Так что после того случая я особенно заботился о том, чтобы во время подобных ночных налетов сбрасывать бомбы над чистым полем неподалеку от цели. Также я усовершенствовал безотказную систему точного бомбометания в ночное время. Нам выдавали бланк с указанием цели до взлета, Латисаны, к примеру. Как правило, мы совершенно не могли найти Латисану, или в конце концов сбрасывали бомбы где-нибудь неподалеку от места, предположительно похожего на Латисану.
Вернувшись из рейда, я шел в палатку поспать несколько часов, затем от руки писал рапорт, оставляя пропуски для названия населенного пункта, который мы атаковали. Далее я снова спал до полудня, а проснувшись, посылал своего денщика Петреску на велосипеде в Хайденшафт за дневным выпуском "Вестника Триеста".
В нем обычно содержался репортаж, полученный от Рейтерс из Цюриха, озаглавленный "Наши героические летчики бомбят город Порденоне" — или Удине, или Портогруаро, или что-то еще, чаще всего что угодно, кроме Латисаны. Я отпускал Петреску, дав пару крейцеров на чай, и вписывал название, предположим, Порденоне, и порой добавлял несколько убедительных деталей из статьи, прежде чем отдать рапорт в канцелярию для перепечатки.
Потом я заполнял форму отчета для Краличека, вставляя что-нибудь вроде "Невозможно поразить исходную цель из-за сильного зенитного огня" напротив Латисаны, и вписывая "Порденоне" в графу "Выбрана вторичная цель". Это великолепно работало. В самом деле, вскоре я получил особое упоминание из штаба Пятой армии — благодарность за выдающуюся точность бомбардировок.
Я быстро сделался опытным практиком в искусстве ретроспективной авиационной навигации — то есть, добираться из места дислокации не куда следует, а куда сумел. Но я потерял чувство стыда, и меня это больше не волновало. Мы с Тоттом считали своей задачей лишь точную ночную бомбардировку нужной страны.
Однако, учитывая все обстоятельства, то, что мы не слишком много могли летать в начале сентября, было, наверное, совсем неплохо, поскольку вдоль линии фронта Изонцо итальянцы разместили теперь много специальных эскадрилий одноместных аэропланов. Эти эскадрильи истребителей были в 1916 году совершенно новой идеей.
Когда в 1915 году немцы вывели на Восточный фронт свои новые "Фоккер Айндекер", они предпочли, чтобы аэропланы действовали поодиночке — каждый рыскал, как сокол, на своём участке фронта и нападал на любой попавшийся аэроплан противника. Но этим летом в небе над Верденом французы наконец-то справились с ними, сформировав специальные эскадрильи одноместных истребителей — знаменитые "Эскадрильи де Шассе", возглавляемые пилотами вроде Нунжессера или Фонка.
Всегда готовые держать нос по ветру немцы ответили тем же, сформировав собственные специализированные истребительные части — Ягдстаффельн, позволившие компенсировать относительную малочисленность Военно-воздушных сил Германии, перемещаясь к той линии фронта, где верховное командование что-либо планировало, а затем просто расчищая небо от вражеских аэропланов в течение пары недель или около того. Той осенью 1916 года итальянский воздушный корпус также взял на вооружение эту идею. Особыми эскадрильями одноместных аэропланов производства компании "Ньюпор" командовали такие пилоты, как Баракка и Руффо ди Калабриа. Культ асов-истребителей достиг даже малозначимых и отдаленных участков австро-итальянского фронта.
Но пока — только с одной его стороны. На нашей стороне фронта официальная доктрина гласила: аэроплан, заслуживающий упоминания, должен быть способен выполнить любые поставленные перед ними фронтовые задачи, даже если в результате все эти задачи выполнялись не слишком хорошо.
Нам говорили, что генерал Узелац сделал в Вене всё возможное, чтобы получить ассигнования на австро-венгерский одноместник, способный противостоять "Ньюпору". Но до сих пор так ничего и не появилось. Закупка аэропланов оставалась делом снабженцев, а не фронтовых пилотов.
