Горы и тьма, звезды и смерть.

Но я не ощущала себя врагом Рисанда в тот последний раз, что говорила с ним, в те часы после победы над Амарантой. Я никому не рассказала о той встрече, о том, что он сказал мне, и в чем я призналась ему.

"Радуйся своему человеческому сердцу, Фейра. Жалей тех, кто вовсе ничего не чувствует".

Я сжала пальцы в кулак, закрывая этот глаз, эту татуировку. Я поднялась на ноги и смыла воду в туалете, прежде чем добрела до раковины, чтобы прополоскать рот, а затем умыться.

Мне хотелось ничего не чувствовать.

Мне хотелось, чтобы мое человеческое сердце изменилось вместе с остальной частью меня, чтобы оно превратилось в бессмертный мрамор. Вместо того искромсанного сгустка тьмы, что теперь отравлял меня ихором.

Тамлин продолжал спать, когда я прокралась обратно в затемненную комнату; его голое тело распростерлось на матрасе. На мгновение, я просто любовалась крепкими мускулами его спины, любовно очерченными лунным светом, его золотистыми спутанными во время сна волосами, в которые я запускала пальцы, когда мы занимались любовью.

Ради него, я сделала это – ради него, я с радостью искалечила себя и свою бессмертную душу.

А теперь у меня есть целая вечность, чтобы жить с этим.

Я пошла к кровати, каждый шаг давался все тяжелее, труднее. Простыни были уже холодными и сухими, и я скользнула в кровать, прижимаясь к нему спиной, обхватив себя руками. Его дыхание было глубоким – ровным. Но мой слух Фэ… иногда я задавалась вопросом, слышала ли я его прерывистое дыхание, хотя бы на секунду. Мне не хватало смелости спросить, не спит ли он.

Он никогда не просыпался, когда кошмары лишали меня сна; никогда не просыпался, когда меня выворачивало ночь за ночью. Даже если он знал или слышал, он ничего не говорил об этом.

Я знала, что похожие сны преследовали его так же часто, как и я бежала от своих. В первый раз, когда это произошло, я проснулась, попыталась поговорить с ним. Но он стряхнул с себя мою руку, его кожа была липкой, и обратился в чудовище из шерсти, когтей, рогов и клыков. Остаток ночи он провел, развалившись у изножья кровати, наблюдая за дверью, стеной окон.

С тех пор, многие ночи он проводил именно так.

Свернувшись в постели, я натянула повыше одеяло, наслаждаясь его теплом в холодную ночь. Это стало нашим негласным договором – не позволять Амаранте выиграть, признав, что она по сей момент мучает нас в наших снах и наяву.

По крайней мере, было легче ничего не объяснять. Не рассказывать ему, что не смотря на то, что я освободила его, спасла его людей и весь Прифиан от Амаранты … Я разбилась кусочки.

И я не думаю, что даже вечности будет достаточно, чтобы собрать их.

Глава 2

— Я хочу пойти.

— Нет.

Я скрестила руки, спрятав свою татуированную руку под мой правый бицепс, и слегка шире расставила ноги на грязном полу конюшни. — Прошло три месяца. Ничего не случилось, и деревня находится меньше чем в пяти милях..

— Нет, — волосы Тамлина, закончившего застегивать портупею с кинжалами у себя на груди, сверкали в лучах утреннего солнца, вливающегося сквозь двери конюшни. Его лицо — мужественно красивое, именно такое, как я мечтала в течение этих долгих месяцев, что он носил маску — было неподвижно, губы сжаты в тонкую линию.

Позади него, уже сидя верхом на своей серой в яблоках лошади, рядом с тремя другими часовыми-Фэ, Люсьен молча предупреждающе покачал головой, его металлический глаз сузился. “Не дави на него”, казалось, он говорил.

Тамлин шагнул к своему уже оседланному вороному жеребцу, и я стиснув зубы бросилась за ним.

— Деревня нуждается в любой помощи!

— И мы все еще охотимся на монстров Амаранты, — сказал он, запрыгивая в седло одним плавным движением. Иногда я задавалась вопросом, были ли эти лошади просто для поддержания внешнего вида цивильности — нормальности. Чтобы делать вид, что он не может бежать быстрее их, не живет одной ногой в лесу. Его зеленые глаза были словно кусочки льда, когда его жеребец тронулся с места. — У меня нет лишней охраны чтобы сопровождать тебя.

