно прошел в темноте по палубе и поднялся по трапу, не зажигая фонаря; он экономил электрическую энергию батареи. Взобравшись на крышу штурманской рубки, юнга принялся за работу. Он нажал пружину и поднял анемометр высоко над головою. Анемометр слегка затрещал. Через минуту Степа засветил фонарь, чтобы взглянуть на циферблат. Не теряя времени, записал показания. После этого быстро спрятал прибор в ящик, натянул рукавицы и стал бить руками о плечи, как это делают извозчики, когда пальцы окоченеют.

Нагрев руки, Степа полез к метеорологической будке. Там он снял показания анероида. Отмстив, что стрелка анероида пошла вверх, он записал показания гигрометра, а также максимального и минимального термометров. Тогда, снова нагрев руки, стал спускаться па нижнюю палубу. Из-под ног посыпался снег, и Степа подумал, что завтра у палубной бригады будет работа. Раз шторм прекратился - Кар обязательно пошлет бригаду очистить палубу от снега.

Пройдя несколько шагов, Степа па минуту остановился возле того места, где большой торос уперся в борт «Лахтака». Вокруг была непроглядная тьма. Каждый раз, когда юнга глядел в эту бездну, его охватывало желание уйти в ночную тьму. «Так и шел бы до самого полюса», - часто думал Степа.

Он стряхнул рукавицей снег с борта и, опершись на него, напряженно и мечтательно всматривался в ночь, в едва сереющую снеговую даль.