Пока мы сражались, сквернословили и умирали среди вони пороха, бензина и горящей плоти, застольные авиаторы сидели в своих кабинетах в Военном министерстве, невозмутимо-спокойные, как боги, выше человеческих страданий, и обменивались меморандумами и служебными записками со своими приятелями-бюрократами из Фишеменда. Они утверждали, что только устранившись как можно дальше от этих вульгарных скандалов — "военных беспорядков", происходящих в Изонцо, они могли бы прийти к административно корректным решениям о том, как лучше потратить деньги налогоплательщиков.
А пока, похоже, нам придется исполнять свой долг на неповоротливых двухместных "Бранденбургах". Это было опасным делом, даже когда итальянцы на своих "Ньюпорах" действовали по двое или в одиночку. Но сейчас, когда они стали собираться в группы, предполагаемая продолжительность наших жизней довольно резко снижалась, настолько, что даже оберлейтенант Фримл, для которого ни своя, ни чужая жизнь ничего не стоили, теперь сказал бы, что нам грош цена.
Наши собственные силы одноместных истребителей состояли ровно из трёх аэропланов "Фоккер Айндекер", неохотно проданных нам немцами. Большую часть времени они проводили на базе в Виппахе, на земле, поскольку Четвертая эскадрилья больше не могла достать касторового масла, используемого в качестве смазки в роторных двигателях.
Но даже поднимайся они в воздух почаще, особой пользы бы не принесли. Даже в 1915 году "Айндекер" не являлся выдающимся аэропланом, а сейчас, в бою один на один, немного стоил, даже если за штурвалом «Ньюпора» сидел пилот-недоучка.
В любом случае, "Айндекерам" запрещалось действовать западнее линии фронта. Немцы по-прежнему беспокоились, что союзники захватят и скопируют секретный механизм, позволявший пушке "Айндекера" стрелять сквозь пропеллер, поэтому они согласились продать их со строгим условием, чтобы аэропланы всегда оставались на нашей стороне фронта.
Плохая погода ранней осени и отсутствие исправных аэропланов поставили крест на большей части полётов в третью неделю сентября. Кроме того, это стало причиной заметного снижения почти всех линий практически на всех графиках, украшавших стены кабинета гауптмана Краличека — особенно крайне важной красной линии "Километры налёта по вражеской территории", которая для нашего командира была критерием эффективности эскадрильи 19Ф как боевой единицы.
Наконец, через три дня после возобновления крупномасштабных боевых действий на Карсо, 20 сентября Краличек больше не смог выносить этого напряжения. Командование Пятой армии больше не желало беспокоиться об организационных мероприятиях, когда их результаты были столь ничтожны, и возможно поэтому предоставило командиру эскадрильи 19Ф полную свободу действий в планировании операций с дальними бомбардировками — теперь он мог бомбить всё, что пожелает, при условии, если предварительно представит свои планы для утверждения верховного командования, а его аэропланы не требовались где-то в другом месте для фоторазведки.
Результатом стал смелый план, настолько смелый, что с первого взгляда было ясно — кто бы его ни изобрел, он полагал, что воплощать задумку станет кто-то другой. На следующий день все действующие силы эскадрильи 19Ф в виде четырёх "Ганза-Бранденбургеров" должны были вылететь в рейд на крайнем пределе дальности полета — к городу Верона, примерно в двухстах пятидесяти километрах за итальянской границей.
Что нам следовало там делать, когда (и если) мы доберёмся до Вероны, имело для нашего командира второстепенное значение. В наших полётных заданиях на тот день небрежно указывалось фотографирование железнодорожного узла и казарм, но даже если бы нам удалось подобраться на такое расстояние, чтобы идентифицировать их, маловероятно, что мы смогли бы это сделать.
Рейд пройдёт при свете дня, поэтому в каждом аэроплане придётся разместить наблюдателя и пулемёт для защиты, а наша бомбовая нагрузка при таком радиусе ограничится двумя десятикилограммовыми бомбами в каждом. Как мы поняли, гауптман Краличек выбрал целью Верону и решил послать туда четыре аэроплана исключительно из-за того, что 4 х 250 км х 2 = 2000 км, а этого хватило бы, чтобы поднять график налёта километров туда, где он находился в середине августа.