Я схватилась за уздечку.

— Мне не нужна охрана, — я крепче ухватилась за полоску кожи, останавливая лошадь, и золотое кольцо с квадратным изумрудом на моем пальце сверкнуло на солнце.

Прошло два месяца, как Тамлин сделал мне предложение — два месяца бесконечных презентаций о цветах и одежде, и рассадке гостей, и выборе блюд. У меня была небольшая передышка неделю назад, благодаря Зимнему Солнцестоянию, хотя я всего лишь обменяла созерцание кружев и шелка на выбор вечнозеленых венков и гирлянд. Но, по крайней мере, это был перерыв.

Три дня пирований, обмениваний подарками, завершившихся длительной, достаточно одиозной церемонией у подножия горы в самую длинную ночь, чтобы препроводить нас из одного года в другой, в то время как солнце умерло и родилось заново. Или что-то в этом роде. Празднование зимнего праздника в месте, где властвует вечная весна, не слишком улучшило мое общее отсутствие праздничного настроения.

Я не особенно слушала объяснения о происхождения праздника — Фэ сами спорят о том, произошел ли он из Зимнего Двора или Дневного. Сейчас в обоих он является священным. Все, что я знала — это то, что мне нужно пережить две церемонии: одну на закате, чтобы начать эту бесконечную ночь подарков и танцев, и выпивки, чтобы ознаменовать смерть старого солнца, и одну на рассвете на следующий день, будучи с затуманенной головой и ноющими ногами, чтобы приветствовать перерождение солнца.

Было достаточно плохо, что я должна была стоять перед собравшимися придворными и низшими фейри, пока Тамлин произносил бесчисленные тосты и приветствия. Однако мой день рождения также выпал на самую длинную ночь в году — то, о чем я удобно позабыла сказать кому-либо. В любом случае я получила достаточно подарков, и, несомненно, получу еще намного больше в день моей свадьбы. У меня не было применения для такого количества вещей.

Сейчас между мной и церемонией оставалось только две недели. И если я не выберусь из поместья, если у меня не будет дня, чтобы сделать что-то другое, кроме как тратить деньги Тамлина и терпеть подобострастное отношение..

— Пожалуйста. Восстановление деревни идет так медленно. Я могла бы охотиться, добывать еду для жителей..

— Это небезопасно, — ответил Тамлин, снова понукая жеребца перейти на шаг. Шкура его коня сверкала, словно темное зеркало даже в тени конюшни. — Особенно для тебя.

Он говорил так каждый раз, когда мы заводили этот спор, каждый раз, когда я умоляла его позволить мне отправиться в соседнюю деревню Высших Фэ, чтобы помочь восстановить то, что Амаранта сожгла много лет назад.

Я последовала за ним в яркий, безоблачный день за пределами конюшни; травы, покрывающие близлежащие предгорья перекатывались волнами под мягким бризом.

— Люди хотят вернуться, они хотят иметь дома, где можно жить..

— Эти же люди видят тебя как благословение — знак уверенности в будущем. Если что-то случится с тобой… - он оборвал фразу, останавливая лошадь у края тропинки, ведущей к восточному лесу; Люсьен теперь ждал в нескольких ярдах впереди. — Нет смысла что-либо восстанавливать, если твари Амаранты все еще бродят по землям и могут снова все разрушить.

— Действует магическая защита..

— Некоторые ускользнули до того, как заклятия были восстановлены. Вчера Люсьен выследил пятерых наги.

Я встряхнула головой. Люсьен поморщился. Он ничего не сказал мне об этом вчера за ужином. Он солгал, когда я спросила его, почему он хромает. Мой желудок перевернулся — не только из-за лжи, но... наги. Иногда мне снилось, как их кровь омывает меня фонтаном, в тот момент, когда я убила их; снились их плотоядно ухмыляющиеся змеиные лица, когда они пытались разделать меня на части в лесу.

Тамлин мягко сказал:

— Я не могу делать то, что должен, когда переживаю о твоей безопасности.